Соловьев Сергей Александрович, адвокат, управляющий партнер Адвокатского бюро города Москвы «Сословие», член Совета Адвокатской палаты города Москвы, кандидат юридических наук soloviev@soslovie-ab.ru

 

 

Ключевые слова: уголовный процесс, суд присяжных, орган расследования, судебная ошибка, су­допроизводство, следователь, защитник.

 

 

 

Принимая от коллеги Ю.А. Цветкова[1]эстафету обнажения «незаживающих ран» уго­ловного процесса России, к коим он отнес суд присяжных, полагаем уместным включить в пе­речень этих «кровоточащих язв» и современное качество расследования уголовных дел, теоре­тическая и практическая работа над повыше­нием которого, на наш взгляд, всегда долж­на стоять впереди обсуждения проблем суда с участием присяжных заседателей. И это обус­ловлено самим фактом стадийности уголов­ного процесса в Российской Федерации, так как именно орган расследования первоначально формирует все материалы уголовного дела, и только потом к их рассмотрению по сущест­ву приступает суд. И тут, как говорил один ге­рой в популярном кинофильме, «что им да­дут, то они и перепутают», так как «следственный материал, и только он, является фунда­ментом, на котором покоится справедливое возмездие за совершенную уголовную не­правду, за содеянное преступление; только живые данные предварительного следствия, продолжающегося часто на протяжении не­скольких месяцев, а иногда и лет, подвергаются быстрой калейдоскопической провер­ке на суде, где и постановляется приговор»[2].

Надо сказать, что сам прием формиро­вания критической ауры вокруг чего-либо в юриспруденции через цитаты классиков ли­тературы или представителей конкретной от­расли права часто весьма проигрышный. Фе­номен права и всех его составляющих таков, что практически не имеется институтов, тер­минов, дефиниций и пр., по которым не су­ществует дискуссии и диаметрально про­тивоположных взглядов с ярко и отчетливо выраженными как позитивными, так и кри­тическими доводами. А уж обосновывать по­рочность суда присяжных через конструкцию литературных героев из произведений До­стоевского Ф.М., Толстого Л.Н., Драйзера Т.[3], ошибочно осужденных «на «каторгу или смерть на электрическом стуле»[4], в контек­сте защищаемой Ю.А. Цветковым концепции еще более спорно, так как во всех приведен­ных примерах изначально велось предвари­тельное следствие, и «старт» ошибке в виде необоснованного привлечения к уголовной ответственности Дмитрия Карамазова и Ка­тюши Масловой был дан именно органом рас­следования, а не судом присяжных, которым эта ошибка была лишь узаконена.

Надо отметить, что мы далеки от ут­верждения, что отправление правосудия че­рез участие в нем присяжных заседателей — безусловная гарантия от ошибок. Любая чело­веческая деятельность a priori не застрахова­на от ошибок, ибо errare humanium est (лат.) — человеку свойственно ошибаться. «Решения присяжных заседателей, конечно, не всегда безупречны с точки зрения их ответа на во­прос о виновности с данными, собранными против обвиняемого»[5], — писал А.Ф. Кони в своей работе «Приемы и задачи обвинения».

Однако, на наш взгляд, разбор любой су­дебной ошибки должен начинаться не с оцен­ки решения суда и тем более не с увязыва­ния формы отправления судопроизводства с существом вынесенного судебного решения, а с первопричин, которые к ней привели. А раз так, то здесь мы опять будем вынужде­ны вернуться к работе следственных органов как к этапу, где впервые было сформулиро­вано обвинение и собраны материалы, своей совокупностью подтверждающие предъяв­ленное конкретному лицу обвинение.

И главный сущностный недостаток здесь кроется именно в гипертрофировании инк­визиционного характера современного след­ствия, сформированного из буквально-при­митивного толкования положений п. 47 ст. 5 Уголовно-процессуального кодекса Россий­ской Федерации[6] (далее — УПК РФ), отнес­шего следователя к стороне обвинения. Надо сказать, что нами в рамках научного иссле­дования проводилось анкетирование сле­дователей по вопросу обоснованности от­несения следователя к стороне обвинения. Из полученных 154 (100%) ответов согласи­лись с данной позицией законодателя 89 че­ловек (57,8%), не согласились — 59 (38,3%) и затруднились ответить на этот вопрос шесть человек (3,9%)[7]. Полагаем, что полученные результаты являются дополнительным под­тверждением нашего тезиса.

Еще в 1895 г. профессор В.П. Даневский писал, что «принципиальный недоста­ток предварительного следствия коренит­ся в инквизиционном начале, проникающем в эту стадию процесса, противоречащему со­стязательному принципу, который проходит весьма заметно через окончательную стадию уголовного судопроизводства»[8]. Вновь ого­воримся, что нами осознаются особенности осуществления уголовного судопроизводства при публично-правовой форме его организа­ции, обуславливающие отсутствие на стадии предварительного расследования равноправ­ных сторон и формирующие в этой связи не­возможность «состязательного построения уголовно-процессуальной деятельности»[9].

Проблема, на наш взгляд, в другом. Она внутри мировоззренческого понимания сле­дователем своей роли в системе уголовно­го судопроизводства, куда весьма часто ста­ло проникать собственное «я» следователя, воспринимающего подозреваемого и обви­няемого по деду в качестве личного недру­га. Надо сказать, что и в работе уважаемого коллеги Ю.А. Цветкова нашлось место это­му личностному восприятию результатов су­допроизводства, связанному с вынесени­ем оправдательного приговора в отношении гражданина Валова, обусловленного ничей­ным (3:3) вердиктом присяжных заседателей. Коллега в порыве несогласия с состоявшим­ся решением даже вводит в оборот особый вид юридической катахрезы «оправдатель­ная ошибка», которая, по версии автора, была спровоцирована умышленными действиями стороны защиты, отказавшейся от приведе­ния собственной защитительной совокупно­сти доказательств и позволившей себе «аль­тернативную трактовку каждого отдельно взятого доказательства»[10].

Здесь уместно, конечно же, вспомнить из­вестный афоризм французских адвокатов о том, что «защитник в процессе не для того, чтобы что-то доказывать, а для того, чтобы по­казать, что прокурор ничего не доказал», и де­ло Валова (защиту которого, к слову сказать, осуществлял один из самых, на наш взгляд, крупных специалистов в России по вопросам суда присяжных — адвокат, кандидат юриди­ческих наук С.А. Насонов с коллегами) — весь­ма яркое свидетельство правильности пози­ции французских коллег. Поэтому праздник защитительного успеха можно, конечно, не разделять, тут дело вкуса. Но и формировать из этого конкретного дела, сложного в оцен­ке обстоятельств из-за давности событий, вы­воды об «оправдательных ошибках» суда при­сяжных, да еще рассматривать их в качестве безусловных оснований для его реформирова­ния, на наш взгляд, не вполне обоснованно и мотивированно.

В уже упомянутой нами выше работе «Приемы и задачи обвинения» А.Ф. Кони от­мечал: «Высоко ценя суд присяжных как об­щественное учреждение и считая непозво­лительным относиться с упреком к голосу их внутреннего убеждения, выработанного не­редко тяжелым трудом участия в судебном заседании, прокуратура моего времени ни­когда не решалась высказывать присяжным порицание за их приговоры»[11], тогда как в 1924 г., когда этот труд А.Ф. Кони впервые пуб­ликовался, им отмечалась крайне отрицательная и оскорбительная, по словам учено­го, тенденция допустимости в речах обвини­телей фраз типа «сегодня вы уже оправдали одного грабителя». К сожалению, отдельные тезисы работы коллеги Ю.А. Цветкова, об­суждаемой в настоящей статье, очевидно, свидетельствуют о том, что возрождение в России суда присяжных способствует и воз­рождению стандартных, имеющих почти сто­летнюю историю, упреков в его адрес.

Опасность таких упреков в большей сте­пени заключается в том, что орган рассле­дования, переложив все на «отсутствие ста­тистического мышления у присяжных»[12] или на «произвол народа»[13], отказывается от раз­бора и анализа собственных упущений и не­доработок по делу, по которому случился бесплодный итог его работы[14] в виде оправ­дательного приговора. Это формирует пре­зумпцию непогрешимости следователя, опас­ность которой заключается в крайне быстром ее перерождении в презумпцию вседозволен­ности.

Именно в рамках этой презумпции, на­до полагать, оценивает коллега Ю.А. Цветков согласие Валова на прекращение уголовно­го преследования за участие в банде в связи с истечением сроков давности привлечения к уголовной ответственности как безуслов­но доказанный факт участия Валова в бан­де[15]. При этом автору данного спорного те­зиса заведомо известно, что согласие Валова с прекращением его уголовного преследова­ния по не реабилитирующим основаниям не находится во взаимосвязи с возможностью утверждений о его доказанной виновности в совершении данного преступления, так как обратное бы прямо противоречило принципу презумпции невиновности. Более того, дан­ное решение Валова во взаимосвязи с его ре­шением о рассмотрении его дела судом при­сяжных и давностью времени, прошедшего с даты инкриминируемого деяния, являет­ся дополнительным свидетельством его не­доверия как к органу расследования, так и к профессиональному суду, и демонстрирует нормальное желание каждого человека отка­заться от сложной судебной процедуры до­казывания собственной невиновности, если есть любая возможность этого избежать.

К.Б. Калиновский справедливо замечал о непреходящей актуальности дискурса 1991 г., заложенного в Постановлении Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1991 г. № 1801-1 «О Концепции судебной реформы в РСФСР»[16], где отмечалось: «...ошибочное определение целей юстиции предопределяет карательный уклон в деятельности правоохранительных органов, инквизиционный характер судопро­изводства, в котором нет реальной силы, про­тивостоящей обвинению»[17].

К сожалению, суд присяжных на настоя­щий момент является фактически единствен­ной такой силой, способной на очевидное противостояние обвинению. Признав дока­зательства недостаточными для утвердитель­ного ответа о виновности лица в совершении инкриминируемого преступления, суд при­сяжных не настроен на компромиссы в своих решениях, к которым весьма привыкло след­ствие при единоличном рассмотрении дела профессиональным судьей, когда доказатель­ственная недостаточность компенсируется при обычном рассмотрении дела мягким об­винительным приговором или, при особо пи­ковых случаях, решением о возвращении дела прокурору по надуманным основаниям.

И возможность установления корреля­ции между количеством оправдательных вер­диктов и качеством следствия, на наш взгляд, вполне вероятна, так как далеко не всегда оправдательный вердикт формируется через нуллификацию уголовного закона присяжны­ми заседателями, во взаимосвязи с которой только и формулировал свой вывод профес­сор Л.В. Головко[18].

Современная организация работы орга­нов следствия через фактически полный от­каз от рационального и сущностного взаи­модействия с обвиняемым и его защитником с точки зрения оценки складывающейся уго­ловно-правовой ситуации — очевидный тренд в деятельности «великого инквизи­тора». Весь конструктив сегодняшней след­ственной деятельности в настоящий момент направлен на получение либо признания, ли­бо согласия на особый порядок рассмотрения дела, либо на заключение досудебного согла­шения со следствием. Отказ обвиняемого от сотрудничества воспринимается на уровне личной обиды, после чего какое-либо рацио­нальное взаимоотношение практически пре­кращается. Следствие перестает реагировать даже на самые очевидные ходатайства и заяв­ления обвиняемого и его защитника.

По одному из дел, где автор выступает в настоящий момент в качестве защитника, сле­дователь отказался приобщить к обвинитель­ному заключению представленный защитой список лиц, подлежащих вызову в суд для под­тверждения позиции стороны защиты, указав, что он не считает нужным оказывать какую-либо помощь обвиняемому и его защитнику, так как его функция только обвинять.

По другому делу защита еще до отправле­ния дела в суд обращала внимание следова­теля и его руководства, что в деле есть пока­зания свидетелей, да к тому же сотрудников милиции, которые подтверждают алиби об­виняемого об отсутствии его на месте проис­шествия в момент совершения преступления, однако эти доводы были проигнорированы следователем. В результате — оправдатель­ный приговор, основанный на оправдатель­ном вердикте присяжных заседателей (8:4), вступивший в законную силу[19].

По делу, слушавшемуся с участием авто­ра судом присяжных в Калининградском об­ластном суде, помимо оправдательного при­говора, основанного на вердикте присяжных (9:3), председательствующим было вынесено частное постановление в адрес органов рас­следования, в котором помимо прочего ука­зывалось, что имеющийся «очевидный порок экспертного заключения, сторона обвине­ния... в течение двух лет объективной оценке не подвергала, а заявленное защитой в поряд­ке ст. 217 УПК РФ мотивированное ходатай­ство о недопустимости вывода эксперта не­обоснованно оставила без удовлетворения, вследствие чего часть вышеназванного заклю­чения и производные от нее выводы другого эксперта были исключены из доказывания»[20].

Полагаем, что во всех примерах вполне возможно ставить вопрос о качестве прове­денного расследования, и, что характерно, постановке этого вопроса совершенно не ме­шает ни факт невозможности установления причин высказанной присяжными позиции, ни предполагаемая возможность отсутствия у присяжных статистического мышления. Принимая опять же терминологию колле­ги Ю.А. Цветкова в рамках обозначенной им «теории сигналов», стоит сказать, что инсти­тут присяжных формирует сигналы органам власти, в том числе власти следственной, не только и не столько для демонстрации на­родного несогласия и формирования по­требности в декомпозиции самого источни­ка «сигналов»[21], сколько для трансформации подходов к формированию такого качества следственного материала, при котором воз­можность «оправдательной ошибки» была бы нуллифицирована.

В рамках уже упомянутого выше исследо­вания нами ставился перед следователями во­прос о том, должен ли УПК РФ содержать тре­бование, обязывающее орган расследования устанавливать обстоятельства, оправдываю­щие подозреваемого (обвиняемого) или смяг­чающие его ответственность. Из получен­ных 155 (100%) ответов «да» сказали 26 сле­дователей (16,8%), «нет» — 23 (14,8%), затруд­нились с ответом восемь (5,2%), а 98 человек (63,2%) были убеждены, что это требование есть в УПК РФ[22].

Приведенные доводы позволяют, на наш взгляд, сделать очевидный вывод. Пробле­мы великого уравнителя — суда присяжных в Российской Федерации, очевидно, не относят­ся, используя медицинскую терминологию, предложенную коллегой Ю.А. Цветковым, к таким повреждениям общественного орга­низма, которые являются опасными для его жизни и здоровья. Чего никак нельзя сказать о проблемах великого инквизитора — след­ственных органов Российской Федерации, чья «болезнь» в виде презумпции безошибоч­ности, сопряженная порой с откровенным профессиональным невежеством, куда более опаснее и разрушительнее для общественно­го здоровья.

И «приход правды» в суд присяжных в большей степени зависит не от научной де­ятельности, а от качества предваритель­ного расследования и профессионального умения следователя собрать достаточную совокупность допустимых доказательств, подтверждающих вне разумных сомнений виновность конкретного лица в соверше­нии конкретного преступления. Это, безу­словно, сложнее, чем просто утверждать о виновности лица, подкрепляя это утверж­дение исключительно декларативными фра­зами о возмущении профессионального со­общества юристов случившимся фактом оправдания, и оценивать решение действу­ющего в рамках закона суда присяжных как «произвол народа». Тем более что в ретро­спективном разрезе первенству произвола государства в уголовном судопроизводстве точно ничего не угрожает.

 

1.   Головко Л.В. Суд присяжных и качество предварительного следствия: есть ли корреляция? / Л.В. Головко // Расследование преступлений: проблемы и пути их решения. 2019. N» 1. С. 58-62.

2.   Громов В.И. Судебный следователь / В.И. Громов И Журнал Министерства юстиции. 1912. № 7. С. 102-153.

3.   Давлетов А.А. Право адвоката применять технические средства при производстве следственных действий / А.А. Давлетов // Адвокатская практика. 2020. № 2. С. 44-48.

4.   Даневский В.П. Наше предварительное следствие и его недостатки и реформа / В.П. Даневский. Москва : т-во скоропеч. А.А. Левенсон, 1895. 89 с.

5.   Калиновский К.Б. Обвинительный уклон в уголовном судопроизводстве: нормативные предпосылки в действу­ющем российской законодательстве / К.Б. Калиновский // Обвинение и оправдание в постсоветской уголовной юстиции : сборник статей / под редакцией В.В. Волкова. Москва : Норма, 2015. 320 с.

6.   Кони А.Ф. Избранные произведения : Статьи и заметки. Судебные речи. Воспоминания / А.Ф. Кони ; предисловие А. Амелина и М. Выдри. Москва : Государственное издательство юридической литературы, 1956. 888 с.

7.   Смолькова И.В. Великие и выдающиеся, знаменитые и известные личности об уголовном судопроизводстве : хрестоматия / составитель И.В. Смолькова. Москва: Юрлитинформ, 2012. 688 с.

8.   Соловьев С.А. Благоприятствование защите как процессуальный механизм обеспечения равенства сторон в уголовном судопроизводстве России: диссертация кандидата юридических наук / С.А. Соловьев. Москва, 2019. 347 с.

9.   Цветков Ю.А. Великий уравнитель: суд присяжных в России / Ю.А. Цветков // Уголовное судопроизводство. 2020. № 1.С. 14-23.