Топильская Е.В., доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин Северо-Западного филиала Российской Академии правосудия, кандидат юридических наук

ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ
ОРГАНИЗОВАННОЙ ПРЕСТУПНОСТИ

Первые упоминания терминов «организованная преступность», «преступная организация» появились в российских законодательных актах в середине 90-х годов ХХ в.: в Указе Президента РФ «О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности» от 14.06.1994 г., в Федеральном законе от 20.04.1995 г. «О государственной защите судей, должностных лиц правоохранительных и контролирующих органов», а также в принятом Государственной Думой РФ 22.11.1995 г. (но так и не одобренном Президентом РФ) законе «О борьбе с организованной преступностью», Уголовном кодексе РФ 1996 г., давшем понятие организованной группы и установившем ответственность за создание преступного сообщества и участие в нем. В числе организационных мер были предприняты учреждение специализированных подразделений МВД по борьбе с организованной преступностью, и соответствующая специализация следственного аппарата. Тем не менее, практики и теоретики были единодушны в требованиях обеспечить процесс противодействия организованной преступности более обширной нормативной базой, фактически – сформировать особый порядок производства по делам об организованной преступной деятельности.

Однако сейчас уже можно констатировать, что несмотря на кажущуюся дефицитность нормативного обеспечения, действовавший в тот период уголовный закон позволял квалифицировать организованную преступную деятельность вполне адекватно, а процессуальные нормы обеспечивали достаточный уровень оперативно-розыскной, а также следственной и судебной деятельности.

Ныне действующий закон, как материальный, так и процессуальный, содержит значительное количество норм, включенных в него с целью оптимизировать противодействие организованной преступности. Особенно бурно процесс нормотворчества в этой сфере протекал в 2000-е годы. Приняты: Уголовно-процессуальный кодекс РФ 2001 г. с нормами о мерах безопасности участников процесса, Федеральный Закон о государственной защите свидетелей 2004 г. и целая обойма сопутствующих нормативных актов (Государственная программа «Обеспечение безопасности потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства на 2006-2008 годы», Правила защиты сведений об осуществлении государственной защиты потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства, изменения в Федеральный закон «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений», в Уголовно-исполнительный кодекс РФ), внесены изменения в ст.100 УПК РФ – о 30-дневном сроке для предъявления обвинения подозреваемому, в отношении которого избрана мера пресечения (2004 г.). Наконец, в 2009 г. законодательно решен вопрос о досудебном соглашении о сотрудничестве между подозреваемым (обвиняемым) и следствием. Готовятся изменения в ст.35 и 210 Уголовного кодекса РФ.[1]

Однако повысило ли это эффективность противодействия организованной преступности? При том, что, по оценкам специалистов, чуть ли не 90% отечественной экономики контролируется организованной преступностью, а в период с 2001 по 2005 г. за создание преступного сообщества (преступной организации) осуждены были 54 человека[2]. В 2007 г. министр внутренних дел Р.Нургалиев в интервью «Российской газете» сообщил, что в 2006 году возбуждено более 1,5 тысяч уголовных дел «в отношении почти 2 тысяч участников высокоорганизованных преступных формирований, в том числе против 780 лидеров, так называемых авторитетов и активных бандитов»[3]. Но эти дела либо не выдержали судебной проверки, либо вообще не дошли до суда, так как в 2007 году число лиц, признанных виновными в совершении данного преступления, составило всего 73 человека[4]. И органы обвинения, очевидно, сознают слабость своих позиций, так как не спорят с вынесением оправдательных приговоров: в структуре кассационной практики Верховного Суда РФ дела об организации преступного сообщества составляют 2,5%.

Приходится признать, что вместо повышения профессионализма специализированных следственных и оперативных подразделений, чего логично было бы ожидать по мере накопления ими опыта, а также по мере совершенствования законодательной базы и развивающегося международного сотрудничества в сфере противодействия организованной преступности, произошла деградация и, как следствие – снижение эффективности социального контроля в отношении организованной преступности до такой степени, что можно говорить, что противодействие организованной преступности зашло в тупик.

В 2008 – 2009 г. мною опрошено более ста сотрудников подразделений, специализирующихся на борьбе с организованной преступностью, а также ветеранов этой борьбы, и все до единого, независимо от стажа работы, считают, что наше законодательство в этой сфере по-прежнему нуждается в совершенствовании, несмотря на обилие законов, принимаемых практически ежегодно. Напрашивается вывод, что эти новеллы не только не способствуют борьбе с организованной преступностью, но и значительно усложняют ее, либо, в лучшем случае, просто оседают балластом в системе законодательства, как, например, поправка в ч. 2 ст.100 УПК РФ о праве следователя предъявить подозреваемому обвинение в 30-дневный срок со дня избрания меры пресечения. Исчерпывающий перечень преступлений, к подозреваемым в совершении которых эта норма может применяться, содержит лишь тяжкие и особо тяжкие составы, а это подразумевает заключение под стражу в качестве меры пресечения. Но если у следствия на момент избрания меры пресечения достаточно данных для обоснования подозрения в бандитизме в отношении конкретного лица, то 30-ти суток для обоснования обвинения по ст.209 УК РФ не требуется. Этот срок, возможно, нужен для получения заключения экспертизы или другого доказательства, длительно формирующегося, которые обычно собираются по делам иных категорий – экономических, например, но добросовестный следователь сначала собирает доказательства, а потом принимает решение о мерах процессуального принуждения, а не наоборот.

Анализ следственной практики, проведенный автором, говорит о том, что в тех редчайших случаях, когда обвинение предъявляется в течение более 10 суток с момента избрания меры пресечения или с момента задержания, это сопровождается различными процессуальными нарушениями (обвинение предъявляется не по статье УК РФ, упомянутой в ч.2 ст.100 УПК РФ, в 30 суток не включается срок, на который лицо было задержано, и т.п.), а главное – по истечении этих 30 суток следствие располагает тем же объемом доказательств, то есть не более тех, которые были и на момент избрания меры пресечения. И, несмотря на то, что Конституционный Суд РФ не усмотрел в положениях ч.2 ст.100 УПК РФ нарушения конституционных прав граждан[5], все же следует помнить общую тенденцию, заданную Европейской Конвенцией о защите прав человека и основных свобод: необходимым условием применения меры пресечения является, по общему правилу, наличие доказательств виновности, и требование ст.6 Конвенции о незамедлительности уведомления о характере обвинения, безотносительно к его тяжести, все же не вполне корреспондируется с трехкратным увеличением в национальном законодательстве срока, дающегося на подготовку обвинения.

Законопроект[6] о внесении изменений в ст.35 и 210 УК РФ имеет целью, как сказано в Пояснительной записке к нему, четко разграничить ответственность за совершение преступлений в составе организованных форм соучастия, а также привести российское уголовное законодательство в соответствие с требованиями Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности (хотя еще в 2004 г., после ратификации Российской Федерацией названной Конвенции, специалисты утверждали, что наше законодательство отвечает требованиям международного договора[7]). Руководители МВД неоднократно объясняли скромные достижения в борьбе с организованной преступностью недостатками законодательства: «в существующей редакции УК крайне размыт понятийный аппарат... Основными признаками, определяющими организованность преступной группы, являются "устойчивость" и "сплоченность", что крайне трудно подкрепить результатами оперативных мероприятий», и ожидали, что вносимые в УК изменения «позволят более эффективно привлекать организаторов».[8]

Действительно, Верховный Суд РФ вынужден корректировать в кассационном и надзорном порядке избыточно примененную квалификацию по ст.210 УК РФ обычных групповых преступлений – хищения, мошенничества, сбыта наркотиков, не имеющих криминологических признаков организованной преступной деятельности. Более того, имеются случаи исключения из обвинения лиц, привлекавшихся к уголовной ответственности по ст.210 УК РФ, не только факта участия в преступном сообществе, но и даже квалифицирующего признака «совершение преступления организованной группой»[9]. Можно предположить, что замена «расплывчатых», по мнению правоприменителей[10], понятий «устойчивости» и «сплоченности» группы на чуждое нашему правовому языку понятие «структурированности», заимствованное из Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности, вряд ли существенно поможет оздоровить практику.

Не коренится ли причина в том, что наш Уголовный кодекс, весьма конкретный в отношении прочих преступлений, почему-то, как дело касается организованной преступности, стремится говорить об уголовно-правовых понятиях на криминологическом языке? Это, как и заметная избыточность уголовного закона, сбивает с толку правоприменителей. Пусть понятие организованной преступной деятельности как формы преступности, со свойственными ей, в отличие от прочей преступности, признаками и показателями, останется криминологической категорией. А в Уголовном кодексе вполне достаточно проверенных временем норм, позволяющих квалифицировать групповую преступную деятельность и избирать соответствующее наказание. Дело в том, что мафия всеядна: нет преступлений, совершаемых только в рамках организованной преступной деятельности, криминальная активность преступного объединения может выражаться практически в любом составе Особенной части УК. Избыточность законодательства – дефект, требующий тяжеловесных и малоэффективных конструкций внутри уголовного судопроизводства, засоряющий и без того небезупречную уголовную статистику. От этого дефекта надо избавляться.