Осмысливая историю разработки, принятия и применения УПК РФ, убеждаешься в правоте сентенции, приписываемой Столыпина: «В России за десять лет меняется всё, а за двести лет ничего не меняется».

Сотни поправок, изменившие многие процедуры, институты, создавшие новые, были внесены в текст УПК РФ за двадцать лет с момента его вступления в силу. А по сути, устройство уголовно-процессуального механизма принципиально не изменилось. По сравнению с советской уголовно-процессуальной моделью. И даже по сравнению с досоветской – русской моделью уголовного судопроизводства имперского периода.

Не изменилось главное – следственное досудебное производство по уголовному делу, в котором господствует следственная власть, которой позволено обвинять и доказывать. Этим предопределяется и самый тип уголовного судопроизводства. У нас образно говоря, хвост крутит собакой, то есть следственная власть крутит судебной. Несмотря не все декларации и заклинания о независимости и объективности последней.

Обвинительный уклон – реальность, которую трудно отрицать. Кроме начальников, в силу своего положения обязанных оправдывать существующее положение вещей. Труднее понять коллег - ученых, представляющих большую части научного сообщества, которые привержены следственной идеологии и не хотят перемен.

За прошедшие два столетия судебных реформ было много, «великих» и малых[1]. А вот с досудебным производством никак не получается ничего сделать. Реформа предварительного расследования – главная «судебная» реформа так и не была проведена в нашей стране до сих пор, хотя разговоры о ней постоянно ведутся.

 Реформаторство без реформ. Это симптом неизменности устройства власти и ее отношения к обществу и человеку в нашей стране, как бы она не называлась: Российская империя, Советский Союз, Российская Федерация. Плохой симптом.

УПК РФ стал продолжателем советских УПК и УУС в том, что только модернизировал следственный профиль. Его следственная конструкция была «морально устаревшей» уже на момент принятия.

Но УПК РФ был обречен на то, чтобы воспроизвести в новых исторических условиях прежнюю следственную модель отношений человека и власти. УПК был обречен на этот ход частью третьей статьи 67 Конституции 1993 года. Обречен авторитарной государственно-правовой традицией, правовой культурой, которую не изменила либеральная риторики. Ведь проекты УПК, которые были разработаны Генеральной прокуратурой, Минюстом, отделом судебной реформы Государственно-правового управления Президента Российской Федерации (С. Пашин) имели различия в деталях. Но ни один из них не покушался на то, чтобы переустроить досудебное производство.

Ведь даже в Концепции судебной реформы 1991 года[2], задававшей курс правовой политики в условиях наибольшей либерализации политического режима, несмотря на много написанных правильных слов, институт предварительного следствия не ставился под сомнение. Более того, его постулировали в качестве главного гаранта законности досудебного производства. Сказалось влияние акад. М.С. Строговича - через представителей Института государства и права АН СССР, бывших в числе ее главных разработчиков.

Таким образом, других вариантов, кроме воспроизведения следственной модели, у «законодателя», вернее у авторов текста УПК РФ не было. Они были полностью в «следственной парадигме». Ограничены ею в реализации своих замыслов состязательной направленности. Поэтому состязательность осталась на уровне декларации, не подкрепленной конкретными техниками, вроде «перекрестного допроса», например.

Право не может быть выше порога правой культуры верхов и «низов». Значит, таков был наш уровень культурно-правового развития на момент разработки проекта УПК и его принятия.

Прошло с тех пор двадцать лет. Изменилось ли что-то?

Ответ будет скорее отрицательным. Ничего не изменилось. Даже хуже стало. Если судить по новому поколению ученых-процессуалистов.

Вообще пик развития русской уголовно-процессуальной доктрины, правовой культуры пришелся на конец 19-ого начало 20 веков. Тогда Россия была в шаге от создания конституционной монархии, была настоящая политическая система с настоящими партиями, была свободная пресса. Но в отличии от Японии Российская империя так и не стала изменила устройство верховной власти. Отсюда и разница в результатах, наиболее ярко проявившаяся в 1905 году.

УУС в свое время был на уровне европейских правовых стандартов. Тогда русский законодатель взял за основу французский вариант правовой организации предварительного расследования, который считался наиболее прогрессивным.

Сейчас таким образцом для наших партнеров, в том числе, для Казахстана, Киргизстана, является германская модель. Но ее в равной степени можно считать и итальянской, и голландской, и датской. Это общеевропейский стандарт, который не принят только в нескольких государствах с романской правовой системой: Франции, Испании, Португалии и наверное, еще каких-то.

Подчеркну, что это не англо-саксонская модель, как принято считать. Это унифицированная общеевропейская модель, которую предлагают западные на экспорт всем желающим приобщиться к западной цивилизации.

У нас как бы есть свой альтернативный цивилизационный проект «русского мира». В области уголовного процесса он, очевидно, воплотился в Модельном уголовно-процессуальном кодексе для государств - участников СНГ (1996 г.). Однако, политика мягкой силы оказалась нам несподручной. Власти утратили к ней интерес, а других инструментов, которые есть у наших конкурентов (фонды, гранты и пр.), не образовалось. В результате мы проиграли борьбу за свой «уголовно-процессуальный проект» даже в масштабах СНГ. Большинство стран СНГ пошло другим путем: предложенным им Западом.

Что касается меня, то уже в 2001 году сомнений относительно судьбы предварительного следствия не было. Каким не быть предварительному следствию[3] и какой быть обвинительной системе[4] я понял еще до принятия новых кодексов в Балтии, Грузии, Украине и других постсоветских государствах. Добавлю, что к такому же выводу приводит и изучение текстов классиков (не советских) русской уголовно-процессуальной мысли: Н.В. Муравьева, Н.Н. Полянского, П.И. Люблинского и других.

Конечно, не все однозначно плохо в отечественном уголовно-процессуальном хозяйстве. Есть и достижения. Положительными новшествами можно считать институты досудебного соглашения о сотрудничестве и защиты свидетелей, потерпевших, иных участников процесса. Большим достижением стало введение судебного контроля на досудебном производстве, суда присяжных. Хотя, переоценивать значение суда присяжных я бы не стал. Не он определяет тип уголовного процесса.

Что касается попыток по созданию ускоренного производства, то они так и не увенчались успехом.

Даже постоянная работа властей по совершенствованию судебного механизма может считаться не столько заботой о человеке, сколько заботой власти о себе: ей необходим механизм, который, с одной стороны, позволял бы управлять правосудием, а с другой, в экстренных случаях, вмешиваться в него. При том, что обывателю, вовлеченному в процесс трудно рассчитывать на существенные перемены в судебном решении, касающемся его.

Если же говорить об ошибках, сделанных за эти 20 лет, то главной из них была «реформа предварительного следствия и прокурорского надзора» 2007 года,  которая ухудшила и без того «плохую» следственную модель: усилив всевластие органа предварительного следствия, выведя ее из-под процессуального руководства прокурора, который есть во всех развитых уголовно-процессуальных порядках. Ошибкой было и создание СК РФ.

Повторю свою основную мысль. Корень проблемы в двух институтах, которые и определяют тип процесса (следственный или обвинительный), а именно: обвинении и доказывании. Кто ими владеет, то и господствует в уголовно-процессуальном мире. Если это следователь, то будет следственный процесс, если эти институты будут в распоряжении сторон под контролем суда, то получится «обвинительный» или «состязательный» уголовный процесс. Коренной вопрос судебной реформы – это вопрос о порядке выдвижения обвинения и доказывания. Решение этого вопроса в пользу концепции обвинительной власти прокурора под судебным контролем означает одновременно ликвидацию следственной власти.

Я являюсь сторонником «Концепции комплексной организационно-управленческой реформы правоохранительных органов РФ, подготовлена Институтом проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге для Комитета гражданских инициатив совместно с фондом «ИНДЕМ»[5]. Это классическая процессуальная схема : полиция-прокурор-суд. Свою концепцию относительно должного устройства обвинения и доказывания я воплотил в проекте «Доктринальная модель»[6]. Для нормативистской, догматической науки этот проект оказался неприемлем. Но это ее проблема.

Зато я сделал все, что смог.

Как заметил президент России В. Путин, необходимо оценить опыт двукратного распада в 20-ом веке российской государственности – чтобы не допустить третьего[7].

Мой ответ за вопрос президента будет таким. Этот двукратный распад произошел в том числе и из-за отказа от своевременного реформирования уголовно-процессуальной системы, которая лежит в основе правовой системы противодействия преступности. Тот, кто не реформировал своевременно уголовный процесс, проиграет.

Так что надо провести наконец реформу предварительного расследования. Следственный комитет должен быть ликвидирован как можно скорее.