АЛЕКСАНДРОВ О. (Росія) Антиметодологічна розвідка про ефективне і справедливе у праві //ПРАВО УКРАЇНИ. 2014. № 1. С. 203-211.

Русский оригинал

Алекандров А. д.ю.н., профессор, профессор кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД РФ

Антиметодологическое рассуждение об эффективном и справедливом в праве //Государство и право Украины. 2014. № 1. С. 203-211.

Предложенная мне тематика предполагала прежде всего некое внятное высказывание по поводу методологии права. Однако мне нечего сообщить по этому поводу. Кроме того, что я являюсь убежденным сторонником эпистемологического анархизма в духе П. Фейерабенда.

Особое неприятие вызывает та «методология», которую продолжают практиковать отечественныетеоретики-правоведы, и чей отпечаток несет на себе структура автореферата диссертации. Она низвела у нас живое учение о праве в схоластические упражнения, которые в свою очередь, являются банальным прикрытием эгоистических интересов[1].

Я всегда придерживался линии на то, что правоведение – это разновидность искусства и правоведу надо писать о  том, что  раздражает, волнует его более всего, на данный момент. Так что все мои экзерсисы на тему о праве есть принципиально несистематизированный набор впечатлений, рефлексий. Любая методология есть, на мой взгляд, совокупность ограничений, добровольно принятых на себя исследователем. Это неоправданное предпочтение одного метода над другими и значит обеднение своих возможностей не только в исследовании, но даже обнаружении предмета[2]. Как правило, исследователь приходит уже в готовую структуру, корпус знаний, освященных Авторитетом (учителя, школы, научной организации). Он находит себя в определенной эпистеме, где культивируется определенная языковая картина мира. И надо иметь мудрость, чтобы осознать свое положение и мужество, чтобы изменить его. Для меня важнейшим показателем ценности теоретических изысканий – искренность и свежесть восприятия явлений правовой жизни. Истина для меня то, что я могу сказать о чем-то в любой аудитории, в том числе наедине с собой.

Большинство диссертантов (начинающих ученых) заполняют раздел о методологии автоматически, не давая себе труда задуматься над тем, как думать, о том, кто есть субъект и что есть объект. Тем самым, на мой взгляд, сразу обрекают себя на послушание и кружение по заезженным истинам. Правильное «устройство ума» начинающего исследователя - освобождение сознания. Отказ от предрассудков в виде тех познавательных схем, идеологем и штампов, школ, которые освещены авторитетом Учителей. Осознанный выбор своего метода, своего пути, освобождение от  власти авторитета – предпосылка к открытию чего-то нового. Писать – значит идти колдовским путем, а не выполнять стандарт, принятым и навязываемый обществом и его институтами подавления (научным сообществом, этим заговором профессионалов против профанов). Скажем, диалектический материализм – один из возможных вариантов объяснения мира. Можно принимать его, а можно – не принимать.  Я свое время отказался от него и не испытывал никаких проблем (вспоминая о его существовании при ознакомлении с очередным авторефератом).

Как постмодернист и постструктуралист я отрицал и отрицаю всякую методологию как навязываемую извне систему представлений на право, отрицаю методологию как разновидность метадискурса, подчиняющего себе исследователя и предопределяющую результат его познавательных усилий. На право надо смотреть с разных сторон, используя разные методы и главное по-разному понимая само право, его химию, его звучание. Для кого-то в нем важна нормативная сущность, для кого-то  – языковая или социальная, или информационная или даже биологическая. Пусть расцветают тысячи подходов и пусть не будет методологического принуждения.

Российская теория права, претендующая на статус метаязыка для всех юридических наук, так и может предложить ни одной оригинальной идеи[3]. Такой образ существования (интеллектуальное прозябание) правоведов обусловлен логоцентрическим мировоззрением отечественного правоведения[4]. В области методологии я стоял и стою на позиции «деконструкции» при рассмотрении онтологических основ права и правосудия. Интеллектуальным источником деконструкции являются комплекс философских течений в виде постструктурализма, неофрейдизма, семиологии, феноменологии. Вместо «методологии» в общепринятом смысле, как некоего метаязыка, практиковалсяпросто определенный – «лингвистический» образ видения юридических явлений (судебная лингвистика[5]). Юридическое – значит языковое. Так, в свое время при формировании подхода к объяснению сущности права, правосудия я опирался на целый ряд научных направлений в виде постструктуралистской философии, риторике, логике, теории аргументации, семиологии и семиотике, социальной психологии, лингво-психологии, судебной психологии, судебной лингвистике[6]. И, по мнению некоторых, кое-чего сделал в рамках проекта «судебная лингвистика». По крайней мере, не стал как все[7].

Убежден, чтотолько междисциплинарные исследования на стыке  социологии, психологии, лингвистики, психологии, антропологии и правоведения, способны возродить науку в области теории права[8]. Учение о праве должно быть синтетическим[9].

Главное на чемя стоял, стою и буду стоять как отправном пункте рассуждений о праве, право – это текст. Текстовая реальность права делается нами основным объектом изучения и методологическим принципом. Право – это текст. Вот другой критически важный постулат для  рассуждений. Мной предложена гипотеза о грамматической природе юридической нормативности. Обоснована гипотеза о первичности текстовой реальности, в которой происходит практика уголовного судопроизводства. Само уголовно-процессуальное право, как определенный порядок судоговорения, возникло из закономерностей «правильного» говорения (грамматических и риторических), которые вырабатывались в ходе развития речедеятельности в обществе. В рамках своей концепции я обосновывал несколько идей относительно речевого аппарата уголовного судопроизводства, грамматики и риторики права. Через концепты Языка, Текста и Дискурса я пытался объяснить природу права, правосудия, способов производства судебной истины[10].

В общем, последние 20 лет я шел этим путем. И вот пришло время менять метод и взгляды на право. Жизнь заставила[11]. Поэтому вторую часть своей статьи я хочу посвятить проблематике справедливости и эффективности в праве.

Видимо пришло время дополнить ранее сказанное о сущности права: право – это текст закона, смысл которого навязывается властью. Власть имеет право на правильный правовой дискурс, который проводит через текстуру законодательства. То, что называют правовой политикой есть воля правящей элиты, находящая свое проявление в законодательстве, а также практике его истолкования и применения.

Я всегда считал, что справедливость – одновременно и исходное начало при толковании текста-права, и конечная цель ее. Справедливость является общей посылкой при построении доводов в ходе уголовно-процессуальной аргументации, касающейся фактических и юридических вопросов. Справедливость убеждает. Легитимность закону и органам уголовной юстиции придает признание людьми их справедливыми.

Следует выделить одну глобальную проблему правового развития России: она утратила один из ориентиров – справедливость. Кажется в кругах, где принимаются  решения и реализуются вначале в законопроектах, а потом в законах, признается только один из приоритетов – эффективность.  В решениях законодателя возобладал утилитаризм,  целесообразность, на грани с угадыванием текущей конъюнктуры.  Поэтому в моде персонаж «эффективного менеджера», универсального «администратора-управленца». Известное заблуждение о том, что есть аналогия между государством (обществом) – корпорацией,  привело к принятию целого ряда законодательных актов, которые иначе как несправедливыми не назовешь. Они ведут нас в тупик, потому что в конце-концов несправедливость государственно-правового строя станет очевидной и случится кризис власти и права.

В истории нашей страны был период, когда в праве не осталось ничего частного. Право считалось средством, которым диктатура пролетариата загонит общество в светлое будущее. Справедливо то, что соответствует интересам пролетариата, взявшего власть в свои руки и использующего право и правосудие для построения нового общества и борьбы с остатками старого строя. Поэтому уголовный процесс определяют как правовой способ “цивилизованной расправы” с социально-вредными элементами[12]. Справедливость трактовалась с классовых позиций: что отвечало интересам пролетариата, как прогрессивного класса, то оценивалась как справедливое[13]. Сейчас мы оцениваем подобные взгляды как своего рода вывих в нормальном правовом развитии, а вот правый уклон, утилитаризм, технократизм в решении социальных проблем не кажутся дикостью.

Маятник истории качнулся в другую сторону. Теперь другая крайность: традиционно публично-правовые отрасли права, такие как уголовное, уголовно-процессуальное право стали объектом экспансии частного, диспозитивного начала. Причем изъятия из общих нормативно-правовых норм делаются для собственников, представителей предпринимательского - буржуазного класса. И все правоведение поправело или стало демонстративно аполитичным.

Развитие нашего права, уголовно-процессуального права, в том числе, определяет примерно такая стратегия: «То, что хорошо бизнесу – хорошо России». Оправдывая создание гарантий неприкосновенности предпринимателей от уголовного преследования за преступления в экономической сферебывший председатель Госдумы Б. Грызлова сказал: «Бизнес должен работать, а не сидеть в тюрьме». Но правильнее было бы: «Вор и мошенник должен работать. А не сидеть в тюрьме».

Новая уголовная экономическая политика НУЭП есть концентрированное выражение воли крупной буржуазии. И потому в последнее время основные усилия мои были сосредоточены на критике этой антинародной политики[14]. Сразу скажу, радикальным отличием НУЭП от аналогичных явлений за рубежом является то, что российскими элитами взят курс на ограничение средств уголовной юстиции для поддержания правопорядка в экономической сфере. При конструировании механизма уголовного преследования за основу взят частно-правовой (диспозитивный) метод (с некоторыми оговорками в пользу публичности), в то время как в «нормальных» государствах по-прежнему практикуют публично-правовые инструменты борьбы с общественно-опасными явлениями, каковыми является экономическая преступность.

Цель НУЭП в том, чтобы создать систему правовых гарантий для «предпринимателей» от уголовного преследования за совершение экономических преступлений. С конца 2008 г. последовательно принимались меры по ограничению вмешательства обвинительной власти государства в хозяйственную, включая торговую, деятельность предпринимателей. По мнению идеологов новой уголовной политики противодействия «беловоротничковой» преступности, вмешательство уголовной юстиции в разрешение юридических споров в сфере экономики оправданно, только если оказалось недостаточно средств гражданской юстиции (вначале конфликт разбирают «квалифицированные юристы» - потом полицейские). Уголовное преследование официально признано субсидиарным правовым инструментом обеспечения экономической безопасности страны.

В основе создаваемого отечественного «предпринимательского уголовного права» лежит либеральная идеология об ограничении вмешательства государства в юридические отношения собственников. В связи с этим, считаю, что принципиальный вопрос о пределах вмешательства государства в частно-правовые отношения, на мой взгляд, решается правительством неправильно. Границу между частным правом и публичным пытаются пересмотреть, но при этом заходят слишком далеко, закрывая глаза на существующие реалии, а главное – попирая представления о справедливости и законности.

Идеологи новой уголовной экономической политики исходят из предположения, что удаление уголовной юстиции (наиболее радикального правового инструмента обеспечения экономической безопасности) от предпринимательской сферы скажется благотворно на институте собственности и хозяйственной деятельности, позволит качественно преобразоваться нашей экономике: из сырьевой превратится в инновационную и т.п.

Правительство и партия (ЕдРо) взяли на вооружение рецепты наших либеральных теоретиков о выведении бизнеса из-под гнета правоохранительной системы, что воплотилось вначале в концепциях, вроде Концепции по модернизации уголовного и уголовно-процессуального законодательства[15], законопроектах [16]. А далее эти проекты были реализованы в ФЗ-383[17], ФЗ-60[18], ФЗ-420[19], ФЗ-407[20], ФЗ-207[21] и других законах, которые создали невиданную в мире систему привилегий для класса «предпринимателей» в уголовно-правовой сфере.

У нас сформировался круг избранных, недоступных уголовной юстиции. Русская буржуазия создала сословную правовую систему – под себя, систему,которая могло бы им гарантировать сохранение частной собственности и извлечение прибыли путем эксплуатации природных богатств страны. Она же развратила и правоохранителей, через которых и решала свои бизнес-задачи по переделу собственности, включая рейдерские захваты с использованием правоохранителей.

Итогом двадцатилетнего реформирования уголовного судопроизводства стал правовой механизм, беспомощный в борьбе с глобальной коррупцией и расхищением национальных (природных) богатств, и в тоже время успешно «утрамбовывающий» ежегодно по 100 тысяч человек в места лишения свободы, превзойдя в этом отношении даже советские показатели. А системной борьбы с экономической преступностью как не было, так и нет. Имеет место по большей части имитация этой борьбы, т.е. борьба за дутыми показателями раскрываемости, направляемости и пр.

Я разделяю мнение ряда специалистов, что гарантии безопасности ведения бизнеса в России не могут входить в противоречие с эффективностью уголовной полиции и юстиции. Это не взаимоисключающие вещи, а напротив взаимодополняющие, что подтверждает опыт всех развитых стран. Поэтому попытки отгородить предпринимательскую деятельность от уголовной юстиции бесперспективны, более того – они вредны, т.к. превращают общество в сословное, феодальное, не говоря уже об эрозии нравов; подрывают основы правопорядка и государства. Не отделяя себя от остальной страны, бизнес сообщество должно содействовать реформированию всей государственно-правовой системы на принципе равенства всех перед законом и независимым, состязательным судом. Ведь, государство, во всяком случае, в идеале, призвано обеспечивать интересы всего общества, всех без исключения его граждан.

Под прикрытием риторики о правах человека, продолжается правовая политика обеспечения классового превосходства одного социального слоя над обществом, что углубляеткризис, упадок правовой культуры[22]. Все новые и новые инициативы, в которых воплощенаидея сословного покровительства,ведут к деградации правоохранительной системы. Впереди нас ждет профанация реформ в области уголовного права и судопроизводства, имитация бурной законодательной и правоохранительной деятельности.

Какие выводы?

Хотя современное правоведение лицемерно трактует право как нечто внеположенное государству (право выше государства).  В народном сознании это единое целое : право-государство-власть. Право – это закон, который мы понимаем и решение суда, которому мы доверяем. Справедливость, как интуитивное, инстинктивное ощущение (позитивная эмоция), должна распространяться на юридико-властные институты и укреплять их; если угодно – духовно «скреплять» (по В.В. Путину).

Если в обществе отсутствует доверие к таким институтам как правосудие, парламент, если они воспринимаются народом как несправедливые, если негативные правовые эмоции критического большинства (но и иногда и креативного меньшинства) общества преобладают, можно диагностировать кризис государственности/права[23].

В связи с этим обращаю внимание на следующий момент: любой эксперт в области права должен определиться со своей политической ориентацией, правый он или левый. Я за левый проект и даже за анархистский[24].

Совершено не беспокоюсь по поводу обвинений в деконструктивизме и даже экстремизме. Для меня позиционирование на краю левого спектра – способ уравновесить систему представлений о праве. В России я, пожалуй, что один выступаю с крайне левых позиций при анализе правовой действительности. Но мне кажется – за левым проектом будущее, и он сможет доказать, что может быть не менее искусным, чем правый в познании сущности права.