И.С. Бобракова кандидат юридических наук, Международный институт экономики, права и менеджмента: ННГАСУ;

Н.Н. Ковтун доктор юридических наук, профессор, Государственный университет – Высшая школа экономики (Н. Новгород)

Апелляция в уголовном процессе:
осознанная необходимость или взлелеянный миф 

Предметом данной работы в принципе не являются вопросы, связанные с понятием, сутью и содержанием апелляционного производства в уголовном судопроизводстве России, генезисом данного правового явления или проблемами оптимальности его нормативной регламентации в действующем уголовно-процессуальном законе. Каждый из этих моментов или вся их система в целом, полагаем, в достаточной мере  исследованы в теории российского уголовно-процессуального права, в том числе на монографическом и методическом уровне или в диссертационных работах[1]. Предмет предпринятого нами исследования – ориентирован сугубо практически, по сути охватывая собой единственный, но весьма принципиальный в настоящее время вопрос: насколько оправдано и действительно необходимо, в том числе в контексте социального и нормативного назначения уголовного судопроизводства России, (фактически решенное) введение апелляционного порядка пересмотра состоявшихся судебных решений на все звенья судебной системы Российской Федерации?

Казалось бы, для подобной постановки вопроса в принципе нет оснований. Только за последние годы преимущества апелляционного порядка пересмотра судебных решений (в сравнении, например, с порядком кассационным) столь широко и весомо продекларированы теоретическими изысканиями целого ряда исследователей, что временами остается недоумевать: каким образом последние 80 лет судебная система России вообще могла обходиться без столь эффективных и оптимальных, как утверждается, процедур.

Справедливость – все же свершилась. Буквально витающая в массах идея, получив всемерное одобрение и поддержку власть предержащих, не только достаточно быстро материализована в императивные нормы проекта закона, внесенного в высший законодательный орган России[2], но и, по сути, стала безальтернативной, являя себя как единственно возможный вектор (перманентно продолжаемой) судебной реформы.

Тем не менее, позволим себе усомниться, как в безальтернативности данного вектора, так и в столь часто муссируемых тезисах о явных преимуществах апелляционного порядка пересмотра состоявшихся судебных решений, по сравнению с порядками имеющимися. Для чего обратимся к анализу не только предложенных (нам) преимуществ, но и к не менее известным доводам о неоптимальности апелляционного производства, тем более что по сути своей они неизменны как в трудах известных русских процессуалистов, оценивающих итоги великой судебно-правовой реформы 60-х годов XIX века[3], так и в трудах современных исследователей-процессуалистов[4].

Известно, что в качестве несомненных достоинств апелляции практически каждым исследователем, прежде всего, указывается на то, что этот порядок судебной проверки: обеспечивает более надежные гарантии правильности (истинности) итоговых судебных решений. При этом указанная истинность, по идее, обеспечивается тем, что:

1. пересмотр уголовного дела и приговора в данном процессуальном порядке осуществляется a priori более опытным и компетентным (вышестоящим) судом; что уже само по себе является достаточной процессуальной гарантией постановки именно правосудного итогового решения по делу;

2.  проверка законности, обоснованности и справедливости обжалованных судебных решений осуществляется данным судом не по безликим материалам уголовного дела (как в порядке кассационном), а устно, непосредственно, по существу. Для чего апелляционный суд изначально вправе провести самостоятельное судебное разбирательство с новым непосредственным исследованием (имеющихся и вновь представленных) доказательств, с формированием собственного внутреннего убеждения о действительных обстоятельствах дела;

3.  наконец, апелляционный суд, не возвращая уголовное дело в суд первой инстанции, не только вправе, но и обязан  (на основе своего убеждения) самостоятельно исправить все ошибки или неправильности обжалованного судебного акта, постановив в итоге новое судебное решение, совершенно заменяющее собой обжалованное сторонами (предмет судебной проверки).

Противники (критики) апелляции, напротив, как правило, апеллируют к доводам о том, что исследуемый процессуальный порядок:

1. в известной степени колеблет авторитет суда первой инстанции, ибо, предполагая новое судебное разбирательство, он изначально основан на определенном недоверии (сомнении в компетентности) суда первой инстанции;

2. значительно (во временных рамках) замедляет разрешение уголовных дел по существу, препятствуя тем самым эффективной судебной защите. Кроме того, в виду указанной длительности (общего) производства по делу значительно ослабляется доказательственное значение основных показаний (свидетелей сторон), поскольку детали деяния, отчасти, забыты или уже по иному видятся лицам, свидетельствующим в вышестоящем суде;

3. неразрывно связан с весьма значительными материальными издержками, которые непосильным бременем лежат на государстве и обществе;

4. не в состоянии в полной мере обеспечить, по сути определяющие начала судебной деятельности, а именно: устности и непосредственности процесса ввиду известных трудностей с явкой в заседание суда апелляционной инстанции подсудимого, основных свидетелей, экспертов, специалистов и т. п.

Исследовать указанные «pro» и «contra» в отрыве друг от друга, видимо, не получится, поскольку они диалектически взаимосвязаны между собой. В данной связи, необходим именно комплексный анализ указанных факторов. И при обращении к ним, прежде всего, субъективно-надуманными представляются тезисы о том, что тот или иной порядок проверки судебных решений изначально колеблет авторитет суда первой инстанции, поскольку по самой своей сути основан на определенном недоверии к суду первой инстанции.

Нет, можно, конечно, ввязаться в дискуссию, обсудить систему «положительных» или «критических» доводов наиболее часто приводимых в этом контексте в российской уголовно-процессуальной доктрине. Однако мы конвенционально отказываемся от повторения сугубо теоретических доводов, поскольку позиции того или иного исследователя не более чем его субъективное мнение, отражение сформировавшейся установки, которая вряд ли «по-новому» воспримет очередные теоретические изыски своих оппонентов. В данной связи, видимо, надо оперировать фактами; лучше – общеизвестными и эмпирически верифицируемыми. Обратимся в этом контексте, к примеру, к количественным показателям обжалования состоявшихся судебных решений, косвенно как нам намекают, указывающим на степень «доверия» заинтересованных лиц (участников процесса) к вынесенным актам правосудия[5].

В 2009 году мировыми судьями (в целом по РФ) окончено производством 478,6 тыс. уголовных дел; из них обжаловано в апелляционном порядке 46,4 тыс. решений, что составляет 9% от общего числа разрешенных по существу. В 2008 году указанные данные соответственно составляют: 489,0 тыс. оконченных производством уголовных дел и 45,9 тыс. обжалованных или 7,5%; в 2007 году – 482,2 тыс. и 39 тыс. или 8,0%; в 2006 году – 487,7 тыс. и  33,8 тыс. или 6,9%; в 2005 году – 437,2 тыс. и 26,8 тыс. или 6,1%. Как видим, доля «недоверия» к итоговым решениям мирового судьи (и, соответственно, «потребность» обращения к суду апелляционной инстанции) в среднем составляет 6–9%.

Много это или мало, по идее, призваны проиллюстрировать аналогичные данные, характеризующие уровень обжалования решений, вынесенных судьями федеральных судов судебной системы Российской Федерации[6].

В 2009 году (федеральными судами судебной системы РФ) окончено по первой инстанции  –  617,2 тыс. уголовных дел[7]; в кассационные инстанции (в том же году) всего поступило – 320,0 тыс. дел. Таким образом, уровень обжалования этих судебных решений, по идее, составляет 51,8%. В 2008 году окончено 655,1 тыс. дел, обжалованы в кассационном порядке ­ – 309,5 тыс. или 47,3%; в 2007 году окончено – 703,1 тыс. дел, обжалованы – 301,7 тыс. или 42,9%; в 2006 году окончено – 742,2 тыс. дел, обжалованы – 294,7 тыс. или 39,7%; в 2005 году окончено 727,3 тыс. дел, обжалованы – 285,1 тыс. или 39,2%.

Резюмируем: если исходить из (ранее) предложенных нам аргументов и доводов, «не доверяющих» компетентности судей федерального звена судебной системы несравненно больше, чем «сомневающихся» в правильности решений мирового судьи. Соответственно, следуя той же предложенной логике, надо задаться вопросом о том в силу каких обстоятельств законодатель изначально так не доверяет правильности решений именно мирового судьи, что единственно возможной формой проверки именно его судебных решений считает только (весьма затратный) апелляционный порядок.

Нам могут возразить, что надо исходить не столько из количественных, сколько из качественных составляющих деятельности того или иного суда; что итоговые решения (a priori более опытных и компетентных) судей федерального суда не столь часто отменяются/изменяются вышестоящей судебной инстанцией, как решения (неопытного) мирового судьи. Исследуем и эти данные официальной судебной статистики[8].

В 2009 году апелляционной инстанцией отменено 12% и изменено 29% обвинительных приговоров мирового судьи; доля отмененных оправдательных приговоров составила 16% (от общего числа вынесенных). Таким образом, общее число измененных или отмененных решений по существу дела составляет 57%. В 2008 году отменено 14% и изменено 28% обвинительных приговоров; кроме того, отменено 16% оправдательных приговоров мирового судьи; в целом это 58% решений. В 2007 году отменено – 15%, изменено – 28% обвинительных приговоров, а также отменено – 17% и изменено 7% оправдательных приговоров (в целом – 67% решений). В 2006 году отменено – 15,2%, изменено – 27,6% обвинительных приговоров; отменено – 20,1%  и изменено 0,5% оправдательных приговоров (в целом – 64% решений). В 2005 году отменено – 15%, изменено – 29% обвинительных приговоров; отменено – 20% и изменено 6% оправдательных приговоров (в целом – 70% решений)[9].

По идее, цифры не только неутешительны, но и в целом достаточно верно подтверждают «сомнения» законодателя и практиков (сторонников апелляции) в достаточной компетентности мирового судьи. Однако при анализе указанных данных,  как минимум, надо учесть, что примерно треть обвинительных приговоров мирового судьи отменяется апелляционной инстанцией в связи с состоявшимся примирением сторон[10]. В этом контексте доля отмененных обвинительных приговоров мирового судьи уже составляет: в 2005 году – 5%, в 2006 году – 5%, в 2007 году – 5%, в 2005 году – 4,8%, в 2009 году – 4%.

Для сравнения надо бы оценить долю отмененных решений самой (более опытной и компетентной) апелляционной инстанции. Однако возможности такого анализа фактически нивелируются официальной статистикой, учитывающей не количество дел или приговоров (в том числе, апелляционной инстанции) отмененных или измененных в кассационной инстанции, сколько количество лиц, в отношении которых принято итоговое решение. В данной связи, итоговые данные (подобного сравнительно-статистического анализа) предстают как несколько сомнительные и на предмет достоверности, и на предмет верифицируемости тем или иным исследователем, применяющим иную методику расчета. Тем не менее, мы вынуждены оперировать имеющимися данными.

В 2006 году по делам, оконченным по первой инстанции мировыми судьями и проверенными затем в апелляционной инстанции, в кассационном порядке обжалованы судебные решения в отношении 10,5 тыс. лиц, что составляет 34,1% от числа лиц, по которым дела рассматривались в апелляционном порядке. В 2007 году в кассационном порядке пересмотрены апелляционные решения в отношении 13,1 тыс. лиц, что составляет 37% от числа лиц, решения по которым принимались апелляционной инстанцией; в 2008 году в отношении 15,8 тыс. лиц, что составляет 44,5%; в 2009 году в отношении 15,9 тыс. лиц, что составляет 37,4%. При этом само количество отмененных приговоров, вынесенных районными (городскими) судами по апелляционной инстанции, постоянно увеличивается. К примеру, в 2005 году налицо их увеличение на 81,8% по сравнению с 2004 годом (число измененных – возросло на 68,9%). В 2006 году увеличение отмененных ­почти в 1,5 раза (доля измененных – уменьшилась на 29,1%). В 2007 году увеличение отмененных на 10% (измененных – в 1,7 раза). В 2008 году увеличение отмененных на 18,4% (измененных – на 5%). В 2009 году увеличение отмененных на 2,7% (измененных – на 14,2%).

Как видим, темпы «прироста» отмененных и измененных решений (более опытного и компетентного, как нам утверждают) суда апелляционной инстанции вполне сопоставимы с решениями по отмене или изменению решений (неопытного) мирового судьи. Соответственно, не очень «срабатывает» и обсуждаемый тезис об апелляционной инстанции, как a priori более надежной гарантии вынесения именно правосудных  судебных решений, чем, предусмотренный законом порядок отправления правосудия у мирового судьи.

По идее, в том же контексте должны быть оценены соответствующие данные обжалования, а также отмены/изменения решений суда кассационной инстанции в суде надзорной инстанции. Однако в силу принципиальных особенностей принятия надзорных жалоб и представлений к производству суда надзорной инстанции, подобное сравнение вряд ли будет корректным. В данной связи мы конвенционально отказываемся от обсуждения указанных данных[11].

Еще одним безусловно положительным доводом к распространению апелляционного решений порядка пересмотра судебных решений на все звенья судебной системы принято считать то обстоятельство, что  проверка обжалованных судебных актов осуществляется судом не по материалам дела, а устно и непосредственно. Это, как суммируется, по сути, есть определяющая гарантия достоверного познания действительных обстоятельств дела и, соответственно,  вынесения именно правосудного решения судом апелляционной инстанции.

Тезис, признаем, принципиален, он же теоретически безукоризнен. Однако в пылу научных дискуссий и доводов несколько «теряется» практическая его составляющая. Между тем, уже деятели великой судебно-правовой реформы XIX века, оценив (на основе обобщения многолетнего эмпирического материала) реальную эффективность апелляционного производства в судах общих Установлений Российской империи, однозначно указывали на то, что названная форма проверки судебных решений не оправдала надежд, которые на нее возлагались. Причины подобного положения дел, прежде всего, виделись в том, что если съезды мировых судей могли в известной мере соблюдать начало устности и непосредственности судебного разбирательства, передопрашивая свидетелей, допрошенных в суде первой инстанции, и, приглашая в суд новых, то уже производство, к примеру, в Судебных палатах, ввиду обширности их округов и затруднительности явки свидетелей и сторон, очень скоро превратилось в чисто письменное, происходящее преимущественно по имеющимся в уголовном деле материалам производство, которое весьма сильно напоминало кассационное[12].

Отмечалось также и то, что введенный апелляционный порядок пересмотра судебных решений весьма серьезно сказывается на сроках окончательного разрешения дел, замедляет осуществление правосудия, делает его неэффективным. По данным К.Н. Тарновского, к примеру, из всего количества дел, поступивших для апелляционного пересмотра в Судебные палаты в 1901-1905 гг. более 50%, а в 1908-1912 гг. – более 35% находились в производстве судебных палат свыше шести месяцев, при этом без всяких гарантий более правильного установления обстоятельств дела[13]. 

  Н.В. Сидорова, исследуя указанные обстоятельства, с достаточно большой долей уверенности пишет о том, что данное явление будет в принципе не актуальным при (планируемом) распространении апелляции в  современной России, учитывая как далеко «продвинулось» наше государство в плане развития путей сообщения и средств технической связи[14].

Возможно, это и так. Тем не менее, ученым и практикам и в настоящее время достаточно известны проблемы, связанные с неоднократным переносом судебных заседаний, к примеру, в виду недоставления в зал судебного заседания подсудимого. Во многом именно это обстоятельство, как известно, послужило причиной введения в кассационное производство России, столь критикуемого в уголовно-процессуальной доктрине, порядка исследования доказательств посредством систем видеоконференц-связи (ч. 3 ст. 376 УПК РФ).

Кроме того, вот, что, к примеру, пишет уже в 2010 году в своей работе судья Верховного суда РФ А.С. Червоткин. Как показывают результаты проводившихся в судах областного уровня обзоров судебной практики рассмотрения апелляционных дел: «…на практике суд апелляционной инстанции в подавляющем большинстве случаев (выделено нами – Авт.) исследует уже имеющиеся в материалах дела доказательства»[15].

Sapienti sat! О какой безусловной и столь широко декларируемой непосредственности и устности исследования доказательств  судом апелляционной инстанции, как надежнейшей процессуальной гарантии, может идти речь, если и в настоящее время суд практически не в состоянии обеспечить действие этих начал. Не менее любопытны позиции законодателя, настаивающего на распространении апелляции в соответствии с проектом указанного (выше) федерального закона №402468-5. При анализе отдельных его институтов и норм косвенно формируется вывод о том, что именно законодатель изначально настаивает на ограничении начал непосредственности и устности исследования доказательств судом апелляционной инстанции. Приведем примеры:

– в соответствии с ч. 3 ст. 389.6 проекта: «Если осужденный заявляет ходатайство об участии в рассмотрении уголовного дела судом апелляционной инстанции, об этом указывается в его апелляционной жалобе либо в возражениях на принесенные жалобы, представления других участников процесса»;

– в соответствии с п. 2 ч.ст. 389.11 проекта: «о вызове в судебное заседание свидетелей, экспертов и других лиц в соответствии с ходатайством стороны, заявленным в жалобе или представлении, если признает данное ходатайство обоснованным»;

– в соответствии с ч. 2 ст. 389.12 проекта: «осужденному, содержащемуся под стражей и заявившему о своем желании присутствовать при рассмотрении апелляционных жалобы, представления, по решению суда обеспечивается право участвовать в судебном заседании непосредственно либо путем использования систем видео-конференц-связи»;

– в соответствии с ч. 7 ст. 389.13 проекта: «с согласия сторон суд апелляционной инстанции вправе рассмотреть апелляционные жалобу, представление без проверки доказательств, исследованных судом первой инстанции», а в соответствии с ч. 8-й данной статьи: «…исследовать доказательства с использованием систем видео-конференц-связи».

Как видим, предлагая повсеместное введение апелляции в судах общей юрисдикции Российской Федерации, законодатель в итоге не очень настаивает именно на устности и непосредственности исследования всех или отдельных доказательств в данном суде. Учитывая отмеченные выше тенденции к формализации процедуры проверки, полагаем, не составит особой проблемы «просчитать» и то, в каком именно направлении судьи воспользуются предоставленными им законодательными возможностями.

В качестве еще одного несомненного достоинства апелляции, в сравнении с порядком кассационным, приводят и то, что указанный суд не только вправе, но и обязан  самостоятельно исправить все ошибки или неправильности обжалованного приговора (иного судебного акта), постановив в итоге судебное решение, совершенно заменяющее собой обжалованное сторонами.

Признаем, обсуждаемое правомочие действительно актуально и не раз высказывалось в российской уголовно-процессуальной доктрине в плане (желаемой) оптимизации существующего порядка кассационной проверки. Изначально отвечая правилу процессуальной экономии и, безусловно, более эффективно обеспечивая интересы и права заинтересованных лиц, названное правомочие, на наш взгляд, давно нуждалось в нормативном своем закреплении не только применительно к исследуемой апелляции, но еще и к «советской» кассации. Таким образом, уже в силу сказанного, видимо, следует признать исследуемое правомочие в качестве несомненного преимущества апелляции, которое само по себе в состоянии нивелировать аргументы противников распространения данного порядка проверки судебных решений на все звенья судов общей юрисдикции. Однако достаточно странными в данном контексте видятся позиции законодателя в предложенном проекте федерального закона № 402468-5.

В соответствии с ч. 3 ст. 389.19 исследуемого проекта: «Указания суда апелляционной инстанции обязательны для суда первой инстанции и для прокурора, если уголовное дело возвращено для устранения обстоятельств, препятствующих вынесению законного и обоснованного решения».

Как видим, в предлагаемых новеллах суд конвенционально избавлен от ранее императивной обязанности к самостоятельному исправлению выявленных им ошибок или неправильностей обжалованного (сторонами) решения. Названная обязанность теперь (по аналогии с порядком кассационным?) может быть переложена на суд первой инстанции, тем более что в виду тех же новелл указания апелляционного суда отныне уже a priori обязательны для нижестоящего суда (ч. 4 ст. 389.20 проекта). Соответственно указанной (надо полагать, достаточно новаторской) мысли разработчиков проекта в его ст. 389.20 весьма кардинально модернизированы виды решений, принимаемых судом апелляционной инстанции. В частности, в п. 4 ч. 1 ст. 389.20 проекта указано решение: об отмене обвинительного приговора, определения, постановления суда первой инстанции и передаче уголовного дела на новое судебное разбирательство в суд первой инстанции со стадии подготовки к судебному заседанию или судебного разбирательства. Как видим, для чистоты (вводимого) эксперимента можно поступиться и (выше) названной, весьма продуктивной и положительно воспринимаемой научной общественностью гарантией.

О том что «протежируемый» процессуальный порядок неразрывно связан с весьма значительными материальными издержками, которые непосильным бременем лягут на государство и общество традиционно указывается в российской уголовно-процессуальной доктрине. Не менее известны и основные составляющие данного тезиса. В свое время нас, к примеру, несколько удивили расчеты, связанные с законодательной инициативой Пленума Верховного суда РФ № 26, суть которой в обосновании издержек, связанных с необходимостью ведения протокола судебного заседания в суде кассационной и надзорной инстанции.[16] Как выяснилось, реализация данной законодательной инициативы пленума требует дополнительных денежных ассигнований из федерального бюджета Российской Федерации в размере 495 млн. 898,8 тыс. рублей в год.

Специалистам в целом понятно; тем не менее, поясним: «цена вопроса» лишь во введении дополнительных секретарей судебного заседания, призванных составлять указанный протокол. В какие суммы для государства и общества «выльется» введение, несравненно более затратного, апелляционного порядка проверки судебных решений во всех звеньях судебной системы России – даже представить сложно. Тем не менее, механизм принятия указанного проекта закона запущен; высшие лица государственной власти явно заинтересованы в скорейшей реализации эксперимента. При этом без необходимых «пилотных» исследований, без апробации в одном или нескольких регионах страны.

В заключение. Из предложенного проекта закона достаточно сложно понять, насколько (предлагаемый) апелляционный порядок проверки состоявшихся судебных решений должен быть распространен на акты суда, вынесенные в ходе отправления правосудия с участием присяжных заседателей или в составе трех профессиональных судей. Без разрешения остался также вопрос о том, насколько целесообразна проверка в указанном процессуальном порядке судебных решений постановленных с применением особого порядка судебного разбирательства (к примеру, по правилам гл. 40 или 40.1 УПК РФ).

Между тем, теории уголовно-процессуальной науки практически неизвестны примеры, когда решения, постановленные в суде с участием присяжных заседателей, могли быть предметом проверки в апелляционном порядке. Категорически отрицалась целесообразность подобной проверки и в отношении судебных решений, постановленных в составе трех профессиональных судей, ибо такая проверка не добавляла им гарантий правосудности.[17] Наконец, в силу известных особенностей процессуальной формы рассмотрения дел (отсутствия судебного следствия), во многом лишена подобного смысла апелляционная проверка судебных решений, постановленных по правилам главы 40 или 40.1 УПК РФ[18].   

Законодатель, в отличие ученых-процессуалистов, необъяснимо «молчит» в этих моментах. Однако если конвенционально допустить, что данные категории дел остаются за рамками проверки постановленных судебных решений в апелляционном порядке, неизбежно (в который раз) возникнут дискуссии о равенстве прав всех осужденных и потерпевших на данный порядок судебной проверки, о перманентном продолжении (известных) реформ и т. п.

Тревожит и то обстоятельство, что наиболее громкие и настойчивые призывы к указанному реформированию в большинстве своем, как правило, звучат из уст теоретиков от науки. Мнение судейского сообщества, казалось бы, кровно заинтересованного в оптимальности предлагаемых форм, практически не озвучено. В данной связи, мы вновь вынужденно обращаемся к историческим аналогиям  в этом вопросе.

Как известно, в свое время реальная эффективность апелляционного порядка проверки судебных решений послужила весомым основанием к постановке в Комиссии Н.В. Муравьева вопроса о возможности и желательности сохранения апелляционного производства для дел, рассматриваемых в судах общих Установлений Российской империи. И когда Н.В. Муравьев в целях рассмотрения данного вопроса обратился ко всем членам Комиссии, выяснилось, что подавляющее большинство из них (6 старших председателей палат и 36 председателей окружных судов) высказались категорически против сохранения апелляционного производства для дел, разрешаемых по первой инстанции в судах общих Установлений Российской империи. По их мнению, это не вызывается действительными потребностями практики и при существовании кассационного производства представляется и бесцельным, и излишним.