Главная

Ковтун Н.Н. Высоконравственные основы реабилитации в уголовном судопроизводстве России: закон, доктрина, практика

Опубликовано kovtun в Вс, 16/01/2022 - 22:17
 
Ковтун Н.Н. Высоконравственные основы реабилитации в уголовном судопроизводстве России: закон, доктрина, практика // Российский судья. 2021. № 12.  С. 22–30.
 
Ковтун Николай Николаевич
доктор юридических наук, профессор,
профессор кафедры уголовного процесса
Нижегородской академии   МВД России,
E-mail: kovtunnnov@mail.ru
 
Nikolay Kovtun
Doctor of Law, Professor,
Professor of the Department of Criminal Procedure
Nizhny Novgorod Academy of the Ministry of Internal Affairs of Russia,
 
 

Высоконравственные основы реабилитации
в уголовном судопроизводстве России:
закон, доктрина, практика

 
Предметом исследования в данной работе являются коллизии нормативного регулирования института реабилитации в уголовном судопроизводстве России и закономерности судебной практики, предметом которой является требование юридически реабилитированного лица о полном возмещении вреда и компенсациях в связи с публичной констатацией факта незаконности уголовного преследования
 
Ключевые слова: реабилитация, принцип полного возмещения вреда, объем и размер возмещения, критерии разумности и справедливости возмещения и компенсации
 
 
Highly moral foundations of rehabilitation
in criminal proceedings in Russia: law, doctrine, practice
        
The subject of the research in this paper is the conflicts of the normative regulation of the institute of rehabilitation in criminal proceedings in Russia and the regularities of judicial practice, the subject of which is the requirement of a legally rehabilitated person for full compensation for harm and compensation in connection with the public statement of the fact of the illegality of criminal prosecution
 
Keywords: rehabilitation, the principle of full compensation for harm, the amount and amount of compensation, the criteria of reasonableness and fairness of compensation and compensation
 
 
Акцентирующие посылы к нравственной стороне института реабилитации в уголовном судопроизводстве России достаточно известны доктрине национального уголовно-процессуального права и практикующим в данной отрасли государственной деятельности юристам. Общим «местом» этих посылов, как правило, служат апелляции к соответствующим предписаниям Международного пакта о гражданских и политических правах (1966), Конвенции против пыток и других жестоких и бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания (1984), Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (1950) и, естественно, статей 52, 53 Конституции Российской Федерации.
В итоге, весомо констатируется вывод о том, что именно на этой общепризнанной, фундаментальной основе в нормативную ткань института российской реабилитации (гл. 18 УПК РФ) введены нравственно «окрашенные» нормы:
  • закрепляющие принцип полного возмещения вреда, причиненного личности в ходе незаконного уголовного преследования, включая, естественно, восстановление ее иных (неимущественных) интересов и прав (ч. 1 ст. 133 УПК РФ);[1]
  • гарантирующие данное возмещение от имени государства, вне зависимости от вины следственных и (или) судебных органов – как публичных субъектов процесса (ч. 1 ст. 133 УПК РФ, п. 1 ст. 1070 ГК РФ);[2]
  • устанавливающие упрощенный по сравнению с исковым порядком гражданского судопроизводства режим правовой защиты, освобождающий реабилитированных от бремени доказывания оснований и размера возмещения имущественного вреда, при заявлении соответствующих требований к государству.[3]
Конвенционально соглашаясь с нравственной подоплекой указанных правил, согласимся также с посылами, по сути которых постулируется тезис о том, что институт, порядок и практические итоги реабилитации должны, по идее, рассматриваться как своеобразная форма «извинений» государства за причиненный вред, компенсационная и взаимоприемлемая форма примирения реабилитированного с государством (стороной в уголовно-правовом отношении). В итоге, в контексте указанных правил и тезисов рассмотрим, насколько государство, действительно, стремиться к снятию острого социально-правового конфликта, связанного с незаконным уголовным преследованием, к вовлечению реабилитированных в социальную жизнь гражданского общества как подлинно равных (активных) субъектов.
При этом мы, естественно, исключим из предмета исследования всю систему негативных коллизий, связанных с двусмысленностью юридических оснований для акта реабилитации, неопределенность в понимании сути таких категорий как «объем возмещения» и «размер возмещения», неточность в понимании нетождественных категорий «возмещение» и «компенсация» вреда. Не предмет для исследования и коллизии, связанные с правилами реабилитации по делам частного обвинения, установлением вида или размера вреда при частичной реабилитации; проблемы, возникающие в рамках возмещения ущерба индивидуальным предпринимателям и юридическим лицам в порядке ст. 139 УПК РФ. Каждая из этих проблем в той или иной мере была предметом анализа в российской уголовно-процессуальной доктрине с системой итоговых констатаций и предложений, в итоге.[4] Как следствие, единственно актуальным (для нас) остается поставленный выше вопрос: насколько государство, действительно, готово честно и полно извиняться за подобного рода «ошибки», а его усилия по примирению отвечают нравственным устоям и ожиданиям общества, в лоно которого возвращается юридически реабилитированный.
Начнем, разумеется, с правил возмещения вреда, ибо именно этот исходный запрос в основе требований реабилитированного к государству, именно к справедливому его разрешению, по идее, установлена основная система норм института реабилитации. Акценты в этом вопросе, как помнится, расставлены однозначно (и это, как принцип, «сильно» подчеркивается практически в каждом исследовании): реабилитированный вправе рассчитывать на полное возмещение вреда (включая и расходы по делу), связанного с незаконным уголовным преследованием. О том, что возмещение должно быть именно полным (по идее, максимальным) аккуратно «напоминают» и конституционно-правовые позиции (определение КС РФ от 04.12.2003 № 400-О; от 16.12.2010 №1674-О-О; и др.), а также правовые позиции Пленума от  29 ноября 2011 № 17; причем последний (в данном контексте) прямо апеллирует к нормам ст. 15 ГК РФ.
На этом правда аккуратность исчерпывается, ибо вопрос о том, насколько заявленная «полнота» охватывает собой не полученные реабилитированным доходы, упущенную выгоду или, к примеру, должную компенсацию морального вреда, явно вынесен за рамки гл. 18 УПК РФ и декларируемого упрощенного порядка доказывания. В итоге, в отличие от доктрины гражданского права и собственно норм ГК РФ, все более уверенно включающих эти виды вреда в конституционное понимание «полного возмещения»,[5] порядок уголовно-процессуальной реабилитации либо императивно указывает на исключительно гражданский порядок разрешения этих вопросов (ч. 2 ст. 136 УПК РФ), либо «не в силах» единообразно определиться в этих исходных моментах.
К примеру, объективируя взаимоисключающие судебные правовые позиции, по сути, которых:
  • «Возмещению в порядке уголовного судопроизводства подлежит не только прямой ущерб, но и упущенная выгода»;[6]  
  • «Невозможность взыскания упущенной выгоды противоречит п. 1 ст. 1064, ст. 1069, п. 1 ст. 1070 ГК РФ и п. 1 ст. 133 УПК РФ, согласно которым возмещение вреда должно производиться в указанном случае в полном объеме, т. е. с возмещением убытков в виде упущенной выгоды»;[7]
  • «Упущенная выгода, о взыскании которой просил Т., к этим средствам (ст. 135 УПК РФ) или иным расходам не относится и не может рассматриваться в порядке уголовного судопроизводства. Согласно ст. 2 ГК РФ эти требования подлежат рассмотрению в порядке гражданского судопроизводства, а в силу ст. 28 ГПК РФ они подлежат рассмотрению районным судом в порядке искового производства».[8] 
В итоге, судебная практика самостоятельно изыскала «оптимальную» форму рассмотрения и разрешения указанных споров. Требования реабилитированного о возмещении имущественного вреда, заявленные в порядке п. 1 ст. 135 УПК РФ (по основаниям п. 1 ст. 1070 ГК РФ), рассматриваются судом в порядке ст. 399 УПК РФ. Требования о компенсации упущенной выгоды (по основаниям п. 2 ст. 1070 ГК РФ) или денежной компенсации морального вреда – только в порядке гражданского судопроизводства. Вместе с тем, если отдельные требования имущественного характера оставлены судом без рассмотрения в порядке ст. 399 УПК РФ, реабилитированный, как разъясняет пленум (в постановлении № 17), безусловно, вправе обратиться в суд (за их разрешением) в порядке гражданского судопроизводства.
При этом, правда, несколько упускается, что ни «упрощения» ни иных привилегированных правил уже не предвидится, ибо, во-первых, бремя доказывания в исковом производстве всецело лежит на истце или его (хорошо оплаченном) представителе; взыскать расходы на которого полностью – вряд ли удастся. Во-вторых, большинство исследователей эмпирически обоснованно итожат, что суды, рассматривая иски в порядке гражданского судопроизводства, однозначно отказывают в удовлетворении требований в части возмещения имущественного вреда (фактически понесенных расходов, возврата имущества, упущенной выгоды) при одновременном предъявлении в суд требований о возмещении имущественного и морального вреда. Основания указанного: в неподведомственности рассмотрения спора о возмещении этого вида вреда в порядке гражданского судопроизводства.[9] В-третьих, оценивая в денежных единицах нравственные страдания реабилитированного (моральный вред; ст. 151, 152 ГК РФ), суд разумно и добросовестно примет во внимание, как конкретные обстоятельства дела и данные о личности истца, так и сам характер страданий.[10] В итоге максимально полно «возмещенные» суммы, как свидетельствуют судебные акты, в принципе несоизмеримы с теми страданиями и, соответственно, выплатами, которые известны по «европейским» и «американским» аналогам.
Необъяснимым, естественно, остается и то обстоятельство в силу каких именно «привилегированных» правил моральный вред, вполне успешно разрешаемый судом по правилам гражданского иска в уголовном процессе, категорически не подлежит разрешению в порядке упрощенном, нравственно, как заверяют, благоприятном для реабилитированного. В итоге, понятие «полного» возмещения в контексте уголовно-процессуального института реабилитации и института возмещения вреда в гражданском (и гражданском процессуальном) праве России сильно не совпадают, причем явно не в пользу упрощенного и так нравственно ориентированного института, закрепленного в нормах гл. 18 УПК РФ.
По тем же лекалам реализуется такая форма возмещения имущественного вреда как «иные расходы» реабилитированного, понесенные в ходе производства по уголовному делу. Суть этих расходов более или менее точно разъясняет пленум (п. 15 постановления № 17), указывая, что, во-первых, это расходы, понесенные реабилитированным непосредственно в ходе уголовного преследования (и, надо полагать, неразрывно связанные с сутью указанной функции). Во-вторых, расходы, призванные к устранению негативных последствий указанной деятельности, которая, напомним, публично констатирована как незаконная. Среди последних: усилия реабилитированного связанные с реализацией (дальнейшего) процесса реабилитации[11], по восстановлению здоровья и т. п.
Как выяснилось, и по «букве», и «по духу» закона реабилитированный и суд принципиально различно понимают, как виды понесенных расходов, так и их необходимую (причинно-следственную) связь с сутью уголовного преследования. Указанное, безусловно, «отражается» на вопросе о возможности возмещения того или иного вида ущерба и на констатации самого факта наличия последнего в объективной реальности. К примеру:
Реабилитированный Д. обратился в суд с требованием о возмещении имущественного вреда, в том числе расходов, понесенных на передачу ему продуктов питания и носильных вещей в период его незаконного содержания под стражей, а так же средств, затраченных на копирование материалов дела. Решением суда, вынесенным в порядке ст. 399 УПК РФ, в возмещении указанных расходов Д. отказано. Считая это решение суда незаконным, Д. обратился с кассационной жалобой в Верховный Суд РФ. Последний, рассмотрев доводы реабилитированного, также отказал ему в возмещении этих расходов, мотивировав свое решение следующим:
Под возмещением «иных расходов», согласно п. 5 ч. 1 ст. 135 УПК РФ, следует понимать такие расходы, которые не могли быть понесены лицом, не будучи привлеченным к уголовной ответственности. Согласно Закону от 15 июля 1995 г. № 103-ФЗ «О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в совершении преступлений», обвиняемые обеспечиваются питанием, достаточным для поддержания здоровья и сил по нормам, определяемым Правительством РФ. Данных о том, что эти требования закона при содержании под стражей Д. не соблюдались, суду представлено не было. Приобретение обвиняемым дополнительных продуктов питания, предметов первой необходимости, а также получение передач, является его правом в соответствии с вышеназванным законом. Однако данное обстоятельство не свидетельствует о том, что реализуя это право, обвиняемый несет расходы, которые по смыслу ст. 135 УПК РФ относятся к иным расходам, подлежащим возмещению в случае возникновения у них права на реабилитацию. Отказано Д. и в возмещении расходов на копирование материалов дела, так как документарно эти расходы подтверждены не были, а сам факт наличия у Д. (копий) указанных документов никак не свидетельствует о том, что они были получены на возмездной основе.[12]
Мотивировка, как видим, безукоризненна (и с юридической, и с нравственной стороны). Действительно, уровень и качество питания, гарантированные обвиняемым Правительством РФ, более чем достаточны для поддержания сил и здоровья всех лиц, содержащихся под стражей; как следствие, все передачи арестованным лицам – явно излишество. Видимо, у суда нет сомнений и в том, что в Российской Федерации камеры следственных изоляторов в достаточной мере укомплектованы не только бытовой, но и необходимой множительной техникой, позволяющей арестованным без труда и в нужном количестве множить (на безвозмездной основе!) необходимые материалы уголовного дела. Как следствие, не только жалоба реабилитированного Д., но и, клоновые, по сути, обращения арестованных в ЕСПЧ на невыносимые условия содержания под стражей в Российской Федерации – не имеют под собой никаких фактических и юридических оснований.
Еще в одном уголовном деле (аналогично оконченном реабилитацией в порядке гл. 18 УПК РФ) ситуация несколько иная:
Постановлением суда взыскано в пользу реабилитированного М. за счет казны Российской Федерации, в т. ч. средства, полученные за продажу жилого дома и израсходованные для обеспечения материального существования семьи в период длительного уголовного преследования М.
Судебная коллегия Верховного Суда РФ, отменяя это решение, указала, что жилой дом не был конфискован, арестован или иным путем обращен в доход государства на основании приговора или иного решения суда. В данной связи права М. на это имущество никак нарушены не были. Он самостоятельно и добровольно распорядился правом собственности на, принадлежащий семье дом. Более того, средства, полученные от продажи дома, не могут быть отнесены к «иным расходам», понесенным в ходе уголовного преследования, поскольку представляют собой не расходы, а доходы, полученные М. от продажи имущества.[13]    
В итоге: и здесь все обоснованно; М. сам виноват в сложившейся ситуации. Будучи в достаточной мере обеспеченным питанием и всем необходимым в следственном изоляторе, он не испытывал острой потребности в продаже (в т. ч. на возможных кабальных условиях) данного дома. Семья не имела средств к существованию в виду длительного ареста кормильца(?); опять вина исключительно М. Находясь в следственном изоляторе, надо не о доходах (от продаж) думать, а о семье, в т. ч. обеспечив и ее калорийным питанием – достаточным для поддержания сил и здоровья.
Еще в одном случае: реабилитированный  В. обратился в суд с заявлением о взыскании пособия по нетрудоспособности. Постановлением суда от 11 декабря 2012 г. в удовлетворении указанных требований отказано, ибо перед арестом В. не работал, в центре занятости населения на учете не состоял, а потому (у суда) нет оснований считать, что в результате незаконного уголовного преследования он лишился заработка либо пособия по нетрудоспособности. Кассационным определением от 13 мая 2013 года постановление суда, вынесенное в порядке ст. 399 УПК РФ, оставлено без изменения,  кассационная жалоба В. —  без удовлетворения.[14]
По идее, все правильно; по закону. Вместе с тем, напомним, даже не в столь высоконравственном институте процессуальных издержек лицам, вызванным в следственный орган или суд для выполнения процессуальных обязанностей и не имеющим постоянной заработной платы, от имени государства выплачиваются вполне определенные суммы за отвлечение их от обычных занятий (п. 3 ч. 2 ст. 131 УПК РФ). Хотя, скорее всего, следует извиниться, им же никто (одновременно) не гарантирует ни нормальных «жилищных» условий в СИЗО, ни пропитания, достаточного для поддержания сил и здоровья.
Еще более «озаботилось» государство нравственной стороной полного возмещения тех денежных средств, которые понес обвиняемый на оказание ему квалифицированной юридической помощи (п. 4 ч. 1 ст. 135 УПК РФ). Более того, именно в этом «конституционном» вопросе максимально полно и ясно объективировались истинные подходы последнего относительно социально-нравственной (компенсационной) составляющей института и акта реабилитации. Проследим генезис национальных судебных позиций в этом вопросе:
Суммы, выплаченные за оказание квалифицированной юридической помощи, – констатирует высшая судебная инстанция России, – подлежат возмещению реабилитированному в полном объеме вне зависимости от сложности и объема уголовного дела, количества адвокатов и фактически затраченного ими времени на защиту, а также от имевшейся у обвиняемого возможности ходатайствовать о назначении ему защитника с оплатой за счет средств федерального бюджета.[15]
Искренне согласимся: конституционная, верная, юридически и нравственно безупречная правовая позиция, ясно и точно объективирующая в себе и социально-нравственную ценность акта реабилитации личности, и в целом систему правовых, социальных, нравственных ценностей гражданского общества, подлежащих обеспечению средствами права.
Увы, заявленной принципиальности было не суждено состояться. Уже в определении от 2 апреля 2015 г. № 708-О высший орган конституционного правосудия России формирует принципиально иные, как утверждается, подлинно конституционные правовые позиции. По смыслу последних: фактические и документально подтвержденные расходы, выплаченные доверителем адвокату за оказание квалифицированной юридической помощи, в принципе не являются императивом для суда, решающего вопрос о размере имущественных выплат в порядке гл. 18 УПК РФ. Поэтому, «если судом будет установлено (на основании документов, заключений экспертов…), что заявленная сумма понесенных расходов не обусловлена действительной стоимостью юридических услуг в пределах, существовавших на момент оказания ее рыночных значений, он присуждает к возмещению лишь сумму, являющуюся, …объективно необходимой и достаточной в данных конкретных условиях для оплаты собственно юридической помощи».[16]
Конституционное обоснование указанного: в критериях разумности и справедливости указанных выплат в порядке гл. 18 и ст. 399 УПК РФ. Разумности и справедливости с позиций, естественно, государственных. Однако, объективируя столь очевидную заботу о «государевом» интересе, Конституционный Суд РФ в принципе не задается вопросом: о достоверных критериях действительной стоимости оказываемых юридических услуг. Между тем, критерии эти изначально различны. Стоимость услуг столичных «мэтров» адвокатского сообщества (оценивающих юридические услуги «за час» и преимущественно в конвертируемых единицах) и стоимость адвоката, практикующего в российской провинции, несопоставимы в принципе. Более того, даже в пределах одного региона или города a priori невозможно вычислить «средневзвешенную» стоимость одних и тех же адвокатских услуг, ибо «расценки» в зависимости от фигуры клиента, свойств дела, (реального или афишируемого) статуса и самооценки юридически квалифицированного мэтра – не только кардинально отличны, но и не прогнозируемы. Это давно и достоверно известно практикующим членам адвокатского сообщества (и не только в России), следственным органам, судам и, безусловно, заинтересованной клиентуре. Никем не оспариваемые принцип свободы договора и добровольное соглашение сторон, давно и правомерно, доминируют в этом вопросе, регулируя спрос, предложение, условия, «цену» договора. Тем более что именно последняя, нередко, формирует итоговый (желаемый) результат.
Как следствие, изначально правомерны вопросы: именно суд, как орган отправления правосудия, как орган власти, должен определять достоверную «стоимостную» оценку того или иного представителя адвокатского сообщества России? Насколько достоверной должна быть эта оценка; должна ли она зависеть от субъективных установок того или иного судьи, от «сложившихся» или «…не очень» отношений с конкретным адвокатом, от степени «управляемости» последнего в процессе? Насколько эта «стоимостная» оценка должна соотноситься с оценками иных судей?
В итоге, предложенное либо коррупциогенный фактор российского правосудия, либо широко декларируемый фактор функционирования единой вертикали власти, где в принципе нет, и не может быть места неуправляемым структурам, а суд (строго) обязали к сбережению «казны государевой». Ответы на эти вопросы, скорее всего, даст судебная практика, которая, как известно, с редким воодушевлением восприняла и реализует векторы предложенных «конституционных» новаций.
К примеру: Апелляционным постановлением Московского городского суда № 10-7214/2013 на основе критериев разумности и справедливости снижена сумма документально подтвержденных расходов реабилитированного К. на оказание квалифицированной юридической помощи с 34 млн. рублей до        2 млн. 266 тысяч рублей. В обоснование суд привел, как общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации, так и соответствующие национальному интересу акты ЕСПЧ.[17] В частности, согласно ст. 41 Европейской конвенции от 4 ноября 1950 г., резюмирует суд, «при определении размера компенсации причиненного лицу имущественного ущерба применяется принцип справедливости возмещения». Отсюда и «разумный» вывод: 2 млн. 266 тыс. рублей достаточно и справедливо для полного возмещения, понесенных расходов, несмотря на представленные реабилитированным документы на оказание квалифицированной юридической помощи.[18]
Обоснованно, как видим, красиво; если, конечно, «не передергивать» карты. Однако, во-первых, «возмещение» и «компенсация»: суть изначально не тождественные и не взаимозаменяемые понятия. Возмещают (должны возмещать!) полно, без оговорок – все документарно подтвержденные расходы реабилитированного. Компенсация, напротив, изначально субъективный, оценочный момент, зависящий от множества факторов. И когда ЕСПЧ, присуждая определенную компенсацию заявителю, говорит о соразмерности, справедливости, разумности, он в принципе не принимает к оценке ни причиненный имущественный ущерб заявителю, ни понесенные им материальные расходы по делу. Суд (в контексте прав заявителя) констатирует нарушение государством-ответчиком той или иной нормы Конвенции, указывает на несправедливость правосудия или его итогового акта. Как следствие, присуждает (не возмещает!) заявителю разумную компенсацию, одновременно побуждая государство скрупулезно выполнять взятые на себя обязательства международного правового характера. Российский суд, искусственно подменяя акценты и смыслы по сути основных категорий, пытается субъективно использовать их для совершенно иных отношений, с принципиально иным правовым регулированием.
Во-вторых, столь же искусственны апелляции к приоритетной силе актов международного правового характера, (якобы) доминирующих над национальным правовым регулированием. Достаточно известны правовые позиции, как Верховного Суда РФ, так и высшего органа конституционного правосудия России, согласно которым, если национальное законодательство содержит более высокие стандарты правовой (судебной) защиты, то нормы международного правового характера не имеют приоритета.[19] Отсюда, даже если принять во внимание исключительно нормы ч. 1 ст. 133 УПК РФ, однозначно закрепляющие принцип полного возмещения вреда реабилитированному, именно последние приоритетно подлежат применению.
Тем не менее, установки российского правосудия ориентированы явно в ином направлении. В итоге, судами все более формируются практики по максимальной минимизации выплат государства реабилитированным на основе критериев публичной «разумности» и «соразмерности».
К примеру:
 - a. Р. обратился в суд с заявлением о реабилитации, в котором содержалось требование о выплате ему расходов, связанных с получением юридической помощи в сумме 1 926 532 руб. Указанные расходы сложились: из суммы «за вступление адвоката в дело», «оцененное» адвокатом в 266 500 руб.; собственно защиты на следствии, в суде первой и второй инстанций – 1 660 032 руб. Разрешая ходатайство, суд исключил из заявленных требований 899 760 руб. – за вступление в дело, т. к. это не является фактическим оказанием услуг по защите, а также за участие в заседании суда кассационной инстанции, в котором адвокат не участвовал.
Оставшуюся сумму в размере – 1 026 772 руб. за оказание юридической помощи Р. суд уменьшил до 350 000 руб., руководствуясь принципами разумности и соразмерности. Принимая решение, суд учел объем, сложность дела, количество дней фактического участия адвоката, как на предварительном следствии, так и в судебном заседании.
- b. Реабилитированный К. обратился в суд с заявлением о возмещении имущественного вреда, причиненного незаконным уголовным преследованием. Среди иных требований он указал, что его защиту по уголовному делу осуществлял адвокат, стоимость услуг которого составила 4 500 000 руб. В обоснование требований К. представил в суд доказательства того, что денежные средства в указанном размере адвокату выплачены.
Суд удовлетворил заявление К. частично, взыскав 500 000 руб. в счет возмещения расходов за оказание квалифицированной юридической помощи. В обоснование суд указал, что находит оплаченную адвокату сумму  чрезмерной, так как она не соответствует объему и сложности выполненной работы, количеству следственных и иных процессуальных действий и судебных заседаний, в которых адвокат принимал участие.
Суд установил, что К. предъявлено обвинение в совершении одного преступления; объем уголовного дела при направлении дела в суд составил   3 тома, а с учетом судебного следствия – 4 тома; срок предварительного следствия составил 5 мес. 30 суток, рассмотрение дела в суде длилось с сентября 2013 г. по июнь 2014 г. При этом адвокат принимал участие в производстве процессуальных действий на стадии досудебного производства – семь дней, а в ходе судебного производства – в течение 14 дней. С учетом ч. 3 ст. 17 Конституции РФ суд первой инстанции, сославшись на принцип свободы договора, предусмотренный ст. 421 ГК РФ, признал требуемую К. сумму несоразмерной оказанным услугам и, учитывая принцип разумности, снизил ее размер до 500 000 рублей.[20]
Признаем, посчитано скрупулезно: до дней, часов и количества следственных, процессуальных и судебных действий, реализованных с участием адвоката. И с позиций публичной «справедливости» последний, действительно, «не переработался». И, тем не менее, это же надо уметь: за    7 и 14 дней однозначно выиграть у всесильного государства, несмотря на всю мощь и организованность его оперативных, следственных и судебных органов, которые месяцами «трудились», обосновывая обвинение по делу; используя весь комплекс мер процессуального принуждения, весь аппарат подавления. Оправдательный приговор с этих позиций – это обидно (извините – несправедливо); реабилитация – никак не разумно; возмещение и компенсации – дико несоразмерно. В итоге, если что и остается понять, то «каким боком» здесь принцип свободы договора, к которому так сильно апеллирует суд в указанном выше решении. Разве (по сути, последнего) стороны не свободны в определении предмета, условий, цены договора. Конечно, при условии, что существенные его условия изначально не объективируют кабальную сделку или не нарушают публичный (государством охраняемый!) интерес. Как следствие, скорее всего, именно в последнем причины «незабытой» публичной «обиды». Выплачивать (полно – не соразмерно) – обещалось ведь государство. Отсюда и «извинения» реабилитированному – по сути, «с камнем за пазухой», и ресоциализация последнего, по факту, с тем же взаимным затаенным подтекстом.
 

Список использованных источников:

1. Антонов А. Обобщение судебной практики о применении судами института реабилитации в уголовном процессе // URL: https://pravo163.ru/obobshhenie-o-primenenii-sudami-instituta-reabilitacii-v-ugolovnom-processe/ (дата обращения 18.08.2021).
2. Головко И.И. Объем возмещения вреда реабилитированным лицам: понятие и проблемы правового регулирования // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2018. № 3(45). С. 26–37.
3. Иоффе О.С. Обязательственное право. М., 1975. 
4. Гражданское право. Часть вторая. Обязательственное право / отв. ред. О.Н. Садиков. М. 1997. 
5. Гражданское право: в 2 т. / отв. ред. Е.А. Суханов. М., 1993. Т. 2. 
6. Острикова Л.К. Объем, размер и порядок возмещения вреда, причиненного при осуществлении уголовно-процессуальной деятельности // LEX RUSSICA. 2017. № 5(126). С. 105–115.

 

[1] См. также: Определение Конституционного Суда РФ от 16 декабря 2010 № 1674–О–О; Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 29.11.2011 № 17 «О практике применения судами норм главы 18 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, регламентирующих реабилитацию в уголовном судопроизводстве» (пункт 13) // СПС «КонсультантПлюс».
[2] См.: пункты 11 и 13 постановления Пленума от 29.11.2011 № 17.
[3] См.: пункты 17 и 18 постановления Пленума от 29.11.2011 № 17.
[4] См.: Острикова Л.К. Объем, размер и порядок возмещения вреда, причиненного при осуществлении уголовно-процессуальной деятельности // LEX RUSSICA. 2017. № 5(126). С. 105–115; Головко И.И.  Объем возмещения вреда реабилитированным лицам: понятие и проблемы правового регулирования // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2018. № 3(45). С. 26–37.
[5] См., напр.: Иоффе О.С. Обязательственное право. М., 1975. С. 819; Гражданское право. Часть вторая. Обязательственное право / отв. ред. О.Н. Садиков. М. 1997. С. 633; Гражданское право: в 2 т. / отв. ред. Е.А. Суханов. М., 1993. Т. 2. С. 408; и др.
[6] Определение Конституционного Суда РФ от 17 декабря 2008  № 1037–О–О // СПС «КонсультантПлюс» (дата обращения: 24.07.2021).
[7] Определение Верховного Суда РФ от 01.06.2004 № КАС04–203 : Об оставлении без изменения решения Верховного Суда РФ от 05.04.2004 № ГКПИОЗ–1383, которым были признаны частично недействующими пункты 7 и 10 Инструкции по применению Положения о порядке возмещения ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями органа дознания, предварительного следствия, прокуратуры и суда, утвержденного Минюстом СССР, прокуратурой СССР, Минфином СССР 02.03.1982 // СПС «КонсультантПлюс» (дата обращения: 20.08.2021).
[8] Определение Верховного Суда РФ от 18.08.2010 № 67–О10–57 // СПС «КонсультантПлюс» (дата обращения: 21.08.2021). Принципиально отличны в этом контексте правовые позиции высшего органа конституционного правосудия, констатирующие, что возмещению в порядке данного института подлежит не только реальный ущерб, но и упущенная выгода (определение КС РФ от 17.12.2008 №1037–О–О).
[9] См., напр.:  Острикова Л.К. Указ. раб. С. 113.
[10] См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 20.12.1994 № 10 «Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда» // СПС «КонсультантПлюс»
[11] Конституционный Суд РФ, правда, существенно уточняет вектор этих усилий, настаивая, что последние должны находиться исключительно в необходимой причинно-следственной связи с оказанием квалифицированной юридической помощи. См.: Определение Конституционного Суда РФ от 02 апреля 2015 г. № 798–О «По запросу Сюмсинского районного суда Удмуртской Республики о проверке конституционности положений пунктов 4 и 5 части первой статья 135 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» // СПС «КонсультантПлюс» (дата обращения 24.08.2021)
[12] См.: Определение Верховного Суда РФ от 29.01.2013 по делу № 89–О13–2 // [Электронный ресурс] URL : https://dogovor-urist.ru/%D1%81%D1%83%D0%B4%D0%B5%D0%B1%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%BA%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0/%D0%B4%D0%B5%D0%BB%D0%BE/89-%D0%BE13-2/ (дата обращения : 23.08.2021)
[13] См.: Определение Верховного Суда РФ от 26.08.2010 № 66–О10–123. Цит. по: Острикова Л.К. Указ раб. С. 110.
[14] Цит. по: Антонов А. Обобщение судебной практики о применении судами института реабилитации в уголовном процессе // URL: https://pravo163.ru/obobshhenie-o-primenenii-sudami-instituta-reabilitacii-v-ugolovnom-processe/ (дата обращения 18.08.2021)
[15] См.: Кассационное определение Верховного Суда РФ от 29.01.2013  № 89-О13-2.
[16] См.: Определение Конституционного Суда РФ от 2 апреля 2015 г. № 708-О // Вестник Конституционного Суда РФ. 2015. № 4.
[17] Напомним, в последние годы Российская Федерация строго «дифференцирует» акты ЕСПЧ на те, которые соответствуют национальному интересу, суверенитету и безопасности государства, и те, которые явно не соответствуют.
[18] См.: Апелляционное постановление Московского городского суда от 07.08.2013.  №10-7214/2013 // СПС «КонсультантПлюс».
[19] См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 июня 2013 г. № 21 «О применении судами общей юрисдикции Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г. и Протоколов к ней» (абз. 2 п. 3 постановления).
[20] Цит. по: Антонов А. Обобщение судебной практики о применении судами института реабилитации в уголовном процессе // Там же.  Аналогично см.: Апелляционное определение Верховного суда Республики Татарстан от 28.08.2017 по делу № 33-12768/2017; Апелляционное определение Нижегородского областного суда от 13.04.2018 по делу № 33-3228/2018; и др. // СПС «КонсультантПлюс»

 

 

»