Зинченко И.А. Заметки к дискуссиям о принципах уголовно-процессуального права и уголовного процесса

В науке уголовного процесса не утихают дискуссии о понятии, содержании и системе принципов уголовного процесса. Мысль ученых рождает все новые открытия. С уверенностью можно сказать лишь то, что в отечественной теории доминирует догматический подход. В представляемых заметках предлагается задуматься о его несовершенстве. Умаление доктринальных представлений о природе принципов обедняет знания о реальных правовых явлениях. Что касается процедурных отраслей права и правовой науки, то в них наличествуют две группы взаимосвязанных и взаимообусловленных принципов – принципы отрасли права и принципы вида государственной деятельности. Их единство и непротиворечивость могу быть плодотворными.

В основу материала положена одноименная статья, опубликованная в издании «Библиотека криминалиста. Научный журнал». 2018. № 1 (36). С. 34 – 44.

 

1. Свыше тридцати лет назад мне довелось написать и опубликовать в научном журнале статью о принципах уголовного процесса [10]. В те годы размещение рукописи для рядового ученого было делом не самым легким. Нередко в научной среде складывались ситуации, когда к тебе поступала информация о том, что в таком-то учреждении планируется издать сборник с тематикой, порой, весьма неожиданной. Так зачастую рождались конъюнктурные и случайные работы, далекие от близкой сердцу автора проблематики. Примерно так появилась на свет и моя статья. Но память сохранила испытанную неловкость, когда мой Учитель – В.Т. Томин, свыше пятидесяти лет посвятивший исследованию принципов уголовного процесса, – свое поздравление по случаю опубликования этой работы в приличном республиканском журнале снабдил словами: «Теперь, сударь, тебе осталось только составить должное представление о принципах». Не все оказалось ясно и просто.

Воспоминание об этом казусе нет-нет да посещает меня в связи с перманентно публикуемыми на страницах юридической периодики материалами, авторам которых, должно быть, не довелось испытать подобного смущения. Такой неутешительный вывод буквально сам собой напрашивается, ведь многие наши коллеги создают свои произведения как бы с чистого листа, игнорируя достижения отечественной процессуальной науки предшествующих поколений (именно Достижения, а не набор оказавшихся под рукой свежих источников), а порой беспардонно искажая позиции своих оппонентов. В настоящей статье мы попытались сформулировать вопросы, а в ряде случаев предложить ответы на них, отчасти проливающие свет на затрагиваемые проблемы. В чем же предполагается разобраться авторам (в том числе и мне самому как одному из них), обращающимся к исследованию принципов права в целом и уголовно-процессуального права в частности?

 Требующие уточнения положения, казалось бы, вполне традиционны. Они затрагивают проблемы, относящиеся к понятию, происхождению, системе принципов, а также к различным аспектам их реализации. Решающее значение приобретают вопросы, касающиеся детерминант уголовного судопроизводства, выявление противоречивости или сходства его постулатов. Для начала не лишне задаться вопросом: существует ли вообще  учение о принципах права в рамках его общей теории или отдельных отраслей? Думается, мы не ошибемся, высказав мнение о том, что целостной теории о принципах права в российском правоведении не создано. Наличествует же значительный объем работ, посвященных данной проблематике. Еще в начале прошлого века Н.Н. Алексеев констатировал: «Существует огромная сложность в формировании общих принципов права. … Догматическая юриспруденция разбилась на целый ряд отдельных и в значительной степени самостоятельных дисциплин, не связанных никакой общей идеей» [2, с. 6 – 10]. Не более высоко оценивается рассматриваемая ситуация и современными авторами [6, с. 67; 16, с. 88].

В общей теории права и в отдельных его отраслях с определенной долей условности можно выделить два основных направления, характеризующих понятие и происхождение принципов: доктринальное и догматическое/субъективно-законодательное/нормативное (в методологии и терминологии А.С. Александрова – либеральное и консервативное [1]). Согласно первому, принцип есть плод научного знания. Второе предполагает, – правовыми принципами надлежит признать лишь идеи, нашедшие воплощение в законах и иных общепризнанных источниках права.

Приведенные направления имеют под собой давнюю, еще средневековую традицию, когда о закреплении принципов в позитивном праве не могло быть и речи (разве что только на уровне деклараций). Но вот в современной литературе широко представлено убеждение: доктринальный подход к характеристике природы принципов права не соответствует отечественной правовой системе [22, с, 30]. Аналогичные подходы доминируют и в отраслевых теориях. Например, отмечается: «Главное, из чего нужно исходить при определении принципа – это то, что принцип – это норма права», иначе в теории и практике появляется «размытость основополагающих начал» [4, с. 15].

Каковы же, помимо пресловутой «размытости», ключевые аргументы противников самого существования и практического применения доктринального подхода к принципам права? Прежде всего, в литературе обращается внимание на «прямое действие норм Конституции РФ, где закрепляются основные принципы действующего права» [22, с, 30]. Смысл этого довода понятен: к чему копаться в теории, когда все необходимое черным по белому начертано в основном законе государства. Еще один аргумент: «никакое пожелание, убеждение или мнение не могут рассматриваться как правовая норма, коль скоро они не выражены в юридическом акте» [12, с. 6]. Из этой бесспорной позиции, увы, вытекает вывод: доктринальные принципы доступны лишь узкому кругу лиц. Их затруднительно ориентировать на практикующих юристов, общество и граждан. Отмечается также, что «признавая в качестве принципов права идеи правоприменителей, содержащиеся в их сознании, российская правовая система приближается к несвойственным ей характеристикам религиозных правовых систем, где доктрина может выступать в качестве источника права (22, с. 30).

Приведенные доводы нам представляются неубедительными. В отношении прямого действия Конституции РФ можно было бы обсудить две его формы – непосредственную и опосредованную, однако применительно к процессуальным нормам-принципам в этом нет необходимости, поскольку соответствующие положения основного закона страны воспроизведены и развиты в УПК РФ.   

Второй аргумент, в условиях значительного расслоения и даже поляризации российского общества, включая и его профессиональную среду, отчасти попросту примитивен. Примитивизм – одна из болезней современности – затронул все сферы жизни общества (и не только в России), но проще – не значит лучше: приличная методология должна быть свойственна теории и положительным образом обуславливать практику.

Что же касается сопоставления доктринальных принципов права с имеющими мощное влияние на большие группы людей религиозными постулатами, то оно, на наш взгляд, свидетельствует не против, а в пользу первых.

И еще. За рамками обсуждения мы оставляем широко распространенное мнение  об объективности принципов, поскольку в их основе лежат экономические, политические и социальные законы. «Принцип права, – пишет Д.С. Смирнов, – существует потому, что таковы законы природы и общества» [22, с. 35]. (Почти дословно по произведениям классиков марксизма-ленинизма). Мы ограничимся здесь лишь постановкой очередного вопроса: разве это заявление не отдает натурализмом, в котором мир предстает перед познающим субъектом в готовом виде (дескать, сведения о событиях и фактах черпаются из окружающей реальной действительности)? Да и о какой объективности может идти речь в поразительном разнобое, наблюдаемом в законодательстве, например, в «наборе» принципов и в содержании наполняющих их норм, включенных, допустим, в УПК РФ и государств ближнего зарубежья? 

Догматический подход как путь к познанию освященных законодателем постулатов имеет полное право на существование, но он представляется излишне прямолинейным, порождающим немало вопросов. Вот некоторые из них. Для кого именно доктринальный подход неприемлем – для теории права или для практического применения? Если для практики, то для какой – законотворческой или правоприменительной? Сопряжена ли эта точка зрения лишь с позитивным правом или она в равной степени может распространяться на условия действия предшествующего законодательства, в частности, того исторического периода, когда в нем не фиксировались принципы права? Как в предлагаемой ситуации должно проявляться наше отношение к принципам, не закрепленным в УПК РФ, например, к принципам публичности, диспозитивности, всесторонности полноты и беспристрастности исследования всех обстоятельств уголовного дела? Предполагается ли, что ущербность доктринального подхода к изучению принципов уголовного процесса свойственна лишь отечественной теории или эта черта универсальна? Ограничивают ли нормативно закрепленные принципы действие доктринально выявленных принципов и наоборот? Могут ли доктринальные принципы уголовного процесса совпадать с нормативными постулатами и, если да, то в какой степени? Не умаляется ли роль доктринальных принципов в формировании правосознания граждан? Каким образом формируется мировоззрение людей, не имеющих  представления об источниках права, попросту не знакомых с ними? Можно поразмышлять и о возможном смешении понятий закона и права. И еще один вопрос в контексте настоящей статьи, вероятно, являющийся одним из главных (ответить на него мы попытаемся в последующем изложении): аутентичны ли подходы к природе принципов права применительно к его материальным и процессуальным отраслям?

Перечень подобного рода вопросов может быть продолжен. Ответы на одни из них сложны и неоднозначны, на другие – понятны. Обратимся, допустим, к провокационной гипотетической ситуации: можно ли представить  уголовно-процессуальное право вовсе без текстуального закрепления в нем принципов? Мы даем на этот вопрос положительный ответ, причем вовсе не предположительно: нормы-принципы отсутствуют, например, в большинстве доступных нам УПК государств дальнего зарубежья, хотя ясно, что выявляемые процессуалистами этих стран доктринальные принципы учитывают как национальное законодательство, так и международные правовые акты. Примером может служить УПК ФРГ. Интересно, что во вступительной статье научно-практического комментария к этому Кодексу проф. Уве Хелльманн выделяет лишь принципы законности, публичности, инквизиционности, неприкосновенность человеческого достоинства, а также действующие только в судебном производстве принципы толкования сомнений в пользу обвиняемого и свободной оценки доказательств [26, с. 38 - 39].

В современной уголовно-процессуальной теории также господствует догматическое понимание принципов судопроизводства (хотя встречаются исключения [1; 16; 21 и др.]). При этом, конечно, существуют оценки, отличающиеся от нашей. Так, М.П. Поляков в интересной и искренней работе  пишет: «никто из теоретиков особо не настаивает на том, что только поименованные в законе принципы таковыми и являются. Открыто или тайно научное большинство признает, что есть и другие принципы» [16, с. 88]. Мы не можем доподлинно судить о тайных помыслах отечественных процессуалистов, но что касается опубликованных работ, то они свидетельствуют об обратном. Свои идеи большинство исследователей черпают именно в законодательстве. Их позицию можно проиллюстрировать суждением С.Б. Россинского: «Являясь результатом нормотворческой деятельности органов законодательной власти, принципы не могут быть определены произвольно» [20, с. 5] (выделено мной – И.З.). Но и в догматическом направлении разброс мнений о понятии принципов и их системе просто поразителен. Например, В.П. Проценко считает «величайшей методологической ошибкой» признание «неких принципов и норм международного права» [18, с. 125], в то время как на конституционном уровне, а также большинством авторов они принимаются во внимание. В.М. Быков и А.В.Орлов, опираясь на требования норм ст. 51 Конституции РФ, включили в систему принципов свидетельский иммунитет [3]. Н.А. Подольный и Е.А. Коваль призывают осмыслить общеправовой принцип справедливости как основополагающую идею уголовного судопроизводства [15]. В ряде литературных источников  нередко предлагается разделить принципы на а) общепроцессуальные, б) относящиеся только к досудебному либо судебному производству и в) характерные лишь для одной стадии [25, c. 43], однако существует мнение, что подобная классификация – методологическое заблуждение [18, с. 124].

Приведем еще один характерный пример, свидетельствующий об образе мышления сторонников догматического подхода. «Каждый принцип закреплен в уголовно-процессуальном законе…, – пишут авторы одного из современных учебников, –  принцип не просто руководящее положение, идея, но, прежде всего, норма уголовно-процессуального закона, имеющая прямое действие и подлежащая неукоснительному соблюдению» [25, с. 41] (выделено мной – И.З.). Казалось бы, простые, ясные, можно даже сказать «проходные» фразы, но попробуем препарировать их. Давайте, во-первых, подумаем: каждый ли принцип закреплен в УПК РФ? То, что это не так, должно быть ясно и самим авторам (что следует из их  последующего изложения), но к чему тогда предлагать в учебной литературе подобные формулы? Во-вторых, какой резон указывать на прямое действие уголовно-процессуальных норм-принципов? Выделение этой черты вполне объяснимо применительно к характеристике конституционных установлений. Для отраслевых же норм она представляется не только лишней, но и искажающей суть анализируемых правовых явлений: разве бесчисленные регулятивные нормы, содержащиеся в Кодексе, имеют не прямое, а какое-либо иное действие? А как, в-третьих, с позиций не вполне стерильной практики реального производства прикажете отнестись к, казалось бы, бесспорному заявлению о неукоснительном соблюдении норм? Но все это не главное. Основную претензию следует предъявить к суждению о первичности нормативного предписания по отношению к мировоззренческой идее. Получается, мысль, идея вторична, производна от буквы закона. Конечно, любой закон, любая норма могут оставить неравнодушным и университетского ученого, и практикующего юриста, и любого гражданина. Но рождены-то они кем? В догматическом подходе принято считать – законодателем.  Однако принятый им закон создается конкретными людьми – членами рабочих групп по подготовке законопроекта, а в нашем случае -имеем в виду УПК РФ - также и при участии политиков  и зарубежных партнеров (их список известен поименно [28, c. 323 – 334]), обладающих своим мироощущением, своими установками и доктринальными представлениям. Эти представления могут отличаться от убеждений специалистов, оказавшихся за бортом законотворческой работы, тем более, когда они касаются убеждений о целесообразном и должном в уголовно-процессуальном праве. В любом случае содержание закона определяют идеи [14, с. 103]. Это бесспорно. Да и само законодательство обусловлено принципами.

В литературе встречаются и терминологические разночтения. Так, авторы одного из учебников по курсу «Уголовный процесс» (С.В. Зуев и К.И. Сутягин) отмечают: «Понятие «принцип» происходит от лат. principium – основа, первоначало, руководящая идея» [11, с. 34]. Ясно, что речь здесь идет вовсе не о понятии, а о термине. «Понятие» сочленяется с пониманием. Понятие – единица понимания, его продукт и результат. Термины же, как и, допустим, категории - знаки понятия. Именно поэтому мы не можем согласиться с гипотезой И.Ф. Демидова о соотношении понятий и категорий применительно к характеристике природы принципов права. Как и двадцать лет назад [13, с. 140], автор пишет: «В отличие от ординарных и узких понятий, фиксирующих не самые существенные свойства уголовного процесса (повод к возбуждению уголовного дела, реплика и т. д.)», категории являются явлениями предельной общности по объему заключенного в них знания, они «первичны в рамках научной системы». И далее: «Категории, в том числе и категории принципов, служат основаниями для других понятий» [6, с. 66]. Принимая во внимание сравниваемые объекты, думается, что под «ординарными понятиями» И.Ф. Демидов подразумевает именно термины.

 2. Более всего разночтений обнаруживается в конструировании системы принципов уголовного процесса.  Складывается впечатление, что создавая ее, процессуалисты ищут любую возможность, дабы их система, хоть в чем-то, но отличалась от результатов работы коллег. (Какая уж здесь "объективность"?).

У нас также существует свое отношение к набору норм-принципов, включенных в гл. 2 УПК РФ. Мы сомневаемся, например, в правомерности включения важных правил о разумном сроке уголовного судопроизводства (ст.6¹) в число принципов. Думается, определенную неуверенность в этом шаге испытывал и законодатель, расположив эту статью между ст. 6 «Назначение уголовного судопроизводства» и ст. 7 «Законность при производстве по уголовному делу». Более определенно его позиция была бы выражена в случае размещении статьи Кодекса о разумном сроке после статьи 7 или далее.

Нельзя также не принять во внимание, что принципы права – это выраженные в его нормах идеи максимальной степени общности. В этой связи положения, закрепленные в ст. 9 – 13 УПК РФ (уважение чести и достоинства личности, неприкосновенность личности, охрана прав и свобод человека и гражданина и др.) вполне могли быть объединены в форму одного более емкого принципа. Кроме того, ст. 19 УПК РФ «Право на обжалование процессуальных действий и решений» нам представляется не столько принципом, сколько набором правил, заимствованных из   норм ст. 123 – 127 УПК РФ.

Претензии могут быть предъявлены и к ряду конкретных предписаний, составляющих содержание ст. 6¹ – 19 УПК РФ.  Что может означать, например, текст, закрепленный в ч. 3 ст. 15 УПК РФ, который гласит: «Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Суд создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав». Ведь это даже не норма и не идеологема, а суждение, мнение одного или группы специалистов, пусть и вполне правильное (кстати, хорошо знакомое нам еще из содержания ч. 3 и 4 ст. 28 Модельного уголовно-процессуального кодекса для государств – участников СНГ).

Однако бесконечно выявлять в УПК РФ все новые грехи и осуждать за них законодателя не имеет большого смысла. Надо только помнить, – за ним, как и за депутатским корпусом в целом, стоят создатели Кодекса со своими доктринальными представлениями и мировоззрением.

3. Вернемся, однако, еще раз к уже упоминавшимся нами ранее УПК   государств ближнего зарубежья. Компаративистский анализ легального закрепления в них статуса принципов уголовно-процессуального права заслуживает пристального внимания. В рамках настоящих заметок мы ограничимся следующими наиболее общими соображениями, предварительно отметив лишь, что никакого единства подходов к содержанию и системе принципов, даже в кодексах стран, которые трудно заподозрить в  неравнозначном историческом развитии (например, стран Балтии или среднеазиатского региона), мы не находим: 

1) в УПК РФ и соседних государств отсутствуют совпадающие во всех отношениях системы принципов и их легальные формулировки;

2) в ряде кодексов, например в УПК Эстонской Республики, нормы-принципы размещены в разделах «Основные положения», однако в подавляющем большинстве УПК им отведены специальные главы. Именуются они не всегда одинаково. Так, гл. 2 УПК Грузии и Республики Узбекистан называются «Принципы уголовного процесса», гл. 2 УПК Украины – «Основы уголовного производства», гл. 2 УПК Республики Беларусь, Республики Казахстан – «Задачи и принципы уголовного процесса». В последнем случае в рассматриваемые нами структурные единицы кодексов, помимо собственно системы принципов уголовного судопроизводства, включены статьи, устанавливающие и его задачи. Такая редакция представляется более предпочтительной по сравнению, например, с названием гл. 2 УПК РФ, поскольку размещенная в ней ст. 6 «Назначение уголовного судопроизводства» это никакой не принцип. С точки зрения законодательной технологии устранение отмеченного разногласия в свое время не представляло никаких проблем: либо гл. 2 получила бы наименование «Назначение и принципы уголовного судопроизводства», либо нормы ст. 6 были перемещена из второй главы УПК РФ в первую;

3) в УПК двух государств – Туркменистана и Республики Казахстан –  предприняты смелые шаги по формулировке легальной дефиниции принципа уголовно-процессуального права (хотя они именуются в них не  принципами данной отрасли права, а уголовного процесса). В ч. 1 ст. 8 первого из них, принятого в 2008 г., включена норма, гласящая: «Принципами уголовного процесса являются приведенные в настоящей главе Кодекса положения, имеющие основополагающий характер и определяющие правильность и обоснованность производства по каждому делу». В ч. 1 ст. 9 второго Кодекса (он принят в 2014 г.) закреплена более удачная формулировка, в которой наверняка был использован опыт предшественника. Ее редакция такова: «Принципами являются основополагающие начала уголовного процесса, определяющие систему и содержание его стадий, институтов и норм, обеспечивающих общие условия  реализации прав и обязанностей участников уголовного процесса и решение стоящих перед ним задач». Во вторых частях указанных статей приводятся негативные последствия, наступающие вследствие «нарушения принципов уголовного процесса в зависимости от его характера и существенности». Это: а) признание незаконным процессуального действия или решения, б) отмена решений, вынесенных в ходе такого производства, в) признание собранных при этом материалов не имеющими силы доказательств и г) признание состоявшегося производства по делу недействительным.

Мы высказывали ранее свое негативное отношение к вызывающим бесконечные дискуссии нормам-дефинициям в уголовно-процессуальном праве и целесообразности их преобразования в регулятивные нормы [6, с. 9]. Однако в рассматриваемой ситуации, когда предметом анализа выступают нормы-принципы, подобные определения, возможно, уместны, хотя вопросы к механизму их воздействия на отрасль права остаются. Например, действительно ли, закрепленные в приведенных и иных Кодексах принципы предопределяют систему стадий уголовного производства или в данном случае мы имеем дело с очередной декларацией?  В качестве аргумента для подобного сомнения можно указать на схожие системы принципов, закрепленные в других УПК государств ближнего зарубежья, порождающие иную, чем, скажем, в Республике Казахстан или на Украине, структуру досудебного производства;

4) в УПК ряда соседних стран включены принципы, редакция которых незнакома УПК РФ, например, «Уголовно-процессуальный иммунитет», «Разделение процессуальных функций» – ст. 10 и 17 УПК Латвийской Республики, «Открытость судебного производства и его полная фиксация техническими средствами» – ст. 27 УПК Украины. По этому поводу мы не в полной мере разделяем встречающиеся в юридической литературе мнения о непременной ущербности российского уголовно-процессуального законодательства, в которое не включен той или иной принцип, наличествующий в УПК какого-либо соседнего государства [20, с. 13]. Кодекс – сложная и разветвленная система институтов и норм. Отсутствие пусть даже важного нормативного предписания в одной из его структурных единиц может с лихвой восполняться правилами, закрепленными в других его разделах;

5) при одинаковых по форме наименованиях принципов (его ярлыках – «язык судопроизводства», «презумпция невиновности» и др.) их суть в УПК отдельных государств раскрывается нормами, значительно отличающимися по содержанию и объему. Сравним, например, лаконичную фразу о быстром  процессуальном сроке, содержащуюся в ст. 8 УПК Грузии, и многочисленные правила, включенные в ст. 6¹ УПК РФ «Разумный срок уголовного судопроизводства»;

6) в подавляющем числе анализируемых кодексов в качестве принципов уголовного процесса, хотя и не всегда в дословно совпадающей редакции, закреплены такие положения, которые в УПК РФ отнесены к общим условиям судебного разбирательства. Это: гласность, непосредственность и устность судебного разбирательства, неизменность состава суда, равенство сторон. Думается, в российском законодательстве предпринят более удачный прием. В нем нашла отражение одна из черт принципов уголовного судопроизводства, состоящая в том, что на их роль могут претендовать не все основополагающие положения, а лишь те, которые свойственны всем или большинству его стадий. Без твердой позиции по этому вопросу создателей УПК РФ, а также авторов альтернативных и модельных кодексов, не было бы принято верное решение, касающееся конструирования системы принципов.      

4. Мы убеждаемся, – нормативный подход редко приводит к ожидаемому положительному результату, поскольку все принципы, прежде чем они улавливаются законодателем, изначально формируются в недрах научного знания.   Иного, помимо доктринального, происхождения у принципов уголовно-процессуального права быть не может. Об этом свидетельствует и история развития российского и советского уголовно-процессуального права. В Уставе уголовного судопроизводства Российской Империи 1864 г., в УПК РСФСР 1922 и 1924 гг. принципы не закреплялись. Конечно, в разделах «Общие положения» этих законов включались отдельные правила, носящие основополагающий для производства характер. Можно, например, отчасти усмотреть свойства норм-принципов в ряде статей Устава 1864 г. Так, ст. 14 гласила: «Никто не может быть наказан за преступление или проступок, подлежащие судебному ведомству, иначе как по приговору надлежащего суда, вошедшему в законную силу». Однако эти правила – исключения, и они не претендовали на роль принципов, не создавали их систему. В этих условиях дореволюционные авторы и процессуалисты советской эпохи строили свои умозаключения, опираясь на уголовно-процессуальную деятельность. Так, проф. П.П. Пусторослев в работе 1914 г.  считал руководящим, стоящим выше всех остальных начал уголовно-судебного процесса «принцип поддержания и возможно большего увеличения всенародного благосостояния» [19, с. 74]. М.А. Чельцов в определенный период своего научного творчества, специально подчеркивая подчиненное положение правоотношений по отношению к деятельности, верховной идеей в работе советского суда называл принцип «практической революционной целесообразности» [29, с. 120]. Из этого принципа им далее выводился принцип публичности уголовного процесса, который затем  «разветвлялся на два соподчиненных ему начала: начало законности обвинения в отношении прокуратуры» и начало выяснения  «истинного положения вещей» для суда [29, с. 123 – 124].

На отношение процессуалистов к понятию, а затем и к системе принципов уголовного процесса может концептуально повлиять признание бесспорной для нас констатации о целесообразности разграничения принципов уголовного производства как отрасли государственной деятельности и принципов уголовно-процессуального права. Действительно, относительно материальных отраслей права принято говорить о принципах именно права – международного, уголовного, гражданского и др., но вот применительно к его процессуальным отраслям правовые принципы неизменно подменяются принципами процедуры (производства). Обе группы принципов, безусловно, взаимосвязаны, взаимообусловлены. Тем не менее, понятия этих разновидностей принципов самостоятельны, поскольку любая юрисдикционная деятельность детерминируется не только нормами права.

 После принятия УПК РСФСР 1960 г. такое разделяемое большинством представителей Нижегородской школы процессуалистов деление наиболее последовательно отстаивается В.Т. Томиным [23; 24 и др.]. (До 1958 г. – год  принятия Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик –  ситуация была принципиально иной). В эпоху своего зарождения его концепция, которую нередко именуют учением В.Т. Томина о принципах уголовного процесса, не была должным образом воспринята специалистами. Думается, именно по этой причине она не была познана и понята юридической общественностью, более того, неизменно извращается. Начало было положено выходом в свет известной монографии Т.Н. Добровольской [7, с. 10 и др.] (светлая ей память). Но вот у ее многочисленных последователей, не утруждающих себя обращением к первоисточникам, стало традицией обвинять автора в несвойственных ему грехах. Из одной работы в другую – здесь можно даже не утруждать себя цитированием – кочуют безосновательные упреки в адрес В.Т. Томина как, якобы, противника фиксации принципов в УПК РФ.  При этом игнорируется, что предметом исследований Валентина Тимофеевича выступают принципы уголовного судопроизводства как деятельности, что к фиксации в законодательстве  принципов уголовно-процессуального права он относился ранее и относится сейчас, как к явлению естественному.

Принцип российского уголовного судопроизводства определяется нижегородцами как  органическая для отечественного мировоззрения, его традиций идея максимальной степени общности о целесообразном и должном в этом виде деятельности, проведённая в совокупности действующих в судопроизводстве уголовно-процессуальных норм и в практике их применения [9, с. 36; 24, с. 117 и др.]. Но понятия и их дефиниции не могут пребывать в застывших оболочках. Они видоизменяются, развиваются, совершенствуются, и нам хотелось бы принять участие в их обсуждении.

В приведенном определении мы выделили курсивом, прежде всего, словосочетание «отечественного» уголовного судопроизводства, отдавая отчет в том, что аналогичным образом могут мыслить также и зарубежные специалисты. Рассуждения о том, что Россия страна евразийская, самодостаточная, что ее наука не должна «страдать косоглазием», а ее судопроизводство, как и другие государственные институты, должны учитывать собственную историю и традиции, чрезвычайно привлекательны. Однако в условиях международной экономической, социальной, культурной интеграции и унификации влияние национальных факторов неизбежно сужается. Этот процесс необратим. Да и признаемся, – нам более интересно было бы разобраться в  природе и специфике реализации какого-либо конкретного принципа права в РФ по сравнению с аналогичными явлениями в зарубежных государствах. Хотя, решить задачку – по характеру современных принципов определить, допустим, тип не слишком далекого исторического прошлого страны, её судопроизводства – дело безнадежное.

Примечателен и другой выделенный нами феномен, обозначенный в дефиниции термином «мировоззрение». Каково оно – коллективное, групповое, индивидуальное или какого-то иного вида? Должно быть, речь следует вести о научном и профессиональном мировоззрении правоведов. Но одинаково ли оно у профессора, аспиранта или юриста-практика? А в условиях чрезвычайной неоднородности, порой и поляризации, российского общества, расцвета капиталистических общественных отношений, отсутствия единых научных школ, что существенного мы можем сказать о самом мировоззрении? Наверняка лишь то, что оно нестабильно, противоречиво, а в отдельных проявлениях несовершенно.

В определении рассматриваемого понятия существенным также является утверждение, согласно которому идея мировоззрения, чтобы обрести статус принципа, должна быть «проведена» в совокупности уголовно-процессуальных норм. Проведена - значит  воплощена, выражена, реализована. Сделано это может быть разными способами. Во-первых, с помощью  общих условий предварительного расследования и судебного разбирательства. Во-вторых, путем реализации идей в конкретных институтах и регулятивных нормах. В-третьих, вопреки высказанным в литературе мнениям [20, с. 10], посредством создания соответствующих норм-принципов. «Способ закрепления идей мировоззрения в нормативных актах, – пишет В.Т. Томин, – имеет существенное, но не решающее значение» [23, с. 193]. Более того, нам представляется идеальной ситуация полного совпадения доктринально выявленных принципов уголовно-процессуальной деятельности и закрепленных в законе принципов уголовно-процессуального права. (Понятно, об этой гипотетической ситуации нельзя и мечтать). 

Что касается позиции о самой системе принципов уголовного судопроизводства (она неизменно корректируется), то ее формирование у нас началось еще со студенческой скамьи (лектором и преподавателем в учебной группе был начальник кафедры уголовного процесса Омской ВШ МООП РСФР В.Т. Томин). В настоящее время она представлена следующими мировоззренческими идеями: 1) законности; 2) нравственности; 3) публичности; 4) разделения процессуальных функций; 5) процессуальной независимости должностных лиц, действующих ex officio; 6) обеспечения законных интересов личности и 7) социального контроля. Разумеется, эти постулаты существуют не изолированно; они взаимодействуют с принципами судоустройства, с идеями, касающимися общего правового статуса гражданина - справедливостью, презумпцией невиновности и др.

(Относительно принципов уголовно-процессуального права можно отметить, что нам более всего импонирует конструкция, предложенная группой нижегородских процессуалистов (руководитель – А.С. Александров) в Доктринальной модели доказательственного права [8, с. 27 – 41]).

Претворяются ли в жизнь эти принципы при производстве по всем или хотя бы по подавляющему большинству уголовных дел? Вопрос, должно быть, риторический. Объяснение этому феномену также содержится в предложенной дефиниции принципа уголовного судопроизводства. В него включено указание на то, что принцип как нормативно выраженная идея характеризует не сущее, а то, каким целесообразно быть уголовному судопроизводству и каким ему быть надлежит.

Обратим в заключение внимание на интереснейшее обстоятельство. Если попытаться провести сравнительно-правовой анализ различных систем принципов уголовного процесса – доктринально разработанных или представленных в законодательстве (задания подобного рода мы в свое время предлагали выполнить даже студентам юридических вузов [17, с. 26]), – то можно убедиться в том, что они непротиворечивы.   

Согласимся, здесь есть над чем подумать, возможно, в какой-то мере переосмыслить сложившиеся ранее убеждения и попытаться найти новые подходы и адекватные решения, ведь проблемы сложны. Они касаются и корректировки мировоззрения, искаженного постулатами советской эпохи, и переосмысления столетнего опыта развития российского государства и права, и глубинного, а не основанного лишь на разрозненных и фрагментарных нормативных и научных текстах, изучения зарубежных правовых систем и условий их функционирования.

Что еще добавить? Понятия необходимо развивать, совершенствовать; инструментом их развития служит наука, а инструментом развития науки – методология.

И последнее. Работ, посвященных принципам уголовного судопроизводства, только на просторах eLIBRARY (РИНЦ) – тысячи, поэтому мы заранее приносим извинения современным авторам и достойнейшим представителям процессуальной науки прошлого за то, что в своих небесспорных заметках не смогли уделить им внимание.

 

Библиографический список

 

1. Александров А.С. Диспозитивность в уголовном процессе. Н. Новгород: Нижегородский юридический институт МВД РФ, 1997.

2. Алексеев Н.Н. Общее учение о праве: курс лекций, прочитанных в Таврическом ун-те. Симферополь:  Тип. Е.К. Брешко-Брешковской, 1919.

3. Быков В.М., Орлов А.В. Свидетельский иммунитет как конституционный принцип уголовного процесса // Следователь. 2004. № 3. С. 20 – 21.

4. Воронов А.Ф. Эволюция функциональных принципов гражданского процесса: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2009.

5. Григорьев В.Н., Зинченко И.А. Нормы-дефиниции: нужны ли они в уголовно-процессуальном праве? (компаративистский взгляд) // Международное уголовное право и международная юстиция. 2017. № 4. С. 3 – 9.

6. Демидов И.Ф. Принципы уголовного судопроизводства в свете Конституции Российской Федерации (проблемы и решения) // Журнал российского права. 2009. № 6. С. 66 – 77.

7. Добровольская Т.Н. Принципы советского уголовного процесса (вопросы теории и практики). М.: Юрид. лит., 1971.

8. Доктринальная модель уголовно-процессуального доказательственного права и комментарии к ней / под ред. А.С. Александрова. М.: Юрлитинформ, 2015. 

9. Зинченко И.А. Принцип достижения объективной истины в контексте назначения и цели уголовного процесса // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2013. № 6 (11). С. 34 – 46.

10. Зинченко И.А. Принципы советского уголовного процесса и их регламентация в уголовно-процессуальном законодательстве Узбекской ССР // Общественные науки в Узбекистане. 1985. № 4. С. 23 – 28.

11. Зуев С.В., Сутягин К.И. Уголовный процесс: учебник. Челябинск: Издательский центр ЮУрГУ, 2016.

12. Кудрявцев В.Н. О правопонимании и законности // Государство и право. 1994. № 3. С. 3 – 8.

13. Курс советского уголовного процесса. Общая часть / под ред. А.Д. Бойкова и И.И. Карпеца. М.: Юрид. лит., 1989.

14. Победкин А.В. Уголовно-процессуальный кодекс: форма живого права или «бездушная» инструкция // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2017. С. 101 – 111.

15. Подольный Н.А., Коваль Е.А. Концептуализация принципа справедливости в уголовном процессе // Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2014. № 6 (17). С. 157 – 164.

16. Поляков М.П. Несколько мыслей об идеологической сущности принципов уголовного процесса // Юридическая наука и практика. Вестник Нижегородской академии МВД России. 2016. № 3 (35). С. 84 – 88. 

17. Практикум по советскому уголовному процессу. Вып. 1 / Под общ. ред. В.Т. Томина и И.А. Зинченко. – 2-е изд., перераб. и доп. – Горький: Горьк. ВШ МВД СССР, 1981.

18. Проценко В.П. Отечественное уголовно-процессуальное право: проблемы и перспективы // Уголовный процесс: проблемные лекции: учебник / под ред. В.Т. Томина, И.А. Зинченко. М.: Юрайт, 2013. С. 119 – 133.

19. Пусторослев П.П. Русское уголовно-судебное право. Вып. 1. Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1914. 

20. Россинский С.Б. О понятии и сущности принципов уголовного судопроизводства в России и Узбекистане // Журнал правовых исследований. 2017. № 2. С. 3 – 19.

21. Слифиш М.В. Уголовно-процессуальное право: содержание, источники и принципы: учеб. пособие. М.: Военный ун-т МО РФ, 2015.  

22. Смирнов Д.А. О понятии принципов права // Общество и право. 2012. № 4 (41). С. 29 – 37.  

23. Томин В.Т. К вопросу о понятии принципов уголовного процесса // Труды ВШ МООП РСФСР. Вып. 12. 1965. С. 192 – 201.

24. Томин В.Т. Уголовный процесс: актуальные проблемы теории и практики. М.: Юрайт, 2009 г. 

25. Уголовно-процессуальное право  Российской Федерации: учебник / отв. ред. Ю.К. Якимович. М.: Юридический центр Пресс, 2007.

26. Уголовно-процессуальный кодекс ФРГ. Stafprozessordnung (StPO): науч.-практич. коммент. и перевод текста / сост. и пер. П. Головненкова и Н. Спицы; вступит. статья проф. У. Хелльманна. Potsdam: Universitätsverlag, 2012. – 404 с.

27. Уголовный процесс современной России. Проблемные лекции. В 2 т. Том 1. Общие положения уголовного судопроизводства: учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры / под ред. В.Т. Томина, И.А. Зинченко – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Юрайт, 2017. 

29. Чельцов М.А. Система основных принципов уголовного процесса // Ученые записки ВИЮН. Вып. 4. М., 1947. С. 117 – 146.