Е.В.Марковичева, декан юридического факультета  Орловского государственного университета, кандидат юридических наук, доцент

Восстановительное правосудие в контексте целерантного производства

Необходимость повышения эффективности уголовного судопроизводства не вызывает сомнения ни у теоретиков ни у практиков. Вполне оправданно решение данной задачи часто связывается с совершенствованием уголовно-процессуальной формы, в частности с развитием, так называемого, целерантного производства. Без преувеличения можно утверждать, что идея ускорения, которая лежит в основе целерантного производства, актуальна для уголовного процесса большинства современных государств.

Сокращение длительности уголовного судопроизводства в целом ряде случаев способствует охране как интересов обвиняемого или подсудимого, так и потерпевшего. За счет ускорения судопроизводства сокращается тот период, в течение которого лицо подвергается уголовному преследованию, и в течение которого к нему применяются меры процессуального принуждения. К тому же при медленном правосудии плохо работает так называемый механизм вторичной превенции, то есть снижается предупредительная и воспитательная направленность уголовного судопроизводства. Длительное производство по делу отрицательно сказывается и на потерпевшем, которому нередко отводится роль стороннего наблюдателя за разрешением уголовно-правового конфликта.

Как известно, ориентация на ускорение уголовного судопроизводства заложена и в целом ряде международных документов, определяющих стандарты прав человека. В частности, вместе с ратификацией Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод Россия взяла на себя дополнительные обязательства. П.3 ст. 5 и п.1 ст. 6 Конвенции закрепляют право судебное разбирательство в течение разумного срока[1]. Аналогичная норма закреплена и в статье 14 Международного пакта о гражданских и политических правах[2]. На необходимость учета данных норм в российской судебной практике отмечается и в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2007 года № 52 «О сроках рассмотрения судами Российской Федерации уголовных, гражданских дел и дел об административных правонарушениях»[3]. Ориентация на развитие целерантного производства вызвала к жизни и появление Федерального закона РФ от 30 апреля 2010 г. № 68-ФЗ «О компенсации за нарушение права на судопроизводство в разумный срок или права на исполнение судебного акта в разумный срок»[4].

Однако в силу того, что проблема изменения сроков производства в России традиционно рассматривалась в контексте вопросов дифференциации уголовно-процессуальной формы, то сокращение сроков чаще всего связывалось и продолжает связываться с развитием упрощенных форм производства. Рассматривая различные способы дифференциации уголовного судопроизводства, исследователи наиболее часто ведут речь о так называемых усложненных или упрощенных производствах. Первые связываются с необходимостью введения в уголовный процесс дополнительных гарантий прав определенного круга лиц (например, несовершеннолетних), вторые – с возможностью применения в уголовном судопроизводстве принципа процессуальной экономии. В результате такого подхода нередко понятия «упрощенное производство» и «ускоренное производство» рассматриваются как синонимичные. При этом ускорение уголовного процесса нередко представляется исключительно как следствие процесса редуцирования уголовно-процессуальной формы. Более того, ряд авторов вообще критикуют термин «ускоренное производство», подчеркивая, что он «указывает лишь на одну из его сторон – на быстроту его осуществления – маскируя при этом те средства, которые используются для обеспечения этой быстроты. Поэтому и появляются попытки отождествить ускоренное производство исключительно с сокращением процессуальных сроков»[5].

На наш взгляд, проблему ускорения применительно к уголовному процессу следует рассматривать как имеющую не один, а несколько вариантов решения. И редуцирование уголовно-процессуальной формы, ведущее к ее упрощению будет только одним из направлений развития целерантного производства. Но не единственным. В качестве альтернативного механизма ускорения уголовного судопроизводства следует рассматривать восстановительное правосудие.

В наиболее общем виде восстановительное правосудие является логичным следствием отказа от известной криминологической парадигмы наказания и предполагает в рамках парадигмы восстановления активизацию роли потерпевшего, определенный отход от тотальной уголовной ответственности с заменой ее альтернативными методами исправительного воздействия. Такое правосудие направлено на восстановление баланса в конфликтных отношениях между жертвой, правонарушителем и сообществом в целом, чтобы в итоге восстановить соответствующие социальные отношения. Как отмечает Р.Р.Максудов, «восстановительное правосудие - это новый взгляд на то, как обществу необходимо отвечать на преступление, и построенная в соответствии с этим взглядом практика. Суть предлагаемого ответа состоит в том, что всякое преступление приводит к обязательствам правонарушителя загладить вред, нанесенный жертве»[6].

Если для отечественного уголовного процесса концепция восстановительного правосудия на сегодняшний день имеет характер скорее дискуссионной теоретической проблемы, то в зарубежном уголовном процессе восстановительное правосудие имеет реальный выход в правоприменительную практику. Например, признается значимость восстановительного правосудия для несовершеннолетних правонарушителей, поскольку данная система оказывает долгосрочное и позитивное воздействие на их нравственное и эмоциональное развитие. Восстановительная функция рассматривается как одно из средств вторичной превенции в отношении несовершеннолетних. В рамках реализации данной функции проводится профилактическая работа, создаются альтернативы уголовному преследованию в отношении несовершеннолетнего, применяются альтернативные аресту и заключению под стражу меры процессуального принуждения.

Однако было бы большим заблуждением считать, что развитие и внедрение элементов восстановительного правосудия в российское уголовное судопроизводство приведет к всеобщему примирению и полному отказу от уголовной репрессии. Примирительные процедуры, составляющие стержень восстановительного подхода, могут быть применены не по всем категориям уголовных дел и предполагают активное осмысление уголовно-правового конфликта как правонарушителем, так и его жертвой. Очевидно, что «восстановительный подход ориентирован отнюдь не на снисхождение к преступникам (и освобождение от ответственности любой ценой), напротив, - на подлинную ответственность»[7]. Такая модель уголовного судопроизводства должна формировать у правонарушителя элементы рефлексии, способность давать адекватную оценку своим, в том числе и противоправным действиям. Только в этом случае будет решаться задача ускорения процесса: сокращение времени производства по делу будет возможно за счет прекращения уголовного преследования в связи с примирением и возмещением ущерба. Позитивный потенциал восстановительного правосудия заключается и в том, что с большей долей вероятности снижается риск негативного воздействия на правонарушителя самой системы уголовного судопроизводства.

Очевидно, что современная российская уголовно-процессуальная политика не должна сводиться только к решению карательных задач. В последние годы все чаще заходит речь о необходимости поощрения посткриминального поведения правонарушителя, о поиске новых способов разрешения уголовно-правового конфликта, усилении частно-правового начала в уголовном судопроизводстве, активизации роли потерпевшего, необходимости реализации права обвиняемого на примирение и т.п. Специалисты в области уголовного права справедливо отмечают, что «лицо, попавшее в сферу влияния уголовного закона, вошедшее в уголовно-правовой конфликт, должно иметь возможность при соблюдении ряда условий разрешить его наиболее благоприятным для себя образом (смягчение наказания, освобождение от уголовной ответственности и др.). Следовательно, наличие поощрительных норм в уголовном законодательстве предполагает наличие альтернативных средств разрешения уголовно-правовых конфликтов»[8]. При этом, подчеркнем, речь не идет о всепрощении уголовно-наказуемых деяний за счет замены уголовного наказания и механизма уголовного преследования альтернативными мерами и способами.

Для восстановительного правосудия, в целом, характерны: ориентация на отказ от уголовного преследования и на применение альтернативных мер разрешения уголовно-правового конфликта; значительное влияние диспозитивного начала на уголовное судопроизводство; активный учет интересов потерпевшего; применение различных примирительных процедур.

Следует подчеркнуть, что на уровне национального права восстановительная модель принимает различные формы. Одним из самых характерных и распространенных элементов этой модели является институт посредничества или медиации, который может быть рассмотрен как «система медиативных приемов, применяемых судьей в ходе рассмотрения уголовных дел небольшой и средней тяжести с целью прекращения уголовно-правового конфликта по воле сторон»[9].

К сожалению, приходится констатировать тот факт, что российское общество, в целом, и российский законодатель и правоприменитель, в частности, не готовы к принятию и пониманию восстановительной модели уголовного правосудия.

С одной стороны, российское общество проявляет традиционную толерантность ко многим преступлениям, с другой, идеи наказания и социального маркирования преступника являются атрибутом современной российской ментальности.

Российский законодатель рассматривает возможность проведения примирительных процедур в рамках гражданского судопроизводства и не видит необходимости распространения таких механизмов на сферу уголовного судопроизводства. Подтверждением тому служат те законопроекты и законодательные инициативы, которые вносятся и обсуждаются в Государственной Думе. Как справедливо отмечает Л.В.Головко, «возникает впечатление, что многие современные российские юристы понимают медиацию как один из альтернативных методов разрешения исключительно гражданских и арбитражных споров. Уголовно-правовая медиация полностью выпала из поля зрения или даже считается теоретически невозможной и на концептуальном уровне логически противоречивой, поскольку идеи и техника якобы несовместимы с механизмом действия уголовного права и уголовного процесса»[10].

Перенос акцента на учет интересов потерпевшего в правоприменительной практике нередко порождает ситуации, когда сторона обвинения начинает манипулировать потерпевшим и его законными интересами, усугубляя при этом существующий уголовно-правовой конфликт. На практике случаи негативного отношения к прекращению уголовного дела по ст. 25 УПК РФ не такая уж большая редкость. Некоторые авторы (преимущественно практические работники) высказывают даже суждения, что «указанная норма закона может применяться лишь в исключительных случаях, а не по каждому заявлению потерпевшего»[11], объясняя это тем, что прекращение уголовного дела в порядке ст. 25 УПК РФ «не соответствует задачам уголовного закона: охране прав и свобод человека и гражданина, собственности, общественного порядка и общественной безопасности»[12]. При такой точке зрения активность потерпевшего в рамках уголовного судопроизводства стремится к нулю и вряд ли в таком случае можно говорить об охране его прав и свобод. Сторонники такой точки зрения скорее защищают абстрактный публичный интерес и готовы ради него поступиться частными интересами отдельной личности. На наш взгляд, такая позиция не только не отвечает международным реалиям прав человека, но и потребностям российской жизни, а отсутствие четкой законодательно закрепленной модели примирительного производства в российском уголовном процессе нередко мешает реализации дискреционных полномочий соответствующих должностных лиц.

Проблема развития института медиации связана и со спецификой медиационных правоотношения: они носят трехсторонний характер и предполагают наличие специальных субъектов, которые выступят в качестве посредника между подозреваемым, обвиняемым, подсудимым и потерпевшим. К сожалению, в современной России не сформирован институт такого профессионального посредничества, то есть отсутствуют профессиональные медиаторы, а органы предварительного расследования и суды часто оказываются не готовы к принятию такого конвенционального процесса.

Введение института медиации требует пересмотра отношения юридического сообщества к назначению уголовного судопроизводства и критического осмысления и принятия известной модели восстановительного правосудия. На данное обстоятельство указано и в Федеральной целевой программе «Развитие судебной системы России» на 2007-2011 годы, в которой ставится знак равенства между понятиями «примирительные процедуры» и «восстановительная юстиция»[13]. Обращение к идеям восстановительного правосудия будет перспективным как для совершенствования уголовного судопроизводства в целом, так и его отдельных, в частности, примирительных процедур.

Полагаем, что необходимо создать условия для того, чтобы восстановительные процедуры, в основе которых будет лежать медиация, могли реализовываться на досудебных стадиях, а также дна судебных стадиях вплоть до удаления суда в совещательную комнату. Первоначально апробацию таких восстановительных процедур целесообразно было бы начать с уголовных дел, подсудных мировым судьям, поскольку в силу особенностей отечественного уголовного процесса осуществить процедуру примирения в суде будет проще, нежели чем на досудебных стадиях.

Восстановительная программа должна «запускаться» после подачи потерпевшим соответствующего заявления мировому судье о проведении процедуры медиации с участием профессионального медиатора. Судья в судебном заседании прекращает уголовное дело, убедившись, что примирение достигнуто, несовершеннолетний принес извинения и предпринял активные действия к заглаживанию причиненного вреда и стороны согласны на прекращение уголовного дела по основаниям, предусмотренным ст. 25 УПК РФ.

Очевидно, что речь не идет и не может идти о тотальной замене традиционного правосудия восстановительной моделью. Однако нельзя игнорировать те конструктивные возможности, которые несет в себе эта модель.

Формирование полноценного института медиации могло бы существенно оптимизировать работу мировых судей и ускорить производство по уголовным делам. Это тем более значимо, что количество уголовных дел, рассматриваемых мировыми судьями, возрастает из года в год. При общей перегруженности мирового судьи вряд ли он сможет самостоятельно выполнять функции посредника между сторонами уголовно-правового конфликта. Профессиональный медиатор, как правило, проводит несколько встреч как с каждой из сторон конфликта, так и с обеими сторонами. Сложно представить, как такую работу сможет организовать мировой судья. Без наличия профессионального посредника примирение будет осуществляться фактически по современному сценарию, когда потерпевший и подсудимый нередко сводят данную процедуру к некой сделке с получением потерпевшим, в первую очередь, определенной материальной компенсации. При этом выхолащивается сама идея примирения, базирующаяся на отказе сторон от принципа силового разрешения сложившейся ситуации и на стимулировании обвиняемого к позитивному посткриминальному поведению.

Введение института медиации в уголовное судопроизводство требует проведения соответствующих законодательных и организационных мероприятий. Причем работа по законодательному закреплению правил проведения процедуры медиации, прав и обязанностей медиатора должна вестись параллельно с подготовкой профессиональных медиаторов. В частности, необходимо решить вопрос о конфиденциальности информации, получаемой медиатором в процессе ведения посреднической процедуры, установить сроки для примирительной процедуры и порядок дальнейшего движения дела, в случае, если стороны в данный срок не достигнут соглашения о примирении и т.д. Необходимо установить законодательные ограничения и относительно содержания соглашения, с тем, чтобы не ущемлялись конституционные права и свободы граждан, а само соглашение не напоминало по характеру кабальную сделку.

Таким образом, введение элементов восстановительного правосудия в российский уголовный процесс способно ускорить судопроизводство, а наличие адекватных примирительных процедур будет способствовать восстановлению прав потерпевшего, уменьшит травмирующее воздействие системы уголовного правосудия на участников судопроизводства и будет являться закономерной предпосылкой как быстрого разрешения уголовно-правового конфликта, так и  обеспечения возмещения вреда, причиненного потерпевшему.