Карякин Е.А., кандидат юридических наук, доцент, старший научный сотрудник Оренбургского государственного университета

ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРИНЦИПА ЯЗЫКА
УГОЛОВНОГО СУДОПРОИЗВОДСТВА

Доказывание, осуществляемое сторонами в судебном разбирательстве по уголовному делу, реализуется посредством судоговорения – языкового обозначения передаваемой от одного участника доказывания другому (другим) информации. Осуществляется оно устно посредством исследования доказательств, после чего стороны выступают с речами в судебных прениях и формулируют реплики и т.д. По причине сказанного большое значение приобретает реализация принципа языка уголовного судопроизводства, нормативно закреплённого в ст. 18 УПК РФ. Думается, что его значимость сводится не только к идее национального равноправия наций и народностей, населяющих Российскую Федерацию, в любых сферах государственных отношений, в том числе и при осуществлении правосудия. Полагаем, что наибольшая важность принципа языка уголовного судопроизводства в том, что он призван гарантировать минимальную процедурную защиту участникам уголовного судопроизводства, не владеющим или недостаточно владеющим языком, на котором ведется производство по делу, что нашло закрепление в пп. "f" п. 3 ст. 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, пп. "е" п. 3 ст. 6 Конвенции о защите прав человека, пп. "а" п. 3 ст. 6 Конвенции СНГ о правах и основных свободах человека. Пункт 2 ст. 26 Конституции Российской Федерации закрепляет: «Каждый имеет право на пользование родным языком, на свободный выбор языка общения, воспитания, обучения и творчества». «Поэтому данная норма УПК РФ (ч. 2 ст. 18 – Е.К.), позволяющая пользоваться в уголовном процессе родным языком а, значит, и бесплатными услугами переводчика, только лицам, не владеющим или недостаточно владеющим языком, на котором ведется производство по делу, - как обоснованно указывают А.В. Смирнов, К.Б. Калиновский, - противоречит этому конституционному праву. В сущности, она означает, что возможность решать, кто и как владеет языком судопроизводства, предоставлена суду, следователю, дознавателю, но не тому, кто лучше всех представляет уровень своих познаний в этом языке»[1].

Очевидно, что основная задача языка в судоговорении состоит в том, чтобы обеспечить надлежащую беспрепятственную коммуникацию всех участников уголовного судопроизводства в рамках режима судоговорения, установленного судебной процедурой. И.Б. Михайловская в этой связи справедливо отмечает: «Принцип, устанавливающий язык судопроизводства, не предопределяет содержательную сторону правил доказывания, но отражает общеправовой статус личности применительно к сфере уголовно-процессуальных отношений, поскольку этот принцип производен от конституционного положения о равенстве всех перед судом и законом. В этом смысле принцип языка уголовного судопроизводства является предпосылкой и атрибутом состязательного построения процесса доказывания»[2].

Достаточно много проблем, как свидетельствует судебная практика, возникает в результате сбоев, реальной или мнимой невозможности коммуникации сторон и суда с помощью языка, на котором ведется судопроизводство. Как следствия подобных ситуаций необходимо рассматривать, во-первых, существенные препятствия при движении уголовных дел от предыдущего этапа к последующему, во-вторых, отмена вынесенных судебных решений в апелляционном, кассационном и надзорном порядках. Показательно в данном случае уголовное дело по обвинению несовершеннолетнего Л. и других обвиняемых по п. «в» ч. 4 ст. 162 УК РФ. На предварительном слушании суд пришел к выводу о необходимости возвращения уголовного дела прокурору по тем основаниям, что несовершеннолетний обвиняемый Л., цыган по национальности, в недостаточной степени владеющий русским языком, не был обеспечен переводчиком на предварительном следствии. По этим основаниям суд дважды возвращал уголовное дело прокурору, однако постановления суда следователем выполнены не были, но было вынесено не предусмотренное законом постановление о нецелесообразности предоставления переводчика обвиняемому Л.

Цыганский язык отличается специфичностью, по сути это в недостаточной степени определенная смесь молдавского, венгерского, румынского и других языков, характеризующаяся отсутствием письменности в общепринятом понимании. Найти надлежащего переводчика практически невозможно. Так, при проведении предварительного слушания по делу было установлено, что сам переводчик в недостаточной степени владеет русским языком. Между тем, судя по полученной обвинением оперативной информации и косвенным признакам, несмотря на то, что Л. в школе не обучался, читать и писать ни на каком языке не умеет, он все же владеет русским языком в достаточной степени, чтобы понимать озвучиваемую информацию и происходящее в целом, что в принципе позволяло бы ему участвовать в процессе. Вместе с тем, ссылка государственного обвинителя на то, что Л. не настаивает на обеспечении его переводчиком, а также мнение адвоката, поддержавшего позицию обвиняемого, не свидетельствуют о том, что Л. стал в достаточной степени владеть русским языком и перестал нуждаться в переводчике. Безусловно, нельзя признать правоту следователя, вынесшего указанное выше постановление и ознакомившего Л. с материалами дела без переводчика. При таких обстоятельствах суд обоснованно пришел к выводу, что Л. незаконно был лишен права иметь надлежащего переводчика при расследовании уголовного дела, а последующий отказ обвиняемого от переводчика является вынужденным[3]. Как видим, возникшая ситуация стала серьезным препятствием на пути к постановлению правосудного приговора по делу.

Норма ч.1 ст. 18 УПК РФ гласит: «Уголовное судопроизводство ведется на русском языке, а также на государственных языках входящих в Российскую Федерацию республик». Это правовая установка, определяющая единое средство коммуникации сторон – язык судопроизводства. Вместе с тем, даже в рамках единого определенного языка не может быть гарантировано обеспечение бесперебойной коммуникации участников процесса.

В советское время авторы исследовали значение языка и речи, ограничиваясь в основном рамками предварительного следствия[4]. В условиях реализации положений УПК РФ языковая (психоречевая) сторона судебного доказывания становится научно притягательной, поскольку требует глубокого осмысления в силу ее значимости для итога судебного разбирательства[5]. Подобных взглядов придерживается и В.А. Новицкий: «Информация прошла этап субъективного преобразования мозгом соответствующего субъекта доказывания и «выплёскивается» в объективный мир. Юридической способностью в воспроизведении выступает правовой язык. Язык представляет особую сложность для непрофессиональных субъектов доказывания, ведь набор профессиональной юридической терминологии столь специфичен, что представляет отдельные трудности даже у начинающих юристов. Специфика правового языка обусловлена точностью и рациональностью правового мышления. Эти свойства правового языка и образуют его стилистическую умеренность. Для правового языка характерна высокая степень правовой нормализации значений используемых понятий и выражений»[6].

Вполне объяснимо стремление Я.М. Ишмухаметова обозначить специфику правового языка путем введении в правовой обиход понятия «официальный язык», под которым предлагается рассматривать язык, используемый на всей территории Российской Федерации в деятельности органов государственной власти и управления, осуществляемой от имени Российской Федерации[7]. В. Кнапп и А. Герлох, анализируя содержание правового языка, разделяют выражения входящие в его состав на три категории: 1) выражения строго юридические, которые всегда имеют только юридическое значение; это значение сохраняется за этими терминами и в других видах литературного языка; 2) выражения, которые образуют составную часть словарной основы литературного языка, одновременно используются в правовом языке и приобретают юридическое значение; 3) в правовом языке употребляются также выражения без соответствующего правового значения, это касается прилагательных, глаголов, наречий, союзов и числительных[8].

Рассматривая обозначенную проблему, осознаём необходимость дальнейшей разработки языковых (вербальных) проблем судоговорения в уголовном судопроизводстве. В этой связи следует выделить докторскую диссертацию А.В. Победкина «Теория и методология использования вербальной информации в уголовно-процессуальном доказывании», в которой была создана комплексная концепция использования вербальной информации в уголовно-процессуальном доказывании на этапе осуществления процессуальных действий по ее преобразованию в доказательства. Выявленные А.В. Победкиным особенности отражательных процессов при формировании вербальной информации позволили ему обосновать позицию о необходимости широкого понимания вербальной информации, охватывающего как устную, так и письменную форму ее существования. Процессуальная форма использования вербальной информации в уголовно-процессуальном доказывании рассматривается как элемент общей процессуальной регламентации уголовно-процессуального доказывания, что и обусловило необходимость обращения к его концептуальным проблемам[9]. Вместе с тем использование языковой (вербальной) информации имеет место не только на этапе осуществления отдельных процессуальных действий в ходе преобразованию вербальной информации в доказательства, но и в целом в ходе судебного доказывания, осуществляемого сторонами в рамках судоговорения. Речь в суде является основным носителем информации. Потому доказывание-обоснование, осуществляемое сторонами на основе использования языковой (вербальной) информации, видится нам даже более значимым для дела, поскольку реализуется в судебном разбирательстве в условиях гласности, открытости, непосредственности исследования доказательств сторонами и судом, принимающим решение.

Прагматическая, речевая сущность судебного доказывания сводится к речевой коммуникации в ходе судебного разбирательства, то есть к убеждению посредством речи[10]. Психологи выделяют три условия вербального общения (речевой коммуникации – Е.К.) с помощью языка в зависимости от качества понимания сообщаемой информации: 1) эффективное общение (разговор на общем для взаимодействующих сторон языке); 2) условно-эффективное общение (коммуникатор не всегда использует знакомую реципиенту терминологию); 3) диссонансное взаимодействие (полное отсутствие взаимопонимания)[11]. Практика судебного доказывания, к сожалению, не лишена условно-эффективного общения и диссонансного взаимодействия участников, в том числе в связи с проблемой понимания юридического языка. Важное значение имеет и эмоциональный фактор речевой коммуникации. В речевом контакте участвуют: сам факт речевой связи; ритм, тембр и интонация; динамика речи (громкость и быстрота), модальность речи, предметное знание лексики, соответствие речи и действия, образное и логическое построение речи, коннотативный смысл речи. Ритмические, интонационные и тембровые свойства речи сказываются на результативности убеждения. Речь быстрая, отрывистая, громкая вызывает волнение, как будто бы слушающий не успел сделать что-то важное. Наоборот размеренная, монотонная и негромкая речь вызывает скуку. Речь умеренная и разнообразная в динамике привлекает внимание, настораживает, заставляет подтянуться. Модальность речи – вопрос, повествование и иные более тонкие виды модальности на основе этих главных – призвана к тому, чтобы заставить человека действовать. …Важнейшим видом эмоции является эмоция должного, она возникает из осознания отношения речи и действия в связи с речью. Сложным видом речевой эмоции является эмоция удовлетворения от ловко сказанного[12].

Лингвисты вносят важный вклад в понимание языковой составляющей судебного доказывания и судебной речи[13]. «Базовой проблемой юрислингвистики является соотношение естественного и юридического языка – пишет на диссертационном уровне О.Н. Матвеева. Взаимодействие норм языка и права при правотворческой деятельности приводит к таким качественным изменениям естественного языка, которые позволяют говорить о значительной доле условности естественного языка по отношению к языку юридическому. Преобразование языка обусловлено выработкой юридизированных механизмов защиты от возможных конфликтных ситуаций, могущих возникнуть при непонимании юридического текста. Однако само это преобразование зачастую провоцирует конфликт непонимания, поскольку на юридический язык экстраполируются значения и свойства естественного языка»[14]. Таким образом, мы находим, что естественный язык, на котором ведется судопроизводство, следует рассматривать как язык склонный к видоизменению в стремлении к «строгому» языку в целях избегания противоречий и конфликта непонимания. При этом следует иметь в виду, что сам по себе конфликтный характер уголовно-правового спора сторон может усугубиться конфликтом, основанном на языковом противоречии и непонимании. На это справедливо указывает и О.Н. Матвеева: «Предопределяющий юридизацию языка его конфликтогенный потенциал, обусловлен, с одной стороны, антиномичностью, континуальностью, стихийностью естественного языка, которые в любой момент коммуникации могут привести к конфликту непонимания, с другой стороны, – существованием специальных средств «создания» конфликта, реализуемых в собственно конфликтном противостоянии. Социальное взаимодействие, в том числе и естественная коммуникация, представляет собой диалектику свободы и ограничения. Языко-речевые конфликты связаны с нарушением тех или иных ограничений, которыми изобилует коммуникация»[15].

Резюмируем сказанное: язык – главное «оружие» сторон в судебном разбирательстве. Произносимые в речах участниками судоговорения предложения должны быть наполнены четким смысловым содержанием, верно построенными в логическом плане, доступными фонетически, безошибочными и выразительными с позиций риторики, иметь эмоционально-волевую окраску. Произносящий речь должен учесть ритмические, интонационные и тембровые свойства речи, модальность речи. Необходим коммуникационный настрой, готовность субъекта к речевой коммуникации. Язык как система, реализующая практику судоговорения в судебном доказывании, сегодня заслуженно привлекает внимание исследователей. Полагаем, что это есть верный шаг к повышению качества доказательственной деятельности сторон в судебном разбирательстве.