Калиновский К.Б. Система мер пресечения в российском уголовном процессе: современные проблемы и исторический опыт // Судебно-правовая реформа 1860-х гг. в России и современное уголовно-процессуальное право (посвящается 150-летию принятия Судебных Уставов 1864 г.). Материалы III международной научно-практической конференции, проводимой в Российской академии правосудия. / Ред. коллегия О.В.Качалова, В.И.Качалов. М.: Издательство «Право», 2014. С. 105-109.

Система мер пресечения в российском уголовном процессе: современные проблемы и исторический опыт

Калиновский Константин Борисович, кандидат юридических наук, доцент, советник Конституционного Суда Российской Федерации, заведующий кафедрой уголовно-процессуального права Северо-Западного филиала Российской академии правосудия.

Уголовно-процессуальный кодекс РФ (далее – УПК РФ) предусматривает всего семь мер пресечения (ст. 98), и такой их перечень в современных условиях явно недостаточен для обеспечения баланса эффективности уголовного судопроизводства и прав и свобод подозреваемых и обвиняемых.

Существующая система мер пресечения основана на довольно четком разделении их по виду применяемого принуждения на две группы: физически-принудительные (заключение под стражу и домашний арест) и писхологически-принудительные (все остальные меры пресечения)[1]. Первая группа  мер сопряжена с принудительным пребыванием обвиняемого, подозреваемого в ограниченном пространстве, с изоляцией от общества, прекращением выполнения служебных или иных трудовых обязанностей, невозможностью свободного передвижения и общения с неограниченным кругом лиц, т.е. данные меры физически против воли и желания заинтересованных лиц, непосредственно ограничивают право на свободу и личную неприкосновенность, гарантированное ст. 22 Конституции РФ. По этой причине они избираются и применяются только судом в состязательной процедуре и на конкретный, специально установленный срок.

Вторая группа мер пресечения ограничивает свободу обвиняемого, подозреваемого психическим воздействием. Эти меры не предполагают изоляцию от общества, не посягают на само ядро прав, гарантированных статьей 22 Конституции РФ, и обычно связаны с некоторыми условиями их осуществления, а также сопряжены с ограничением права, предусмотренного статьей 27 Конституции РФ (ч.1), свободно передвигаться, выбирать место пребывания на территории Российской Федерации. Психологически-принудительные меры избираются и применяются в пределах сроков предварительного расследования и судебного разбирательства и при согласии заинтересованных лиц, а иногда только при их ходатайстве. «Добровольный» характер исполнения данных мер позволяет избирать их в розыскной процедуре – органам уголовного преследования без предварительного судебного разрешения (за исключением залога, который после вступления в силу Федерального закона от 5 июня 2007 года № 87-ФЗ также избирается по судебному решению), поскольку дача согласия (или отказ в этом) в какой-то степени уравнивает стороны.

Избрание и применение психолого-принудительных мер пресечения регулируется Стандартными минимальными правилами ООН в отношении мер, не связанных с тюремным заключением (Токийские правила), принятыми резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН от 14 декабря 1990 г. № 45/110. Согласно пункту 3.4 которых, не связанные с тюремным заключением меры, накладывающие какое-либо обязательство на обвиняемого, подозреваемого и применяются до формального разбирательства или суда или вместо них, требуют согласия обвиняемого, подозреваемого.

В существующей системе мер пресечения, как это не удивительно звучит для многих юристов[2], наиболее часто используемая на практике подписка о невыезде и надлежащем поведении (ст. 102 УПК РФ) как психологически-принудительная мера применяется только с согласия самого обвиняемого, подозреваемого, т.е. он может отказаться дать соответствующее письменное обязательство, без которого данная мера пресечения не может считаться примененной. Эта позиция получила подтверждение в Определении Конституционного Суда РФ от 26 января 2010 года № 66-О-О.

Актуальность вопроса о том, обязательно ли согласие обвиняемого на избрание и применение меры пресечения в виде подписке о невыезде, придало широко обсуждаемое в средствах массовой информации дело А.Е.Лебедева и его жалобы в Конституционный Суд РФ, подготовленной адвокатами Г.М.Резником и Н.М.Кипнисом[3]. Разрешая данную жалобу в Определении от 22 января 2014 года № 27-О, Конституционный Суд РФ указал, что по смыслу статьи 102 УПК РФ, а также статей 97 и 99 этого Кодекса, отказ подозреваемого, обвиняемого дать подписку о невыезде и надлежащем поведении – как свидетельствующий о том, что в рамках применения данной меры пресечения не могут быть достигнуты ее цели, – может повлечь избрание другой, в том числе более строгой, меры пресечения, но само вынесение постановления об избрании меры пресечения в виде подписки о невыезде и надлежащем поведении – без отобрания у лица указанного письменного обязательства – не позволяет считать эту меру примененной и влекущей правовые последствия для подозреваемого или обвиняемого.

В связи с этим возникает проблема: что же делать, если обвиняемый, подозреваемый не дает подписку, а заключение под стражу или домашний арест применить невозможно? Остается применить лишь обязательство о явке (статья 112 УПК РФ), которое не является мерой пресечения и неспособно обеспечить цели данного института.

Сходная проблема возникает и в ситуациях, когда в силу длительности уголовного досудебного судопроизводства (вызванного в том числе частым применением институтов дополнительного расследования и возвращения судом уголовного дела прокурору) истекают предельные сроки содержания под стражей и домашнего ареста, установленные статьей 109 УПК РФ. Освобождать из под стражи лицо, обвиняемое в совершении особо тяжких преступлений,  как того требует УПК РФ, наши правоприменители не готовы. Их можно понять, предполагаемый маньяк убийца не должен на свободе угрожать потенциальным жертвам. Но нельзя поддержать и предложение увеличить сроки содержания под стражей, как направленное на свертывание конституционных гарантий личности.

В этих ситуациях, в частности, практика (на мой взгляд, незаконно) использует такую «лазейку» в уголовно-процессуальном законодательстве: согласно части восьмой статьи 106 УПК РФ если внесение залога применяется вместо ранее избранной меры пресечения, то эта мера пресечения действует до внесения залога. Соответственно, перед достижением совокупного срока домашнего ареста или содержания под стражей суд изменяет домашний арест или заключение под стражу на залог в таком размере, который обвиняемый явно не внесет, и в своем постановлении указывает, что до внесения залога применяется прежняя мера пресечения, срок действия которой, якобы, уже определяется не по общим правилам статьи 109 УПК РФ, а по специальным правилам части 8 статьи 106 УПК РФ, т.е. не ограничен календарным временем, либо определяется дискреционным усмотрением суда[4].

Полагаем, что решение данных проблем может состоять в использовании отечественного опыта регламентации системы мер пресечения, который представлен в том числе в Уставе уголовного судопроизводства от 20 ноября 1864 года, глава шестая «О пресечении обвиняемому способов уклоняться от следствия» раздела второго которого предусматривала такую меру пресечения как отдача под особый надзор полиции (пункт 2 статьи 416)[5].  Содержание данной меры, традиционной для отечественного судопроизводства[6], однако, не раскрывалось в Уставе, и она применялась в различных формах: полиция могла потребовать от обвиняемого ежедневной явки; ночевать в полиции, днем передвигаться в сопровождении полицейского; возложить на него иные обязанности надлежащего поведения, осуществлять над ним гласное или негласное наблюдение[7]. Вот как оценивала содержание данной меры пресечения верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, учрежденная указом Александра II от 12 февраля 1880 г.: «что же касается полицейского надзора, то мера эта, имея в основании своем лишь установление наблюдения, на самом деле равносильна лишению или ограничению прав: лицо, находящееся под особым надзором полиции, стеснено в выборе занятий, оно не внушает к себе доверия и заставляет избегать всяких с ним сношений из опасения навлечь на себя незаслуженное подозрение»[8].

Несмотря на то, что многие юристы того времени критически оценивали эффективность меры пресечения в виде полицейского надзора, данную меру пресечения предлагалось использовать и в современном уголовном процессе. Так, в теоретической модели Основ уголовно-процессуального законодательства Союза ССР и Союзных республик, разработанной коллективом ученых под руководством проф. В.М.Савицкого, наряду с традиционной подпиской о невыезде (статья 121 Основ) предлагалось использовать передачу обвиняемого под надзор милиции (статья 119 Основ) с тем, чтобы обвиняемый без соответствующего разрешения не выезжал из населенного пункта, не изменял свое место жительства или место пребывания в пределах населенного пункта, был бы обязан не реже двух раз в неделю являться для отметки в орган милиции по месту жительства, вызывался в орган милиции в целях осуществления контроля за его поведением, с этой же целью посещался работниками милиции про месту жительства[9].

Представляется, что настало время расширить систему мер пресечения по УПК РФ, включив нее новую разновидность  – полицейский надзор, в равной мере сочетающую физическое и психиологическое принуждение. Данная мера применялась бы без согласия поднадзорного и возлагала бы на него ряд обязательств, соответствуя наказанию в виде ограничения свободы (ст. 53 Уголовного кодекса РФ). Преследуя создание более гибкой системы мер пресечения, можно было бы возродить и «отобрание вида на жительство» (пункт 1 статьи 416 Устава УУС 1864 г.). Ныне это равнялось бы изъятию заграничного паспорта гражданина РФ, или паспорта для иностранного гражданина.