Гмырко В.П. Генезис теории доказывания отечественного уголовного процесса: методологическая рефлексия

УДК 343. 14

© Гмырко В. П., 2015

© Национальный университет «Острожская академия», 2015, № 2 (12)

Гмырко В. П. кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин Университета таможенного дела и финансов, г. Днепропетровск

(на укр. языке; перевод автора при участии к.ю.н., доц. И.А. Зинченко)*

Оригинал см.:  http/lj.oa.edu.ua//articles/2015/n2/hvppmr.pdf

 

ГЕНЕЗИС ТЕОРИИ ДОКАЗЫВАНИЯ

ОТЕЧЕСТВЕННОГО УГОЛОВНОГО ПРОЦЕССА:

МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ РЕФЛЕКСИЯ¹  

 

1. Начну с методологических пролегомен: объектом этой теоретической рефлексии я избрал феномен генезиса теории доказывания отечественной науки уголовного процесса. Эта историко-теоретическая проблема, не подвергавшаяся специальному исследованию, рассматривается мной в тематическом контексте работ украинских ученых, взятых в хронологических рамках 1922-2015 годов. Данный период охватывает собой два временных промежутка: первый – от времени действия УПК УССР (1922) до введения в действие УПК УССР (1961), а второй – от него и до УПК Украины 2012 г.

__________________________

* Примечания: 1) цифры, выделенные в тексте зеленым цветом обозначают номера журнальных страниц в оринигале; 2) цифры, выделенные красным цветом - постраничные сноски.

 

Упомянутая источниковая база формировалась прежде всего из научных текстов, специально посвященных научному феномену теории доказывания2  (2) В свою очередь, предметами исследования выделены такие аспекты объекта как структура теории доказывния и ее теоретико-методологические основы. Мне было интересно попытаться представить, каким образом некий автор в своем историческом времени представлял себе теорию доказательств, как он структурировал ее содержание, на какие теоретические и методологические основы опирался, как трактовал понятия «цель доказывания» и «доказательство». Думаю, что такой подход позволил сформировать как достаточно целостный образ генезиса теории доказательств, так и самой теории, выявить связи между ее прошлым и настоящим. Выбранный подход, задавая рамки исследования, должен был inter alias обозначить как законодательные установления влияли на стиль и логику мышления отечественных теоретиков.

2. Логика изложения темы сюжета побуждает сделать теперь специальное методологическое предуведомление, посвященное такой форме социо-гуманитарного знания3 как теория. По моему мнению, ее можно попытаться обозначить как систему научных положений и эмпирических данных, которая служит орудием последовательного научного освоения определенной социальной реальности и разработке обоснованных выходов в сферу практики.

Теория (с древнегреческого – созерцание, наблюдение, исследование, наука) необходима определенной гуманитарной области знания для того, чтобы, прежде всего, сформировать научную модель изучаемого социального феномена как его когнитивного прототипа, в контексте и в рамках которого должны осуществляться исследовательские процедуры и оцениваться  их результаты. Иными словами, теория должна рассматриваться как некий научный стандарт представлений о содержании и функции конкретных социогуманитарных реалий, например, истории, экономики, финансов, психологии, права и т. д.,

 

 1 Эта статья является одним из научных результатов автора, который в начале 90-х гг. прошлого века начал – сначала скорее интуитивно, нежели рационально – подвергать сомнению советскую доктринальную позицию касаемо истины как цели доказывания; в свою очередь, это привело к выводу о необходимости поиска альтернатив современной отечественной теории доказательств. А отсюда вполне логично возникла потребность исследовать указанный в заголовке вопрос.

2 Исходя из этих соображений в статье не анализируются произведения таких известных украинских ученых как С. Альперт, И. Бажанов, Ю. Грошевой, А. Дубинский, В. Зеленецкий, М. Михеенко, Н. Сибилева, А. Соловьев, С. Стахивский, И. Тыричев, Г. Чангули, которые  сделали весомый вклад в развитие отечественной теории доказательств, однако были посвящены отдельным ее вопросом вне рамок целостного контекста феномена «теория доказательств».

3 Как считает проф. А. Юревич, взгляды которого я разделяю, в группу социально-гуманитарных дисциплин наряду с экономикой, политологией, социологией и психологией принадлежит также и правоведение [1].

 

      (3) исследуемых конкретными научными дисциплинами. К ним, как к рукотворным идеализированным объектами исследователь должен относить и полученные им научные результаты, и конкретную практику с тем, чтобы своевременно выявлять ее тенденции и неизбежные дисфункции.

Структуру социогуманитарной теории, как считает проф. А. Юревич, образуют такие ее составляющие как «центр», «периферия», а также «скрытая область». К центральной области теории относятся: (а) некий феномен как осознаваемое определенным образом выражение конкретной социальной реальности; (б) фундаментальная идея (центральная категория) как задающий ее пояснительный  принцип; (в) общий образ; (г) набор подчиненных центральной категории основных понятий теории; (д) «сетка отношений» между всеми элементами центральной области; (е) базовые утверждения теории. Например, если психика исследуется на основе центральной категории «деятельность», то тогда центральным феноменом этой теории психики будет определенным образом проинтерпретированная  деятельность, а ее образом также будет уже упомянутая деятельность; если же изменить центральную категорию, то тогда изменится и центральный феномен и, соответственно, будет задаваться и другой образ психики. Отсюда следует и важный методологический вывод: не может быть ex definitione единственно правильной социально-гуманитарной теории (впрочем, как и естественно-научной), ибо сколько соответствующая наука сможет «снять» проекций (срезов) с исследуемого социального феномена (центральной категории), столько она будет иметь  и соответствующих теорий. Поэтому, например, феномен психики исследуется в рамках различных теорий – деятельности, когнитивизма, бихевиоризма и психоанализа. В этом контексте позволю себе предположить, что отечественная теория доказательств никак не может претендовать на исключение из указанного методологического правила.

В сфере периферии теории, как полагает этот ученый, относятся: (а) собственно теоретический компонент, который охватывает собой систему положений (4) (частных теоретических схем), конкретизирующих и развивающих элементы «центра» теории, а также (б) эмпирический компонент,  в состав которого входит собственный эмпирический (фактический) материал, полученный в результате собственных исследований, а также заимствованный, полученный в рамках других теорий, но проинтерпретированный в рамках данной теории. В свою очередь, А. Юревич в области «скрытого знания», которое может быть обнаружено путем специально организованной рефлексии и в реальной жизни теории практически всегда остается «за кадром», обоснованно относит: (а) личностный компонент, который охватывает личностное знания4, личностные эмоции и личностные образцы поведения разработчика теории, а также (б) надличностный компонент, в который входят специфические групповые знания, коллективные эмоции и групповые образцы поведения, принятые в данной группе.

В этом плане автором справедливо подчеркивается, что «скрытое знание», представляет собой существенную часть социогуманитарных теорий, одновременно создает  фон для их восприятия, порождая разногласия их смысловых полей между сторонниками и противниками определенных теорий [1]. И – last, but not least – в тело теории должна быть обязательно вмонтирована конкретная методология как, с одной стороны, способ научного освоения ее объекта, а с другой – как ее исследовательская программа, приписывающая исследователю, что и как (5) именно делать, реализуя интегральные познавательную и практическую функции теории. Vice versa в чужой монастырь со своим уставом не ходят...

 

4 В рамках концепции личностного знания М. Полани (Polányi М.), которая начала приобретать популярность в западной философской традиции в семидесятых годах прошлого века, утверждается, что любое знание ученого состоит из двух компонентов - явного (выраженного в понятиях, суждениях, теориях, зафиксированных в его научных текстах) и неявного, скрытого (невербального), который состоит из его как рациональных познавательных установок, так и внерациональное (эмоциональная настроенность, система ценностей, вера в возможность достижения научной истины и тому подобное). Если содержание научных теорий может быть представлено в немалой степени как явное знание, то ее предпосылки  являются убеждениями ученых и не могут быть выражены в артикулированных терминах. Поэтому ее сторонниками подчеркивается, что развитие науки осуществляется прежде всего как расширение неявного знания, ведь наука, как и отдельная личность, всегда знает больше, чем способна сказать о собственном знании; этот, собственно, «избыток» и является основой ее продуктивного развития [2-4].

 

3. Переходя непосредственно к meritum вопроса, необходимо учитывать тот  неоспоримый факт, что работы украинских теоретиков (особенно периода двадцатых-пятидесятых годов прошлого века) несмотря на формационное влияние советских идеологизмов все-таки имели свои непосредственные корни и источники вдохновения в трудах российских процессуалистов конца девятнадцатого-начала двадцатого века, начавших в тот период активно и целенаправленно осваивать культурные образцы западной теоретической и доктринальной мысли5. Поэтому указанная науковедческая  констатация вполне правомерно обязывает нас начать ретроспективный обзор анализом именно этих работ.

Первое место в этом ряду по праву принадлежит известному труду проф. В. Спасовича «О теории судебных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством» (1861), состоящему из четырех лекций, в которых изложены целостные взгляды автора на доказывание в суде6. Подчеркивая вес теории доказательств, автор указывает, что она составляет центральный узел всей системы судопроизводства, душу всего уголовного процесса, начало движущее, образующее, статью процесса самую существенную, которая обуславливает и устройство судов, и все главные формы судопроизводства [6, c. 4). Автор в рамках  (6) европейских представлений того времени рассматривает доказывание прежде всего как деятельность судьи – юридического «изыскателя истины», взятую в логической аспектизации, осуществляемую в ходе восстановления со всей точностью давно минувшего события только по следам, которые оно оставило во внешнем мире. По его мнению, если суд, разрешая дело, действует по тем же логическими законами, по которым действует и всякий единичный человек, то вопрос о судебных доказательств не является чисто юридическим; он принадлежит к области логики и антропологии, корнями своими опираясь на почву философии, посему изучать его следует в отдельном человеке (c. 5-6).

Исходя из этого, он излагает свой концепт теории доказательств, в структурных границах: (1) теоретико-познавательных вопросов (способы познания в уголовном судопроизводстве: очевидность или чувственный опыт; предание, то есть восприятия чужого опыта; умозаключения как умственное проникновение в исследуемый предмет; теория истины (правды, достоверности) история системы судебных доказательств в России по Воинскому Уставу 1761 г. и Своду законов Российской Империи; английская система доказательств7, а также (2) юридических (процессуальных) вопросов (понятие (7) уголовно-судебных доказательств; их виды (личный досмотр; суждения экспертов; собственное признание обвиняемого; показания свидетелей; письменные документы; косвенные доказательства) внутреннее убеждение; оценка доказательств; доказывания на основе indicia.

Завершая краткое представление взглядов проф. В. Спасовича, можно сделать такие, в частности, выводы. Во-первых, взгляды ученого основываются (как это позволяет судить их контекст)  на достижениях тогдашней европейской процессуальной мысли (В. Бест, А. Дюпор, К. Миттермайер) и философии (сенсуалистическая теория познания Дж. Локка; отправным пунктом был  тезис о происхождении любого человеческого знания из опыта в двух его формах –  чувственность (sensation) и рефлексия (reflexion)8. Во-вторых, центральной категорией системы его теоретических взглядов является истина, которую он рассматривает в ее классической (корреспондентской) версии, то есть как точное  отражение действительности в сознании, как фотографический снимок с природы9.

Одновременно он подчеркивает, что эта фотография с прошлой действительности (такой, какой она была на самом деле) получается с помощью оптического стекла совести познающего субъекта, поэтому в ее составе присутствуют две стороны: объективная как независимая от человека действительность, а также субъективная как зависимая от индивидуальных свойств познающего, поэтому теория достоверности должна дать «приличное назначение» двум этим элементам (c. 64-68). Мне представляется, что резонно считать, что проф. В. Спасович, во-первых, трактовал истину

 

5 Как в 2001 г. отметила А. Джуманбетова, примечательно то, что до 1864 г. в России не было научных разработок в области права. В основном были книги и статьи, больше носившие  характер практических руководств, чем научных разаботок теории в области права. Когда же началась работа по составлению судебных уставов, были переведены выдающиеся произведения зарубежных авторов. До реформы, подчеркивает  автор, в университетах преподавали «законо-ведение», а не «право-ведение», что также подчеркивало, в каком состоянии находилась Российское право [5, с. XIV]. Действительно, это multum, non multa может дать большую пищу для критических размышлений ...

6 Эти слова В. Спасовича в произведениях некоторых процессуалистов, особенно постсоветского периода, приобрели характер ходячего выражения, своего рода клише, призванного, видимо, произвести на читателя впечатление освященной причастности автора к чему-то сакральному, возвышенному.

7 В рассматриваемых рамках следует обратить внимание, - на формирование концептуалистики теории доказательств в Европе, а затем и в России существенно повлиял фундаментальный труд «ученого без респекта к науке и юриста без респекта к  праву» (проф. Г. Йолович, 1948, Лондон) Дж. Бентама (1748-1832) «О судебных доказательствах» (первое издание осуществлено на французском языке в 1823 г., а второе - на английском в 1825 г .; на русском она вышла через пятьдесят лет - в 1876 г. ). В 9 ее книгах, содержащих 125 глав (для сравнения: «Теория доказательств в советском уголовном процессе» 1973 г. содержит 13 глав, в которых размещены 43 параграфа) автор рассмотрел, в частности, такую проблематику: цели судопроизводства; понятие и классификация судебных доказательств; гарантии их достоверности; способы получения доказательств; вопрос «предустановленных» доказательств; теория косвенных доказательств (indicia); правила исключения доказательств; обязанность доказывания; вопрос судебного познания; вещественные доказательства; документы; анонимные сообщения [7].

Как обоснованно заключает Д. Войтенко, этот трактат Дж. Бентама представляет собой как бы матрицу, на которой основаны все современные концепции судебных доказательств [8, c. 177], а известный российский адвокат А. Воробьев без околичностей чеканит: поскольку уже несколько десятилетий не издается понятных учебников по судебному  процессу, то без понимания этого трактата не стоит говорить с юристом о судебных доказательствах [9]. Вместе с этим – для объективности – будет уместно вспомнить суждение Л. Владимирова, который отметил, что в произведении Бентама вместе с примерами блестящего анализа можно встретить софизмы и очевидные преувеличения [10 c. 75].

8 Как подчеркивают В. Гущев и А. Александров, следует отметить особую роль Д. Локка, совершившего  систематизацию категории «вероятного знания» так, что, собственно, на ней было основано понятие «судебного доказательства» [11].

9 Почти через пятьдесят лет (1908) Ленин напишет: материя является философской категорией для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается в наших ощущениях, существуя независимо от них (Ленин В. И. Полн. собр. соч. т. 18, с. 131).

 

(8) скорее как познавательный идеал, справедливо считая, что в суде реально  достигается только практическая достоверность. Во-вторых, господствующий в Европе натуралистический подход к познанию задает на периферии суждений проф. В. Спасовича образ доказывания как процесса восстановления, юридического воспроизведения события прошлого в его правовых  и релевантных параметрах (с. 5, 9). В-третьих, автор четко и последовательно утверждает, что в уголовном процессе факты устанавливаются в суде, а потому он различает доказательства, собранные в ходе следствия и доказательства, полученные в суде; сами же судебные доказательства рассматривались им как основания (все данные, то есть свидетельства вербального, вещественного и логического характера) убеждения судьи в виновности или невиновности подсудимого, заподозренного в преступлении (с. 5, 10). В-четвертых, следует признать правоту проф. В. Спасовича, справедливо считавшего, что «система судебных доказательств данной эпохи есть вернейший масштаб умственного развития в данный момент, признаком его младенчества и немощи или его возмужалости и зрелости в деле исследования важнейшего вида правды, правды юридической» (с. 11). В  этом месте следует подчеркнуть, что этот небольшой (91 с.) по объему труд заложил прочный фундамент для дальнейшего развития теории доказательств в трудах других ученых.

Если только что рассмотренный нами труд проф. В. Спасовича представляет собой сжатое, конспективное изложение его основных взглядов, то классическое произведение проф. Л. Владимирова «Учение об уголовных доказательствах» [10] дает уже панорамное представление об уровне тогдашнего научного, междисциплинарного по своей сути, понимания проблем доказательств. Автор в предисловии к его первому изданию (1881) подчеркивает, что по своей важности учение о доказательствах (теория доказательств) должно стоять на первом месте в науке уголовного процесса. Поэтому задание  теории доказательств заключается не только в установлении правил о собирании, разработке и использовании доказательств, но также и в разработке правил исследования истины в суде (с. 4; 198).  (9)

Эту методологическую идею проф. Л. Владимиров последовательно реализовал в своем учении, которое основывается на глубоком знании работ таких европейских теоретиков как, например, В. Уиллис, Дж. Бентам, В. Бест, Е. Бонье, Ф. Эли, К. Миттермайер, К. Ф. Савиньи, Дж. Стифен, Т. Стерки, Дж. Тейлор, Э. Ферри, Г. Цахариэ, которые рассматривали доказывание как логическую деятельность, а судебные доказательства как любые факты, предоставленные сторонами в суде, чтобы вызвать у судьи убеждения в правильности их позиции.

Если речь о философских основах взглядов этого выдающегося процессуалиста, то можно предположить, что он не мог не находиться вне силового воздействием работ представителей так называемого «первого» позитивизма (О. Конт, Э. Литре, Дж. Милль, Г. Спенсер). Как известно, это общественное  культурное течение зародилось в Европе во второй половине XIX века в эпоху безграничного доверия к естественным наукам, отождествляя их исследовательский потенциал с идеалом настоящей – естественной – науки. Поэтому, по мнению этих позитивистов, все общественно-гуманитарные явления следует рассматривать как факты в соответствии со стандартами естествоведения. Они должны трактоваться так же, как и естественные феномены, которые следует наблюдать, исследовать, анализировать. устанавливать отношения между фактами, пытаясь выявить определенные закономерности. Они утверждали, что вне фактов, данных нам в чувственном опыте, человеческому познанию ничего больше не доступно, поэтому надо изучать доступную нам действительность и в этих пределах создавать ясное, четкое, достоверное, позитивное знание, которое можно успешно использовать в жизни [12; 13; 14]. Поэтому вполне понятно, что в теоретической схеме проф. Л. Владимирова под фактами рассматривается все, что наполняет мир вещественный, все что может быть нами воспринято из мира духовного (с. 136).

Центральной категорией, вокруг которой этот ученый строил свою научную теорию, была уголовно-судебная достоверность, то есть такое стечение (с. 10) вероятностей, вытекающих из представленных в суде доказательств, которые способны  подвести судью к «внутреннему убеждению» в том, что прошлое событие как предмет исследования, имело место в действительности (с. 36). Согласно его мнению, достоверностью обычно является нравственная очевидностью, сиречь, та высокая степень вероятности, при которой рассудительный человек считает возможным действовать в ситуациях, когда судьба собственных и самых высоких ее интересов зависит от решения вопроса о достоверности фактов, которые обусловливают самый акт решимости (с. 47). Достигается эта достоверность с помощью уголовных доказательств, которыми этот ученый называл любые факты, которые призваны вызвать у судьи убеждение в несуществовании или существовании какого-либо обстоятельства, составляющего предмет судебного исследования (с. 133).

Исходя из этого, автор организовал структуру своей теории в контексте Общей (две книги) и Особенной частей (шесть книг) (с. 36-148; 149-437). В Общей части представлено авторское видение таких теоретико-методологических вопросов, как, во-первых, (1) проблематика уголовно-судебной достоверности (ее понятие и характеристика; (2) особенности судебного познания; (3) внутреннее убеждение как масштаб достоверности; (4) логика уголовного процесса; (5) формальная теория доказательств; (6) английская теория доказательств; (7) принципы внутреннего убеждения,  непосредственности, состязательности, непрерывности судебного исследования доказательств; (8) понятие уголовного доказательства и их классификация и т. д., а, во-вторых, (9) общие условия предоставления доказательств (onus probandi); (10) quid probandum – предмет доказывания; (11) вопрос «лучших доказательств»; (12) правила исследования истины на основе доказательств; (13) сроки предоставления доказательств. А в рамках же  Особенной части учения об уголовных доказательствах проф. Л. Владимиров исследовал вопрос отдельных видов доказательств вместе со способами их получения (протокол судебного осмотра; заключение экспертов; С. 11 признание подсудимого; показания свидетелей; письменные доказательства, а также вопросы indicia (косвенных доказательств).

Завершая краткий обзор базовых представлений Л. Владимирова о теории доказательств, приведу некоторые его выводы методологического характера, которые, по нашему мнению, имеют  непреходящее значение для теории доказывания. Во-первых, он вполне обоснованно считал, что какою бы высокой не была достоверность как основание уголовного приговора, она, как человеческое убеждение безусловно носит субъективный характер. Поэтому он предостерегал юристов, что доказательства, которых создают основу  уголовного приговора,  могут вводить в заблуждение. Более того – непременно стоит помнить, что даже самое тщательное и наиболее осторожное исследование может привести к ошибке, если в деле было такое необычайное стечение обстоятельств, предусмотреть которое не мог даже самый осторожный судья (с. 76-83).

Далее в этом контексте непременно необходимо вспомнить о взглядах выдающегося процессуалиста проф. И. Фойницкого, изложенные в главе пятой «Доказательства в уголовном процессе» его фундаментального «Курса уголовного судопроизводства» [ 15]. Свое учение о судебных доказательствах, как это следует из содержания упомянутой главы, он структурировал двумя частями. В первой из них – «Общее учение об уголовно-судебных доказательствах» (§§ 225-253) он рассматривал такие вопросы, как: (1) истина, вероятность и достоверность; (2) понятие и значение доказательств, их относимость, допустимость, достоверность, классификация доказательств; (3) обеспечение достоверности доказательств; (4) участники доказывания; (5) предмет доказывания; (6) бремя доказывания и его распределение; (7) оценка доказательств по внутреннему убеждению; (8) англо-американская теория уголовно-судебных доказательств10. Вторая  же часть (§§ (с.12) 254-280) посвящена вопросам анализа конкретных видов уголовно-судебных доказательств в соответствии с их перечнем, установленном Уставом уголовного судопроизводства 1864 г.

Итак, как можно заметить, проф. И. Фойницкий, не используя в тексте названия «теория доказательств», а также «Общую часть» и «Особенную часть» фактически представил читателям свое видение настоящей теории доказательств в составе двух ее частей.  В основе его учения о доказательствах лежит понятие «практической истины», то есть истины практической деятельности, знание которой позволяет человеку успешно действовать в различных ответственных житейских ситуациях. Проф. И. Фойницкий трактовал практическую истину как разновидность истины исторической, то есть такой, которая касается знания о прошлом событии (в данном случае – праворелевантном). Практическая истина имеет характер истины нравственной, поскольку ее источники предусматривают или возможность их объективной проверки, или же вызывают веру (доверие) к себе. Поэтому диапазон получаемого знания лежит в границах от вероятности определенной степени до определенной степени достоверности, а судья же в обоих ситуациях действует на основе своей нравственной убежденности в достижении истины, а не на основании формальной предписанности закона (с. 164-180).

 

10 Надо признать правоту вывода А. Смирнова, что проф. И. Фойницкий одним из первых ввел в систему обучения учение о доказательствах, а проработка им вопроса об относимости доказательств отличается такой полнотой и завершенностью, что их не знает ни одно современное исследование [16 c. 592].

 

Если речь об авторском понимании доказательств, то он, соглашаясь с Ю. Глазером, определял их как совокупность оснований убеждения в действительности или недействительности обстоятельств, подлежащих судебном удостоверению в данном уголовном деле (с. 162-163; 194). По его мнению, понятие доказательства охватывает собой, во-первых, средства доказывания, то есть материал доказывающий (factum probans), во-вторых, представление доказательств, то есть, собирание их и проверку, так и сам процесс доказывания (demonstratio, probatio), разъяснение их значения, в-третьих, оценку доказательств, то есть (с.13) признание их значения для данного дела (с. 162; 194)11. Завершая обзор научных позиций этого ученого, приведем его принципиальный вывод по оценке англо-американской теории доказательств: самое  главное ее содержание сводится не к правилам оценки доказательств, замещающим умственную логическую деятельность, а к правилам процессуального характера по мерам обеспечения достоверности доказательств, допустимости как средств доказывания (с. 184-185).

Подытожим содержание краткого обзора работ российских процессуалистов второй половины XIX - начала XX веков, вступительной статьей проф. П. Люблинского к русскому переводу труда Дж. Стифена «Очерк доказательственного права», изданной в  1910 г. [17]. Автор, основываясь на наследии таких выдающихся ученых, как, например, Дж. Бентам, В. Бест, Л. Владимиров, Р. Гулсон, А. Жиряев, Дж. Милль, Л. Петражицкий, Е. Роско, В. Спасович, Ф. Стивен Дж. Пит Тейлор, Б. Тэйер, И. Фойницкий, рассмотрел в этом произведении следующие четыре вопроса: (1) предмет и значение учения о доказательствах; (2) основные понятия теории доказательств; (3) характерные особенности судебных доказательств, а также (4) исторические и политические основания английского доказательственного права. По мнению проф. П. Люблинского, учение о доказательствах касается более широкого круга вопросов, нежели исключительно процессуальные действия, и представляет собой отчасти теоретико-умозрительную, отчасти сугубо практическую науку, которая лишь некоторыми своими частями сталкивается с правоведением (с. XII).

Содержание  учения о доказательствах, по мнению проф. П. Люблинского, охватывается четырьмя  главными разделами: (1) философия или общая теория доказательств (последняя представляет собой по сути один из разделов общей логики) (2) доказательтвенное

 

11 К сожалению, эта конструктивная мысль и по сих пор не нашла своей достойной интерпретации. Смею лишь предположить, что именно ею мог вдохновиться В. Я. Лившиц (талантливый ученик проф. М. Строговича, репрессированный в 1952 г.) рассматривать процессуальные доказательства как состав таких элементов, как: (1) предмет доказывания + (2) средство доказывания + (3) источник сведений о доказываемом факте + (4) причинная связь между предметом доказывания, источником сведений и средством доказывания [18 c. 23-37].

 

(С. 14) право в собственном смысле как совокупность юридических норм, которые, в частности регулируют вопросы допустимости и относимости доказательств, распределение бремени доказывания и т. д.; (3) процессуальное учение о доказательствах, в рамках которого доказательства рассматриваются не как средства убеждения суда, а как материальные источники, из которых черпают сведения о различных фактах; (4) техническое исследование доказательств, где речь идет о криминалистике как энциклопедии всевозможных практических сведений о способах работы с доказательственным материалом. К основным понятиям общей теории доказательств этот автор относил: (1) понятие доказательства; (2) процесс доказывания; (3) факт, классификации фактов; (4) классификации доказательств; (5) гипотеза. Определяя судебные доказательства как (а) средства доказывания / убеждения (факты) и как (б) материальные источники, из которых черпаются эти факты, он подчеркивал, что легальное понятие доказательства в судебной области сужается в двух направлениях правилами об относимости и допустимости доказательств; исходя из этого автор классифицировал доказательства на прямые и косвенные (с. XI-CXVI).

Проф. П. Люблинский, трактуя истину в судопроизводстве в качестве нравственной достоверности, то есть такую, которой было бы достаточно в глазах нравственного человека, чтобы прибегнуть к ответственным действиям, в отличие от проф. В. Спасовича, Л. Владимирова и  И. Фойницкого в своей работе центрируется  не на вопросе истины, а на проблеме факта в его позитивистском  понимании. Поэтому для него факты это нечто такое, что может быть «наблюдаемым», то  есть распознанным нашими чувствами (с. XXVII). Далее, подчеркивает автор, вся сфера фактов представляет собой реальность, то есть группу объектов, доступных нашему познанию. Внешней оболочкой факта как реальности является суждение, которое выражает факт лишь постольку, поскольку он выражает реальность; знания факта – это «чистое» знание, а знание истины – это знание, соединенное с программой будущей деятельности (с. 30 – 32).

(с. 15) Исходя из этого, он классифицирует факты на: (а) физические и психологические; (б) события и состояния; (в) положительные и отрицательные; (г) акты и действия; (д) главные и доказывающие (с. XXXVII-XLI), а сам процесс доказывания (познания) рассматривает как чисто логическую, умственную деятельность, которая состоит из таких логических операций: (1) наблюдение отдельных фактов → (2) индукция, то есть построение общих суждений из ряда отдельных фактов → (3) дедукция – распространение полученных общих суждений на новые факты, которые не были  предметом непосредственного наблюдения (с. XXV-XXVII).

Характеризуя доказательственное право как элемент учения о доказательствах, проф. П. Люблинский подчеркнул, что оно находится в связи не только с уровнем господствующим нравственным  сознанием, но и со степенью развития правового строя, со степенью защищенности прав гражданина. А отсюда он делает важный методологический вывод: развитый правовой строй вырабатывает такие принципы, как презумпция невиновности, которая должна быть отвергнута обвинением к пределам, исключающим разумные сомнения; как допущение доказательств, сопровождаемых определенными гарантиями; как требование наличия определенного минимума доказательств для осуждения. Положение сторон при таком строе  становится равноправным, и не только обвинителю, но и защитнику предоставляется поддержка со стороны государства для собирания доказательств [c. XVII].

4. Итак, имея определенные представления о логике и стиле мышления дореволюционных предшественников, перейдем к историографическому ряду первого периода  формирования отечественной теории доказательств (1922-1960 гг.), начав очерк с незаслуженно забытого украинскими учеными произведения харьковского процессуалиста В. Обуховского «Уголовные доказательства в истории и советском праве», опубликованной 1926 г. [19]12. В нем автор опирался на

 

12 Хотя в тексте этой работы автор не употребляет словосочетание «теория доказательств», анализ текста работы, а также его источниковой базы позволяет утверждать, что В. Обуховский посвятил монографию именно изложению вопросов теории доказательств.

 

(с.16) достижения российских и европейских ученых, в частности, Дж. Бентама, С. Викторского, В. Уильза, М. Гродзинского, А. Жиряева, С. Познышева, Н. Розина, В. Случевского, В. Спасовича, Дж. Стифена, И. Фойницкого, а поэтому, как позволяет судить периферия его теоретических взглядов, разделял идеи сенсуалистской теории познания Дж. Локка, а также позитивистской философии и О. Конта, Дж. Милля и Г. Спенсера. Это дает возможность понять, почему В. Обуховский, подчеркивая, что система уголовных доказательств стремится указать пути к установлению материальной истины (с. 19), или, разделяя мнение проф. В. Случевского, что судья стремиться к установлению материальной истины (с. 48), в одночасье  не преминул inter alias сделать такие, как он сам называет, «практические выводы»: для создания убеждения судье нельзя требовать предоставления абсолютно неопровержимых доказательств, которые не допускают и тени сомнения, ибо таковые не существуют; достаточной для установление определенного факта следует считать такую степень вероятности, при которой у трезво мыслящих людей рассеиваются сомнения; судебные ошибки – неизбежное  зло, поэтому задача законодателя и судебного деятеля приложить все усилия и использовать все данные науки и жизненного опыта, чтобы свести количество ошибок к минимуму (с. 18).

Характеризуя содержание анализируемого произведения, отметим, что структурно оно состоит из одиннадцати разделов 13, в которых автором рассмотрены десять групп теоретико-методологических вопросов: (1) система доказательств обвинительного процесса и система формальных (легальных) доказательств

 

13 Первый ее раздел назывался «Уголовные доказательства, их значение, источники их получения»; второй – «Системы уголовных доказательств»; третий – «Система формальных или легальных доказательств»; четвертый – «Система свободной оценки доказательств и английская система доказательств»; пятый – «Уголовные доказательства в советском уголовном процессе »; шестой – «Виды уголовных доказательств»; седьмой – «Психология свидетельских показаний»; восьмой – «Показания обвиняемого»; девятый – «Судебная экспертиза»; десятый – «Вещественные доказательства»; одиннадцатый – «Письменные доказательства».

 

(17) инквизиционного (следственного) процесса; (2) система свободной оценки доказательств и английская система доказательств; (3) понятие процесса доказывания; (4) понятие; уголовных доказательств; (5) опыт и умозаключение как источник создания доказательств; (6) предмет и пределы доказывания; (7) относимость  и допустимость доказательств; (8) обязанность представления доказательств; (9) система уголовных доказательств советского уголовного процесса, где в этом же контексте также рассматривались и (10) вопросы психологии свидетельских показаний и обвиняемых (самооговор и оговор).

В этом контексте следует обратить внимание, что в отличии от Устава уголовного судопроизводства 1864 г., в котором нормативно не устанавливалось, что является процессуальными доказательствами (видимо, в соответствии   с европейской традицией и принципом sapienti sat), то в ст. 62 УПК УССР 1922 г. законодателем уже конкретно говорилось: доказательствами являются: показания свидетелей; выводы экспертов; вещественные доказательства; протоколы осмотров и другие письменные документы; личные объяснения обвиняемого. Однако В. Обуховский, даже не вспоминая этой нормы, дает «точное понятие доказательств»: это те фактические данные (факты – В. Г.), которые судья, решая уголовно-правовые и уголовно-процессуальные вопросы, кладет в основу своего убеждения а затем и в основу приговора (с. 9). Итак, как можно заметить,  автор не порывает  с научной традицией рассматривать доказывание в уголовном процессе в качестве логического процесса работы судьи с фактическими данными (с.10).

Следующим в упомянутом ряду непременно следует выделить опубликованный в 1929 г. труд еще одного выдающегося представителя харьковской школы процессуалистов проф. М. Чельцова-Бебутова «Советский уголовный процесс», где главы шестая «Общее учение о доказательствах» (с. 98-128) и седьмая «Виды доказательств и отдельные источники доказательств» (с.128-170) посвящены теории доказывания в уголовном процессе [20]. Сразу хотел бы отметить, что автор на относительно небольшой территории (18) своей работы продемонстрировал просто блестящее знание европейской и российской (в основном дореволюционной) литературы, в том числе оригинальной (в частности, труды Э. Анушата, А. Бена, Дж. Бентама, В. Беста, Е. Бонье, Л. Владимирова, К. Гарро, П. Гарро, Ю. Глазера, М.  Гродзинского, Р. Гулсона, Ф. Эли, А. Кони, П. Люблинского, Дж. Ст. Миля, К. Миттермайера, В. Случевского, Дж. Стефена, А. Цу-Доны, Г. Фельдштейна, Э. Ферри, И. Фойницкого), а также тенденции развития уголовного процесса.

Собственные суждения на тему доказательств и доказывания в уголовном процессе ученый начинает методологическим посылом:  мыслительная деятельность, направленная на доказывание не является особенностью судебной работы, а учение о доказательствах не является юридическим. Оно касается сферы логики и психологии, которые освещают общие законы познавательной деятельности (с. 99). Автор, исходя из сложившегося со второй половины XVIII века понимания доказывания, как осуществляемой в суде логической деятельности, в основу своего учения о доказательствах кладет идею судебной истины, как фактической достоверности (уже упоминавшейся английской нравственной достоверности), рассматривая ее как высокую степень вероятности, когда какое-либо решение вопроса  покоится на твердо установленных фактах, и когда недостаток фактов, которые бы или противоречили этому решению или указывали на недостаточность собранных для этого данных (с. 99-104). Отсюда логически следует, что доказательствами по схеме проф. М. Чельцова-Бебутова являются доказывающие факты, то есть факты, из которых выводится существование фактов доказываемых (искомых) (с. 99).

В разделе «Общее учение о доказательствах» автор рассматривал следующие вопросы: (1) понятие и значение доказательств; (2) понятие доказывания; (3) понятие и природа судебной достоверности; (4) отличие судебного и научного познания; (5) историческая эволюция уголовных доказательств; (6) теория формальных доказательств и ее исторические типы; (7) система внутреннего (19) убеждения; (8) англо-американское доказательственное право, (9) источники доказательств в советском уголовном процессе; (10) факты, подлежащие доказыванию (предмет доказывания) (11) пределы судебного исследования; (12) адресат (Bewiesdestinatär) и субъект (Bewiesführer) доказывания; (13) вопрос о onus probandi; презумпция невиновности; (14) обеспечение полноты и достоверности судебных доказательств (с. 98-128). В разделе же «Виды доказательств и отдельные источники доказательств» представлены взгляды этого ученого на такие вопросы, как: (1) классификация доказательств; (2) источники доказательств (показания свидетелей, а также вопросы их психологии) (3) выводы экспертов и процессуальная природа экспертизы; (4) вещественные доказательства; (5) письменные доказательства; (6) личные объяснения обвиняемого) (7) вопросы объективации оцениваемых доказательств (с. 128-170).

Завершить изложение суждений этого ученого хотелось бы его весьма актуальной мыслью: суд постановляет приговор на доказательствах или им самим (с помощью сторон) собранных или им проверенных, ведь из самой постановки досудебного собирания доказательств, как предыдущей стадии без права сторон на активное участие в нем, следует, что материалы этого следствия не могут считаться в достаточной степени проверенными и всесторонними; на суде они подлежат обязательной проверке, чтобы очистить их от всех необоснованных примесей и установить правильную перспективу дела (с. 126).

Переходя к рассмотрению изданной в 1933 году основательной работе основателя харьковской школы отечественных процессуалистов проф. М. Гродзинского «Доказательства в советском уголовном процессе» [21] необходимо подчеркнуть, что она уже отмечена печатью марксизма-ленинизма, как государственной единственно правильной моноидеологии. Поэтому становится совершенно ясно, что она должна базироваться на положениях логики классовой борьбы и на основе марксистско-ленинской теории познания с ее сенсуалистской метафорой отражения, поскольку в литературе к этому произведению наряду с именами Дж. Бентама,  (20) К. Биркмайера, В. Уильза, Л. Владимирова, А. Вышинского, Ю. Глазера, Ф. Эли, А. Жиряева, П. Люблинского, К. Миттермайера, В. Спасовича, М. Строговича, Д. Тальберга, И. Фойницкого т.д. уже на первых позициях находится работа В. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», а также «Вопросы ленинизма» Сталина (хотя в тексте самой монографии М. Гродзинского никаких ссылок на указанные работы нет).

Зато следует указать на широкое использование автором компаративистского подхода, что позволило тогдашнему читателю ознакомиться с практикой законодательных установлений касающихся  вопросов доказывания в целом ряде европейских стран, чего явно не хватает сегодняшним украинским процессуалистам, ограничивающим свою компаративистику преимущественно опытом РФ или Беларуси (хотя случаются приятные исключения, которые подтверждают общее правило).

Трактуя теорию доказательств как «науку о доказательствах», проф. М. Гродзинский, тем не менее, отмечал, что ее задача состоит в теоретической разработке вопросов, связанных с доказыванием, и она  должна вскрыть классовый характер конкретной доказательственной системы и14 показать, как и почему доказательственные системы возникают, развиваются, распадаются, меняя в истории друг друга. Советская теория доказательств, по его мнению, должна выявить специфику советской доказательственной системы, осветить основные моменты доказывания в советском уголовном процессе, разработать методы доказывания и дать  тем самым советскому суду научно обоснованные указания, которыми последний мог бы руководствоваться в своей деятельности, выполняя возложенные на него задачи социалистического строительства [с. 6].

 

14 По его мнению, любую доказательную систему образуют: (1) способы собирания и характер тех материалов, на основе которых решается дело + (2) способы использования этих материалов; + (3) методы анализа и оценки материалов. Она является важной частью науки уголовного процесса, а потому требует специальной проработки в ряде правовых дисциплин, в частности, в криминалистике (с. 6).

 

(21) В плане архитектоники работа состоит из четырех разделов15, которые содержательно охватывают две группы вопросов. В контексте первой группы автором исследовалась проблематика: (1) системы формальных доказательств древнесостязательного процесса; (2) системы законных (легальных) доказательств розыскного процесса; (3) системы свободной оценки доказательств английского процесса; (4) системы свободной оценки доказательств континентального процесса; (5) советская системы свободной оценки доказательств. В рамках второй группы рассматривались: (1) понятие доказательственной системы уголовного процесса; (2) понятие теории доказательств; (3) понятие доказательств и их источников; (4) классификация доказательств (прямые и косвенные, обвинительные и оправдательные) (5) суть доказывания; (6) пределы доказывания; (7) относимость доказательств; (8) собирание доказательств; (9) допустимость источников доказательств; (10) способы получения доказательств.

Основной темой, центральной идеей рассматриваемой работы стали вопросы понятия процессуальных доказательств, которые автор понимает как доказывающие  факты (factum probans), которые, по его убеждению, получаются из сведений о них, черпаемых из источников доказательств – то есть, юридических феноменов, указанных в ч. 2 ст. 58 УПК УССР 1927 г. : «показаний свидетелей и потерпевших, заключений экспертов, вещественных доказательств, протоколов осмотров и других письменных документов, личных объяснений обвиняемых» (с. 8-9). Таким образом, проф. М. Гродзинский представлял доказательства как органическую трехэлементную процессуальную конструкцию  «доказывающий факт» +

 

15 Раздел первый – «Введение»; второй – «Исторический очерк доказательных систем»; третий – «Пределы доказывания»; четвертый – «Собирание доказательств». Как отмечал проф.М. Гродзинский (с. 3-4), в планируемой им части второй рассматриваемой монографии предполагалось рассмотреть вопросы показаний обвиняемого (раздел пятый); свидетельских показаний (шестой раздел); судебной экспертизы (раздел седьмой); вещественных доказательств и письменных документов (раздел восьмой); оценки доказательств (раздел девятый). Иными словами, часть вторая должна была быть посвящена нормативно-догматическим вопросам теории доказательств. 

 

(22) «сведения о доказывающем факте" + "процессуальный источник сведений о доказывающем факте».

Завершая наш анализ приведу позицию автора, который считал, что в советском уголовном процессе весь ход расследования и рассмотрения дела определяется деятельностью судебно-следственных органов. Посему, если буржуазный процесс, в частности в своем окончательном производстве, строится на соревновании сторон перед судом, то в процессе советском руководящая роль всегда принадлежит суду, а стороны являются его помощниками (с. 70).

Далее следует отметить, что для советской теории доказтельственного правая периода тридцатых-конца пятидесятых годов прошлого века был отмечен преобладанием теоретических взглядов акад. А. Вышинского, изложенных в трех изданиях (1941, 1946, 1950 гг.) его монографии «Теория судебных доказательств в советском праве» [22]16. Этот автор, исходя из того, что доказательственным правом является совокупность норм или правил, регулирующих порядок собирания, выявления, использования и оценки доказательств, к предмету теории доказательственного права относил доказательства как средства доказывания. По его мнению, эта теория должна исследовать виды доказательств (классификация), принципов собирания и представления доказательств, а также методы оценки и использования доказательств (с. 224).

Центральной идеей, вокруг которой разворачивается логика суждений этого автора, является утверждение, что судебная деятельность представляет собой одну из самых мощных функций государственного управления, одним из мощнейших  средств государственной политики (с. 10). Для выполнения этих функций суды опираются

 

16 Польский ученый Р. Кмечик, ретроспективно (2008 г.) оценивая публикацию в ПНР переводов этой работы А. Вышинского (1949 г. ), а также М. Строговича «Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе» (1959г.), не преминул заметить: обе книги, насыщенны идеологическим содержанием и полны презрения к формализму «буржуазной доктрины», в то же время презентуют взгляды западной науки, не давая возможности читателю высказать собственную оценку критики этих взглядов, которая осуществляется этими авторами зачастую очевидно тенденциозным способом и вследствие этого часто неубедительным [23, s. 65].

 

(с. 23) на советское доказательственное право, которое, как убеждает читателя акад. А. Вышинский, является свободным от недостатков и пороков разных чуждых советскому праву буржуазных «теорий» (с. 166).Уместно заметить, именно критике этих последних теорий посвящено почти две трети его работы, а остальное – краткому обзору  основных понятий советской теории доказательств (например, вопросы понятия судебных доказательств освещаются на неполных восьми страницах (с. 222-230). 

Главный же вопрос теории доказательств – проблема объективной (материальной) истины сначала рассматривается автором в контексте проблемы внутреннего убеждения (с. 143-149), а затем в рамках темы отрицания принципа внутреннего судейского убеждения и позитивной школы буржуазного права (с. 189-202). По моему мнению, позиция акад. А. Вышинского по вопросу истины в уголовном судопроизводстве имеет непоследовательный характер: он, с одной стороны, декларируя приверженность диалектико-материалистической методологии17, основанной на ленинской теории отражения, определяет ее как установление фактических обстоятельств дела в точном соответствии с действительностью (с. 196), а с другой – как правильное, то есть, такое, что соответствует фактическим обстоятельствам дела понимание данного события, роли и поведения в событии фигурантов процесса (с. 27). Полагаю, объяснение этому может дать периферийная часть его теории, сложившейся в период обучения В. Вышинского на юридическом факультете Киевского университета (1901-1913 гг.) и обогащенной чтением дореволюционных российских и западных процессуалистов, в которых доминирует взгляд на истину, как на практическую достоверность, как вероятность очень высокой степени.

Если обратиться к структуре рассматриваемой работы, то фактически в ней, по нашему мнению, можно выделить три смысловые составляющие: политико-доктринальную, теоретико-историческую и концептуальную. В рамках первой

 

17 Замечу inter alias, что в своей монографии А. Вышинский более ста раз ссылается на труды В. Ленина,  на Сталина – почти двадцать .

 

(с. 24) автором рассматривались такие вопросы, как: (1) роль и значение суда в советском государстве; (2) задачи советского процессуального права; (3) судебная политика, право и процесс; (4) наука судебного права и доказательства. Другая же составляющая была посвящена: (1) анализу теории формальных доказательств, английского доказательственного права, а также (2) теории «так называемой свободной оценки доказательств». В третьей части  автор излагал свои взгляды на такие проблемы, как: (1) внутреннее убеждение и социалистическая правосознание; (2) марксистский диалектический метод в советском доказательственном праве; (3) понятие судебных доказательств и их классификация; (4) относимость доказательств в советском праве; (5) обязанность доказывания в советском праве; (6) отдельные виды доказательств; (7) вопросы теории indicia.

Рассматриваемая работа примечательна, в частности, такими теоретико-методологическими позициями ее автора, которые, по моему мнению, в какой-то мере поныне исповедуются процессуалистами постсоветского пространства.

К примеру, А. Вышинский исходил из того, что системы доказательств, а отсюда и учение о доказательствах, в конечном итоге определяются принципами, целями и задачами уголовного права и уголовной политики [с. 59]. Иными словами, можно сказать, что он рассматривал процедуру в чисто инструментальном плане, как средство уголовной правовой деятельности, а не как самостоятельный правовой феномен (хотя, по нормальной логике все должно быть наоборот). Если к этому добавить его утверждение, что деятельность советского суда направлена «... против вражеских остатков эксплуататорских классов и их агентуры, против кучки недисциплинированных и разложившихся людей из собственного класса » (с. 26), то становится вполне понятным его тезис, что «судья должен вести процесс так, чтобы приговор или решение по данному делу в глазах всех являлось естественным и точно обоснованным итогом судебного и (с. 25) предварительного следствия, завершал бы выполненную в суде работу как естественный и логический ее результат» (с. 40).

Логика уголовного процесса, также постоянно подчеркивал акад. А. Вышинский, не исчерпывается только одной формально-юридической стороной дела, ведь в классовом суде логика процесса определяется соотношением классовых сил в стране; в логике процесса неизбежно находит свое выражение логика классовой борьбы, которая  в конечном итоге подчиняет действию своих законов ход  и результат каждого судебного процесса (с. 62). Поэтому правосознание судьи корректирует применения закона, который всегда в силу собственных формальных качеств более абстрактно, алгебраически относится к жизненным явлениям, чем это допустимо в суде (с. 181).

Акад А. Вышинский на страницах своей монографии последовательно утверждает, что диалектический материализм является точной научной методологией, а марксизм-ленинизм – настоящей наукой, а поэтому лишь на этой основе учение о доказательствах может подняться на высоту научной теории, способной решать задачи, стоящие перед наукой судебного права и судебной практикой (с. 215-216). Отсюда – если смотреть с методологических позиций автора – будет сделан вполне закономерный вывод, что доказательства, то есть предметы и действия людей, характеризующие исследуемые в ходе следствия явления, существуют независимо от сознания или восприятия следователя и судьи. Они объективны, как объективен мир явлений и вещей, в котором живет человек (С. 212).

Оценивая в целом рассматриваемую работу акад. А. Вышинского, написанную хорошим литературным русским языком (в отличие от «войлочного» современного  канцелярита), хотел бы подчеркнуть: если от ее содержания отминусовать революционные «инвективы» по адресу теории доказательств аncien régime, то в сухом остатке имеем лишь то, что можно было бы назвать жесткой позитивистской  парафразой на тему теоретических концептов, (с. 26) разработанных ведущими процессуалистами дореволюционной России и западных стран; написана она с позиций безудержной апологетики действующего (позитивного) законодательства, поэтому не стоит доискиваться в ней теоретико-постановочных вопросов и предложений de lege ferenda. Но, как говорится, нет худа без добра: тогдашний советский читатель, который хотел и мог читать между строк этого  произведения, мог хоть как-то ознакомиться с другими — не  советскими – взглядами на теорию доказательств в уголовном процессе18.

 

18  Для сравнения а contrario: через год после смерти акад. А. Вышинского (1954) в Польше вышла обстоятельная монография (415 с.) ученого с европейским именем проф. М. Чесляка (1921-2010) «Проблемы доказывания в уголовном процессе», которая давно уже стала классической в польской процессуалистике. Эта работа, написанная с привлечением нормативных и оригинальных литературных источников европейского уголовного процесса того времени, состоит из трех разделов, включая более пятидесяти групп теоретико-методологических вопросов. Итак, в первом из них — «Методологические и исторические основания теории доказательств в уголовном процессе» рассматриваются такие проблемные вопросы, как, например, доказательственное право, место науки о доказательствах в системе науки уголовного процесса; систематика науки о доказательствах; развитие науки о доказательства; понятие доказательств и их классификация; базовые понятия науки о доказательствах; логический характер процесса доказывания; презумпции; notoria; очевидность; правдоподобия; indicia. Во втором разделе «Основные принципы доказательственного производстве» рассмотрены проблематика понятия и классификации принципов доказательного производства, также их связь с другими принципами уголовного процесса: объективной истиной; объективизмом процессуальных органов; состязательностью; равенством прав сторон; правом на защиту; бременем доказывания; презумпцией невиновности; in dubio pro reo; непосредственностью; явностью и секретностью; устностью и письменностью; протокольностью; независимостью судей; свободной оценкой доказательств; независимостью уголовного суда в сфере фактических установлений; обоснованием решений; процессуальной быстротой. Раздел третий «Общие проблемы доказательного производства» посвящен таким, в частности, вопросам, как предмет доказывания; доказательственные запреты; субъекты доказывания; собирание доказательств; обязанности участия в доказательном производстве; доказательственные ходатайства; доказательственные сроки; доказательственныее решения. Центральной идеей теории доказательств М. Чесляка является объективная истина, которую он трактует как истинные процессуальные установления, то есть утверждение процессуальных органов о существенных для дела фактах, принятые на основе установленных доказательств, которые служат основанием для процессуальных решений (с. 103). Одновременно он, полемизируя с М. Строговичем, справедливо отмечает, что в суждениях об объективной истине не надо смешивать факты, как элементы определенного события, с фактами как знаниями о них (24, с. 118).

 

(с. 27)

5. Переходя к проблематике историографического ряда второго периода формирования отечественной теории доказательств (1960-2012 гг.) следует подчеркнуть, что знаковым для него стал выход в свет в 1973 г. коллективной монографии «Теория доказательств в советском уголовном процессе» [25](первое двухтомное издание - 1996-1967 гг.), разработанной рядом выдающихся московских ученых19. Итак, проф. Г. Миньковский и А. Эйсман, разграничивая доказательственное право и теорию доказательств, определили последнюю как часть науки уголовного процесса, посвященную изучению процесса доказывания на предварительном расследовании и в суде; она представляет собой систему теоретических положений, касающихся процесса доказывания.

 

19 В авторский коллектив этой работы входили авторитетные советские ученые  проф. Р. Белкин, А. Винберг, В. Дорохов, Л. Карнеева, Г. Кочаров, Г. Миньковский, И. Михайловская, И. Петрухин, А. Ратинов, С. Степичев, В. Танасевич, А. Эйсман и Н. Якубович. Полагаю, что это произведение, написанное более сорока лет назад, приобрело канонические формы теоретико-методологического стандарта, став таким образом культурным образцом, продолжает во многом определять стиль мышления постсоветских, в том числе и украинских процессуалистов. Так, например, А. Агутин утверждает, что это духовное наследие советской творческой мысли является актуальным и сегодня, когда, казалось бы, с уходом социалистической эпохи должен кануть в историю и присущий ей объективированный дух [26, с. 21]; подобным образом высказывается и Н. Погорецкий, подчеркивая, что эта работа и сейчас составляет значительную научную ценность, поскольку в ней разработаны теоретические и гносеологические основы теории доказывания, которые имеют методологическое значение для современных исследований в сфере доказывания, хотя отдельные ее положения с учетом достижения современной уголовно-процессуальной науки и изменений процессуального законодательства переосмысливаются, а также подвергаются критике, не всегда, по мнению этого ученого, обоснованной [27 c. 13]. Одновременно известный процессуалист В. Мельник подчеркивает, что эта работа на протяжении многих десятилетий системно не подвергалась критическому переосмыслению, учитывая уголовно-процессуальное законодательство РФ и только немногочисленной группе авторов книги «Доказывание в уголовном процессе Российской Федерации (теория и правоприменительная практика) удалось аргументированно пересмотреть основные положения советской теории доказательств [28, с. 21].

 

 

(с. 28) Центральной идеей этого произведения стала ленинская концепция объективной  истины как такого содержания человеческих знаний, которое правильно отражает объективную действительность и не зависит  от субъекта; не зависит ни от человека, ни от человечества. Истина – это результат правильного познания объективной действительности, содержание ее соответствует отображаемому объекту (с. 124-125). Она становится достижимой в процессе доказывания с помощью процессуальных доказательств, рассматриваемых проф. В. Дороховым, как любые фактические данные 20 (информация), содержащиеся в указанных в законе источниках, которая используется  в определенном законом порядке для целей доказывания (С. 227-228).

В свою очередь, общей методологической основой теории доказательств, как подчеркивается авторами этой работы, является диалектический материализм – философия марксизма-ленинизма, – откуда теория доказательств черпает основные концепции и руководящие научные идеи; методами теории доказательств является генетический, историко-юридический, сравнительно-правовой, а также описательно-аналитический, конкретно-социологический и структурно-логический (с. 3-23). Как подчеркивает В. Дорохов, марксистско-ленинская гносеология, как теория познания диалектического материализма, является основой советской теории доказывания. Марксистско-ленинские положения о первичности материи и вторичность сознания, о возможности познания человеком объективного мира, об объективной, относительной и абсолютной истине, партийности гносеологии, степенях познания, роли общественно-исторической практики в познании и т. д. полностью распространяются и на познание в уголовном судопроизводстве (с. 35-36).

Предметом теории доказательств, по мнению ее авторов, являются: (1) правовые нормы, устанавливающие порядок собирания, исследования и оценки доказательств по

 

(20) В этой связи надо заметить, что идею объявить доказательствами фактические данные трудно назвать новой, поскольку еще в 1910 г. проф. В. Случевский отметил: под уголовными доказательствами следует понимать те фактические данные, на основании которых судья может составить для себя относительно преступного посягательства убеждение о событии преступления и виновности лица, которое его совершило [29, с.190]. На законодательном уровне упомянутая теоретическая конструкция материализовалась в ч. 1 ст. 22 УПК Узбекистана 1929 г., где доказательства определялись как «любые фактические данные, устанавливающие или отрицающие наличие преступления, изобличающие или оправдывающие обвиняемого, отягчающие или смягчающие его ответственность», а в 1932 г. и 1935 г. аналогичные определения были закреплены в ст. 14 УПК Туркменистана и статьях 25, 26 УПК Таджикистана соответственно. Несложный анализ этих норм позволяет сказать, что эти фактические данные «черпались» из указанных в законе процессуальных источников. Почему проф. В. Дорохов обошел вниманием этот науковедческих факт - пусть исследуют историки права. Хотя, по моему мнению, ответ может лежать в периферийной части его теоретических взглядов ...

 

(с. 29) уголовным делам; (2) практическая деятельность органов суда, следствия и дознания в ходе доказывания, а также лиц, привлеченных к участию в нем; (3) закономерности, связанные с возникновением, хранением, передачей и обработкой доказательной информации; (4) история развития доказательственного права; (5) нормативный порядок доказывания в социалистических странах: (6) критический анализ доказательственного права буржуазных государств. Ближайшей и непосредственной целью теории доказательств, считали эти ученые, является получение и углубление знаний, касающихся ее предмета – процесса доказывания, а конечной – совершенствование практики деятельности доказывания. Содержанием же теории доказательств является прежде всего упорядоченное, целостное, внутренне связаное отражение своего предмета – процесса доказывания, а средствами этого отображения служат образы и понятия, с помощью которых описываются и объясняются элементы этого процесса и сам он в целом, а ее системой является последовательность и взаимосвязь в расположении элементов ее содержания.

Исходя из этого, проф. Г. Миньковский и А. Эйсман в структуре теории доказательств выделили Общую часть, в которой должны рассматриваться такие теоретико-методологические вопросы, как: (1) характеристика задач, предмета, содержания и системы теории доказательств; (2) место в системе научного знания; (3) методические и правовые основы теории доказательств в советском уголовном процессе; (4) система исходных понятий теории доказывания; (5) цель и предмет доказывания; (6) классификация доказательств; (7) относимость и допустимость доказательств; (8) общая характеристика процесса доказывания и его элементов; (9) оценка доказательств; (10) субъекты доказывания) и Особенную часть теории доказательств, где исследуются вопросы: (1) отдельные разновидности доказательств; (2) отдельные этапы доказывания; (3) следственные и судебные действия; (4) доказывание по отдельным категориям уголовных дел.

Подытоживая изложенное, хотел бы отметить: по большому гамбургскому счету эта работа представляет собой не столько теорию (с. 30) sensu stricto, сколько добротный развернутый научный комментарий к доказательственным нормам УПК РСФР 1960 г., в котором его авторы, разъясняя их содержание, так же как и акад. А. Вышинский, не выходили за рамки позитивного права и не ставили перед собой задачу определения путей ее дальнейшего развития,  превращения ее в современную интегральную отрасль юридического знания, открытую для критики, а затем способной для развития. Как правильно отметил в 2003 г. российский правовед Ю. Прохоров, современная теория доказательств постоянно топчется на одном месте, боясь выйти за пределы процессуального права, опасаясь быть обвиненной в правовом нигилизме, обрекая тем самым себя на хождение по замкнутому кругу (30, с. 310). Тем не менее, став теоретико-методологическим каноном 21, она на много лет вперед установила рамки и контекст понимания содержательной проблематики теории доказательств (в первую очередь, речь об истине как центральной категории теории доказывания и диалектическом материализме как ее методологической основе) не только для процессуалистов СССР, но и большинства стран постсоветского пространства.

Украинские процессуалисты в этом плане, отнюдь не являются исключением, что хорошо видно из анализа содержания их работ разного жанра, объединенных темой теории доказывания. Например, через пять лет (1978) после выхода в свет упомянутой выше «Теории доказательств в советском уголовном процессе» проф. В. Нор в учебном пособии «Проблемы теории и практики судебных доказательств» определил теорию доказательств как

 

21 Уместно будет напомнить, что канон, как его определяют языковеды, это – неизменная (консервативная) традиционная, не подлежащая пересмотру совокупность законов, норм и правил в различных сферах деятельности и жизни человека. Поскольку влияние указанной каноничности начало распространяться на сферы других процессов, что дало в 2015 г. проф. А. А. Галустьяну возможность поддержать суждения некоторых российских процессуалистов о том, что советская теория доказательств в уголовном процессе, трансформированная в теорию доказывания в уголовном процессе РФ, и по настоящее время является фундаментом для других разновидностей процессуального доказывания (гражданского, административного и арбитражного) [31].

 

(с. 31)   часть науки советского уголовного процесса, которая изучает процесс  доказывания, рассматривая его в плане цели, средств и самого процесса, солидаризируясь с проф. Г. Миньковским и А. Эйсманом в характеристике предмета теории доказательств, автор далее кратко осветил проблематику исторического аспекта  развития систем доказательств; вопрос объективной истины с позиций марксистско-ленинской теории познания как методо-логической основы теории доказательств, а затем осветил на основе УПК УССР 1960 г. содержание таких ее базовых понятий, как доказательство, предмет и пределы доказывания, процесс доказывания и оценки доказательств [32].

В 1991 году появились «Методические указания по теории судебных доказательств» [33] авторства одесского процессуалиста доц. И. Михайлова, который подчеркнул, что по многим сложным проблемам теории судебных доказательств в правовой литературе, к сожалению, и сегодня еще нет единого научного подхода к их пониманию, а это затрудняет студентам – будущим практикам – определить собственную позицию по этим вопросам. Теория судебных доказательств, по его мнению, как юридическае наука изучает юридические нормы, связанные с доказыванием и практикой их применения, то есть ее назначение состоит в исследовании позитивного права в аспекте правоприменительной деятельности (c. 5).

Поэтому теорию доказательств автор обозначил как самостоятельную часть теории уголовного процесса, находящуюся в диалектическом единстве  со всеми ее частями. Структурно он разделил ее на две части – Общую, которая призвана изучать вопросы, касающиеся процесса доказывания и всех видов доказательств и Особенную, исследующую вопросы отдельных видов доказательств, порядка использования доказательств, их специфику. Автор, исходя из убеждения, что поскольку марксистско-ленинская теория познания является воистину научной теорией, то только она может быть методологической основой теории доказывания. В ее контексте доц. И. Михайлов подверг критике  «вредные концепции» акад. А. Вышинского по вопросам теории и практики (с. 32) доказывания (с.15-27)22,  определив в итоге содержание истины как фактических данных, которые существуют вне нас и не зависят от нас; установить объективную истину по делу  означает познать событие преступления в точном соответствии с тем, как это имело место в действительности (с. 32).

В 1998 г. В. Тертышник и С. Слинько опубликовали свою «Теорию доказательств» [34], жанрово относящуюся к учебно-методическим пособиям. Авторы не привели своего определения понятия «теория доказательств», отметив только, что ее задачей является концептуальная разработка всех элементов (аспектов) установления объективной истины (предмет доказывания + субъекты доказывания + средства доказывания + процесс доказывания). Эти авторы считают, что теория доказательств по своей внутренней структуре соответствует структуре доказывания (с. 4-5). Содержание данной работы представлено в трех ее разделах – «Доказательства и доказывание в современном  уголовном процессе» (с. 6-63), «Теория и практика применения новых (нетрадиционных) способов и форм собирания и исследования доказательств» (с. 64 - 113), а также «Правовые основы, теория и практика следственных действий» (с. 114-210).

Главной идеей теоретических взглядов этих авторов является идея объективной истины, которую они понимают в картезианском духе как соответствие выводов органов дознания, следователя, прокурора и суда обо всех существенных обстоятельствах дела тому, что имело место в реальной действительности (с. 3). Это соответствие устанавливается на основе достоверных доказательств, то есть любых, полученных в установленном законом порядке достоверных фактических данных (с. 11).

 

22 В этой связи следует – ради научной объективности – позиционироваться: одно дело – рассматриваемая работа акад. А. Вышинского, в которой нет ничего откровенно антинаучного и реакционного; совсем другое - его непосредственное участие в юридическом зазеркалье периода сталинизма в СССР: сознательный радикальный разрыв между словом и делом полностью нивелирует научный авторитет этого автора, не позволяя ему занять достойное место среди ученых-процессуалистов с безупречной нравственной репутацией. Впрочем, пусть каждый  сам определяется в своем отношении к нему… .

 

(с. 33) Далее отметим, что 2006 г. ознаменовался выходом в свет учебника проф. Е. Коваленко «Теория доказательств в уголовном процессе Украины» [35]23. Автор определяет ее как систему научных положений, характеризуя теорию доказательств как часть науки уголовного процесса, посвященную изучению процесса доказывания на стадиях дознания, предварительного следствия и судебного разбирательства уголовного дела (с. 7). В качестве методологической основы теории доказывания он также рассматривает материалистическую диалектику (С. 24), а к ее методам (вслед за проф. Г. Миньковским и А. Эйсманом) относятся генетический, историко-юридический, сравнительно-правовой, а также описательно-аналитический, конкретно-социологический и структурно-логический методы (с. 13). Как утверждается в этом учебнике, предметом теории доказательств является доказательственное право как система юридических норм, регулирующих процесс доказывания, а также закономерности практической деятельности субъектов уголовного судопроизводства, исследования принципов доказывания 24, история институтов доказывания, вопросы применения доказательственного права в иностранном  уголовном процессе (с. 8).

Систему теории доказательств, по мнению автора, образует Общая часть, в которой должны рассматриваться такие вопросы, как: (1) понятие и содержание теории доказательств; (2) ее место в системе научного знания; (3) понятие доказательств, их классификация; (4) понятие и классификация процессуальных источников доказательств; (5) предмет и пределы доказывания; (6) вопрос презумпции невиновности;

 

23 Проф. В. Гончаренко в 2011 г. в статье «Предмет доказывания в уголовном судопроизводстве» назвал эту работу фундаментальной [36, c. 121].

24 В 2011 г. Е. Коваленко издал монографию «Научные основы уголовно-процессуального доказывания» [37], в которой, судя по ее содержанию, под научными принципами уголовно-процессуального доказывания он настроен понимать: (1) основы теории и практики использования доказательств (источников доказательств) в уголовном процессе, где изложены данные о совокупности исходных понятий теории доказательств (с. 6-206), (2) применение технических средств собирания и проверки доказательств (источников доказательств) (с. 207-235), а также (3) основные разновидности источников доказательств, используемых в доказывании на предварительном и судебном следствии (с. 236-415).

 

 (с. 34) (7) построение криминалистических версий; (8) оценка доказательств и их процессуальных источников; (9) применение технических средств в доказывании; (10) субъекты доказывания, и Особенная, где Е. Коваленко представил свои взгляды по таким вопросы, как: (1) характеристики отдельных видов источников доказательств;  (2) доказательственная проблематика: задержание подозреваемого и привлечения в качестве обвиняемого; (3) документы, протоколы следственных и судебных действий; (4) особенности доказывания в отдельных производствах [с. 11-120]. Он так же как и проф. Г. Миньковский и А. Эйсман рассматривает в качестве специфических задач теории доказательств  углубление содержания категорий доказательственного права, теоретическое обобщение практики его применения, а отсюда и совершенствование практики деятельности доказывания в целом (с. 9). Базовой идеей теории доказательств у этого автора является объективная истина как точное и полное соответствие объективной реальной действительности выводам следствия и суда об обстоятельствах уголовного дела, правовую квалификацию деяния и наказания виновных в  совершении преступления (с. 23), а средствами ее достижения – доказательства, то есть, фактические данные (сведения о фактах), получаемые из определенных в законе их процессуальных источников (с. 39).

В 2012 г. после принятия Верховной Радой нового УПК одесские процессуалисты Т. Лукашкина и Л. Гуртиева издали учебно-методическое пособие «Теория доказательств в уголовном судопроизводстве» [38], в котором определили ее как систему научных положений (знаний, концепций), которая имеет своим предметом доказательственное право, практическую деятельность субъектов уголовного процесса по доказыванию; историю развития институтов и норм, регулирующих деятельность доказывания; нормы доказательственного права и практику их применения в других государствах. По их мнению, теория доказательств должна изучать закономерности развития соответствующих разделов законодательства, формулировать определенные идеи и концепции их дальнейшего развития. В качестве ведущей идеи теории доказательств они склонны рассматривать уже идею конвенциональной (с. 35) истины, то есть знания, которое считается истинным благодаря соблюдению в течении его получения предусмотренных законодательством правил. В качестве методологической основы теории доказательств Т. Лукашкина и Л. Гуртиева рассматривают общие философские положения (не указывая, к сожалению, какие именно), которые присущи любой познавательной деятельности и признают принципиальную возможность познания человеком окружающей мира. Саму теорию доказательств, как и другие исследователи, эти авторы организовали  двумя частями – Общей, в которой должны рассматриваться вопросы понятия доказательств и их классификации; предмета и пределов доказывания; процесс доказывания и его субъекты; другие вопроса доказывания, а также Особенной, предметом которой является учение об отдельных видах доказательств / источниках доказательств (с. 6-11) Если речь идет о доказательствах, то последние предлагается трактовать как сведения (информация) о фактах. содержащихся на определенном материальном носителе, который называется «источник» (вид) доказательств » (с. 14).

В 2014 г. проф. М. Погорецкий, разделяя базовые теоретико-методологические постулаты в уже упомянутой «Теории доказательств в советском уголовном процессе » 1973, в своей программной статье «Теория уголовно процессуального доказывания: проблемные вопросы» [27] разграничил теорию доказательств и теорию доказывания, делая верный вывод, что каждая из них имеет свой предмет. По его мнению, предметом теории доказывания, являются: (1) теория доказательств; (2) правовые нормы, регламентирующие процесс доказывания, теория и практика их применения; (3) структурные элементы доказывания (объект, предмет, цель, задачи, средства, субъекты, результат), его этапы и стандарты (4) теория, правовое регулирование и практика доказывания в зарубежных странах; (5) теория, правовое регулирование и практика доказывания в ЕСПЧ и других международных институциях; (6) история развития доказательственного права.

Предметом же теории доказательств является: понятие, сущность, классификация, свойства доказательств (c. 14-15). Как и у других (с. 36) отечественных процессуалистов, главной идеей теории доказательств является концепт объективной истины как однозначного и в полного соответствия обстоятельствам преступления, подтвержденного проверенными доказательствами обвинительного тезиса. Доказательства  проф. М. Погорецкий рассматривает как понятие, состоящее из трех элементов – фактических данных, их процессуальных источников и процессуальной формы как установленного законом порядка получения фактических данных из соответствующих источников (с. 12-22).

Завершим тему обзором содержания учебника «Теория доказательств», изданного 2015 коллективом авторов под общей редакцией проф. В. Тертышника» [39]. Авторы, разделяя позицию харьковских процессуалистов проф. С. Альперта и доц. Н. Сибилевой25, определяют теорию доказательств как науку, изучающую  принципы доказывания и механизмы их реализации; совокупность и структуру доказывания и доказательств; разрабатывает рекомендации по формированию доказательств и их использования в уголовном судопроизводстве (с. 12). Поэтому теория доказательств на высоком уровне обобщения определяет цели и задачи доказывания, требования к субъектам доказывания, содержание, средства и процессуальную форму доказывания, формулирует главные дефиниции и принципы процесса доказывания, определяя тем самым модель и саму технологию доказывания в современном уголовном судопроизводстве. Целью теории доказывания эти процессуалисты называют получение и углубление знаний, направленных на совершенствование доказательственного права и процесса доказывания (С. 12). Объектом же теории доказательств выступает совокупность юридических явлений: доказательственное право (модель деятельности); основанная  на нормах права практическая деятельность (практически сам процесс доказывания); уголовно-процессуальные отношения участников процесса доказывания в уголовном производстве.

 

25 См.: Альперт С., Сібільова Н. Докази і доказування в кримінальному процесі / Кримінальний процес України. За ред. Ю. Грошевого и В. Хотенця. Х.: Право, 2000. С. 128

 

 

(с. 37) Кроме того, к нему могут быть отнесены вопросы истории доказательного права и его особенности в разных странах. К предмету теории доказательств, по мнению авторов, относятся закономерности доказывания и современные технологии доказательной деятельности (с. 11). Структуру теории доказательств образуют два ее раздела: общий, где излагаются наиболее общие знания о понятиях и видах доказательств и процессе доказывания, и особенный, в котором речь идет об особенностях собирания, исследования, оценки, проверки и использования доказательств во время проведения следственных (розыскных) действий (собственно теория следственных действий) и доказывания в ходе судебного следствия (с. 13).

Ведущей идеей теоретических взглядов авторов является идея объективной истины, которую они понимают как соответствие выводов лица,  производящего дознание, следователя, прокурора и суда о всех существенных обстоятельства дела тому, что имело место в реальной действительности (с. 32). Это соответствие устанавливается на основе доказательств, то есть любых, полученных в установленном законом порядке достоверных фактических данных (с. 50, 62).  Основой же теории доказательств авторы учебника считают доказательственное право, которое определяет цель и предмет доказывания; понятие и виды доказательств; требования допустимости доказательств; принципы доказательственного права; содержание и компоненты процесса доказывания; средства доказывания, систему следственных и других познавательно-доказательственных действий (с. 14-15). Содержание данной работы изложено авторами в трех ее разделах – «Теория доказательств и современное доказательственное право» (с. 5-100), «Виды доказательств» (с. 111-146), «Следственные  (розыскные) действия в уголовном производстве (с. 153-279) 26.

 

26 Для сравнения: в 2008 г. В Польше вышло третье издание учебнике «Доказательственное право. Очерк изложения» под общей редакцией проф. Р. Кмечика [23]. Эта работа состоит из девяти разделов. В первом - «Общие проблемы доказывания права» (с. 19-32) - авторы представляют свои научные позиции по базовым положениям и терминологическим определениям в области доказывания и доказательств, а также рассматривают проблематику доказывания в контексте европейской системы права; во втором – «Набросок развития теории доказательств в Европе и ее современное состояние в Польше» (на фоне исторических форм доказательственного производства) продемонстрировано движение европейской юридической мысли в аспекте формирования и развития доказывания («теории доказательств») (с. 33-67); в третьем – «Главные принципы доказывания, правовые и доказательственные гарантии» (к ним отнесены, в частности, принципы состязательности и диспозитивности; материальной истины; презумпции невиновности; непосредственности; свободной оценки доказательств; непрерывности процесса и концентрации доказательственного материала etc) (с. 68-107); в четвертом – «Предмет доказательства» речь идет о проблематике факта и предмета доказательства (с. 108-121); в пятом – «Систематика доказательств в уголовном, гражданском и административном процессах» изложены представления авторов о классификации доказательств в указанных производствах (с. 122-133); шестом – «Доказательственная инициатива. Поиск доказательств по уголовным делам» исследуются вопросы доказательственной активности сторон и суда во время поиска доказательств (с. 134-143); седьмом (самом большом по объему) – «Источники доказательств и средства доказывания. Получение ( «использование») доказательств» изложены позиции авторов по вопросам работы "процессуальных" органов с источниками доказательств (процессуальные носители информации о праворелевантных фактах дела) и средствами доказывания (содержание информации, почерпнутой из источника доказательств) (с.144-208) в восьмом – «Доказательственные запреты и их классификация. Процессуальные последствия нарушения запретов, правил и процессуальных гарантий в доказательном производстве» освещаются вопросы допустимости доказательств и процессуальные последствия нарушения правил формирования доказательств (с. 209-215); в девятом – «Оценка доказательств и его результаты; доказанность и суррогаты доказанности. Функция бремени доказывания» представлены взгляды польской доктрины на такие доказательные феномены, как оценка доказательств на разных этапах работы с ними, бремя доказывания (onus probandi), а также такие стандарты доказанности как «истина» и «правдоподобие» (достижение определенного уровня вероятности) (с. 216-240).

 

(с. 38) 6. Из приведенного выше, а также из его содержательно-тематического интерьера, как мне кажется, следуют такие, в частности, теоретико-методологические выводы:

1. Как я уже упоминал выше, источником вдохновения и культурным образцом (эталоном) отечественной теории доказательств является советская теория доказательств, являющая собой научный продукт, изготовленный в немалой степени на основе концептуальных положений, сложившихся в российской процессуальной доктрине периода подготовки и проведения судебной реформы 1864 г. После 1917 г. советская теория доказательств, сохраняя структурную организованность своей «развенчанной» предшественницы – дореволюционной теории доказательств, которая соответствовала стандартам тогдашнего знания, – но, будучи практически оторванной от западного юридического и общенаучного (с. 39) контекста, а также находясь под мощным идеологическим давлением, стала единственным теоретико-методологическим стандартом в области исследований деятельности доказывания. Главным ее идеологическим заданием стало обоснование познавательного raison d'etat в области уголовного процесса в соответствии с требованиями, изложенными в известной работе В. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» – культовой книге советской философии27.

2. Отечественная теория доказательств в ее нынешнем состоянии, соответственно, сохраняет практически все концептуальные положения советской теории доказательств, сформированные в 50-70 гг. прошлого века, поэтому следует отметить, что она как продукт и непосредственный наследник российско-советской научной оформленности создавалась прежде всего как орудие обеспечения потребностей процессуальной догматики и комментирования «священных» нормативных текстов позитивного права 28. В такой своем инструментальном качестве она

 

27 В Советском Союзе эту работа, изданная в 1909 г. под псевдонимом «Ильин», фактически была закрыта от любых попыток критического осмысления ее концептуальных положений до самого конца 80-х гг. прошлого века. Как отмечал один из первых ее критиков А. Богданов (Малиновский), эта философская книга (он называет ее «детской») прямо поражает читателя вездесущим духом слепой, наивной веры в авторитеты, когда для ее автора любой вопрос окончательно и бесповоротно решается подходящей цитатой из Маркса или Энгельса. По мнению А. Богданова, В. Ленин даже не представлял себе возможности думать по иному типу, поскольку пророки не имеют права ошибаться. Если пророк сможет хоть раз ошибиться, то его учение уже не будет откровением с небес, не будет истиной ... [приводится по 41]. В данном контексте П. Плюто обращает внимание на обнаруженную Богдановым одну из основных свойств ленинского мышления – редукцию, когда присущая действительности сложность сводится к неким первоосновам, а сам автор тяготеет к очевидному и скрытому поиску образцов и норм [40]. В свою очередь, философ К. Кантор довольно резко заключает: догматическую форму философскому учению К. Маркса и Ф. Энгельса придал Сталин своим наброском «Об историческом и диалектическом материализме» (1938 г.). С тех пор невежественная  книга В. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» объявлена Эверестом философской мысли, а собственное философское произведение генсека – победным флагом, водружённым на философской вершине [41].

28 Как правильно подчеркивает в этом плане уже упоминавшийся мной Ю. Прохоров: «Достаточно только ознакомиться с теоретическими наработками юристов по соответствующей тематике, чтобы убедиться в том, что по своему внутреннему содержанию, структуре разделов, системе построения и характеру изложенного материала, теория доказательств, скорее всего, и на деле представляет собой обширнейшие комментарии уголовно-процессуального права, и, в первую очередь, норм права доказательного» [30, c. 308]. Проф. В. В. Лунеев совершенно справедливо указывает на недостаточный уровень развития наук уголовного цикла, которые, как правило, редко выходят за пределы толкования догматики уголовного права и процесса на проблемы фундаментального характера [42, с. 42].

 

(с. 40) более или менее удовлетворительно обеспечивала комментирование действующих норм доказательного  права, а в «теоретическом» направляла к разработке учеными "самых совершенных" дефиниций правовых понятий, неутомимого «поиска дополнительных аргументов», «уточнений», «усовершенствований» et cetera, направленных на поддержание и сохранение status quo ее базовых постулатов. Не умаляя методической важности подобных вещей, следует вместе с тем не забывать, что основной задачей любой теории должно быть не проведении многолетних схоластических дискуссий (например, типа возможности существования единственно правильной сути процессуальных доказательств или дилетантские попытки решить философскую проблему истины в процессе и т. д.), а, в первую очередь, задача критической рефлексии действующих нормативных конструкций и разработка основных законодательных novum, которые отвечали бы современным процессуальным вызовам. К сожалению, у нас как-то уже давно подзабылась, затерлась известная максима, что наука начинается там, где она начинает говорить «нет» законодателям.

Поэтому, как совершенно правильно подчеркивают в этой связи российские ученые проф. А. Александров и его ученик М. Никонов, представители научного сообщества продолжают восторженно возится со скелетообразными схемами советских теорий пятидесятилетней давности, а в теории судебных доказательств общий кризис отечественной правовой культуры переживается наиболее остро ... [43, c. 68]. В результате имеем то, что имеем: как с грустью отмечали в 2008 г. другие российские авторы, понятия доказательства и доказывание  – давно забытые нашим правосудием и в наших учебниках по процессуальному права, оторваны от рациональных источников [44].

(с. 41) 3. Название «теория доказательств», хотя за десятилетия она достаточно хорошо прижилась в науке отечественного уголовного процесса и приобрело характер терминологического обыкновения, все же должно, по моему мнению, получить более точное, более адекватное ситуации ее наименование – «теория доказывания», на что в разное время уже обращали свое внимание такие авторитетные процессуалисты, как С. Курылев [45], С. Зинатулин [46, с. 6-7], Р. Якупов [47, с. 160] и другие ученые29. Дело в том, что присутствие первого названия в понятийно-категориальном аппарате процессуальной науки двадцатых-тридцатых годов прошедшего века было, по моему мнению, вполне уместным и находило свое оправдание и обоснование в тогдашней теоретической трактовке доказывания как «стандартной» процедуры логического доказательства. С одной стороны, безусловное знание логики (речь о столь так не любимой В. Ленным и акад. А. Вышинским формальной логике) сторонами и судом как бы презюмировалась30, а с другой – было и понимание ее деятельностной спецификации, обусловленной особенностями сферы ее использования – уголовного процесса. Если было понимание того, что доказывание в уголовном процессе является определенной разновидностью логического доказательства в целом (надо просто брать и накладывать логические схемы на процессуальный материал), то осознание этого факта вполне естественно нацеливало тогдашних процессуалистов в первую очередь на теоретическое освоение своего –

 

29 Как заключает В. Галузо, теоретический фундамент уголовно-процессуального  доказывания видоизменялся: от теории доказательств (60-70-е гг. - конец прошлого века) через теорию доказательств и доказывания (конец прошлого века — 2001 г.) до теории доказывания (от 2001г. и по н.в), что можно вполне приложить к отечественному (украинскому) контексту [48].

30 Обращая внимание на факт наличия надлежащей логической подготовки у дореволюционных юристов, качество которой, судя по всему, обеспечивалась уровнем тогдашней системой образования, следует привести вывод известного логика проф. Д. Лахути, который пишет: сразу после Октябрьской революции формальная логика в советском государстве оказалась на обочине а после ее кратковременного возвращения в школьные программы в послевоенные годы, после смерти И. Сталина этот предмет как-то незаметно выпал из школьной программы. Правильной является в рассматриваемом контексте егоя мысль, что логика может быть как орудием порабощения и освобождения, так и орудием догматизма и критики [49, с. 164-169].

 

(с. 42) процессуального домена – юридических феноменов, упомянутых в УПК того периода времени («показания свидетелей и потерпевших, выводы экспертов, вещественные доказательства, протоколы осмотров и другие письменные документы и личные объяснения обвиняемого»). Отсюда и адекватное название самой исследовательской рамки – «теория доказательств». Если же посмотреть на реальное содержательное наполнение современной «теории доказательств», объектом которой является процесс доказывания как специфическая юридическая деятельность, то становится очевидным, что исследования феномена процессуальных доказательств является лишь одной из многих ее возможных аспектизаций и заданий. Если же доводить эту мысль до логической завершенности, то в структуре современного процессуального знания проблематика института процессуальных доказательств может быть «схвачена» и оформлена в пределах такого ее структурного элемента как, например, «учение о процессуальных доказательствах», подчиненном теоретико-методологическом целом – теории доказывания.

4. В составе отечественной теории доказательств роль ее методологической основы продолжает играть традиционная гносеология, которая в немалой степени является воплощением натуралистического подхода. Последний, как справедливо пишет проф. Л. Микешина, проявляется прежде всего в стремлении строить гносеологию как учение о природе познания, его естественнонаучные и психологические предпосылки, механизмы, свойства, отвлекаясь от личностных, культурно-исторических «параметров», трактуемых как проявления психологизма, или социологизма. В учении о познании, утверждает исследовательница, доминируют классические идеалы научности, взятые из естествознания, которые требуют «науко-образного» объяснения на этой основе принципов причинности, объективности всех познавательных процессов и явлений. Этому подходу, по ее мнению, наиболее отвечает трактовка познания как отражения с его весьма грубой и приблизительной абстракцией традиционного «ступенчатого» разделения познания на (с. 43) чувственное и логическое, а также отвержение знаковой формы чувственного отражения, что приводит к наивно-реалистическому отождествлению чувственной картины объективной действительности с самой этой действительностью. Преодоление натурализма, подчеркивает автор, является одним из обязательных условий становления современной философии познания, в которой не только познавательный процесс, но и сам познающий человек не могут быть сведены к узко гносеологическим смыслам категории субъекта. Современная же философия познания исходит из предпосылки о недостаточности абстракции субъектно-объектных отношений и необходимости рассматривать их через призму коммуникации, диалога субъектов, то есть через межсубъектные связи и отношения, рассматривая общение как универсальное условие человеческого бытия и познания. На основе сведения всей познавательной проблематики к контексту культуры и социума, рассмотрения познания в его антропологических смыслах и аспектах, создается возможность преодоления традиционной гносеологии как исторической формы, которая парадоксально совмещает в себе наивно-реалистические, натуралистические и предельно абстрактные представления и идеи [50, с. 3-5]. Поэтому, как справедливо еще в 1999 г. сделал вывод С. Пашин, столкновение естественнонаучного и деятельностного подходов к оценке допустимости материалов и составляет главную гносеологическую и теоретическую проблему отечественного (постсоветского) доказательственного права [51, c. 67]. С тех пор прошло уже шестнадцать лет, но теоретический воз и ныне там ... К сожалению, что-то мешает постсоветским процессуалистам наконец-то «схватить» и отрефлексировать эту, пожалуй, уже ставшую мировоззренческой проблему.

5. Ядерной, познавательной основой отечественной теории доказательств является концепция объективной истины, в которой ее адептами понимается такое содержание человеческих знаний, которые правильно отражает объективную действительность и не зависят от субъекта, не зависят от человека, ни от человечества. Истина – это результат правильного познания объективной действительности, содержание (с. 44) которой соответствует отображаемому объекту. Поэтому советскими процессуальными классиками утверждается, что нет никаких оснований усматривать препятствия гносеологического порядка на пути достижения истины в уголовном судопроизводстве. Человеку доступно познание законов природы и общества, доступно\\ ему и познание отдельных событий, явлений. Те же препятствия, которые возникают в ходе расследования и судебного рассмотрения дела в суде, относятся к сложностям  практического характера, а преодоление их зависит от следователей и судей, от их опыта, умения, организации работы (как видим, все просто, как и построение коммунизма в одной отдельно взятой стране).

Утверждается, что выводы следователя и суда будут соответствовать действительности, если они основываются на достоверных, проверенных практикой фактических данных и построены с соблюдением всех логических правил. Общественная практика является единственным критерием истины для выводов органов расследования и суда, в чем заключается ее абсолютный характер. Выводы органов расследования и суда выражают абсолютную истину, потому что они проверены, доказаны практикой.

Одновременно критерий практики имеет и относительный характер. Его относительность определяется непрерывным развитием общественно-исторической практики и неисчерпаемостью объектов познания. Событие преступления также неисчерпаемо, как и любое другое явление объективного мира; относительность критерия практики заключается в его неполноте. В объединении абсолютного и относительного моментов выражается диалектическая природа критерия общественной практики (25 c. 35-73). Если сказать коротко, то диалектический материализм вкупе  с теорией отражения наделил славных тружеников советского уголовно-процессуального цеха воистину господними компетенциями прозирать сквозь время и пространство и безошибочно оценивать на соответствие знание о прошлом событии самому событию; правда, как-то непросто взять в голову: а для (с. 45) чего в этом случае, во-первых, вообще потребность что-либо доказывать, а во-вторых – все институты судебного контроля судебных решений?

6. Теория доказательств в ее сегодняшних параметрах в качестве теоретико-методологической основы, задающей теоретический образ ее предмета, использует юридическую конструкцию (процессуальный схематизм) «собирание → проверка → оценка доказательств», которая в отличие от УПК 1960 г. нашла свое нормативное закрепление в ч. 2 ст. 91 УПК 2012 г. По моему мнению, есть основания полагать, что  этот схематизм был разработан еще в конце девятнадцатого века немецкими процессуалистами [52, с. 23-25], который из-за его соответствия господствующей естественнонаучной парадигме распространился и на доктрины других европейских стран. Если его оценивать в деятельностном плане, то он имеет характер четкого предписания соответствующему процессуальному функционеру собрать процессуальные доказательства, подвергнуть их проверке и оценке, а затем сделать выводы по результатам доказывания в форме соответствующего процессуального решения. В едином процессе доказывания немецкая процессуальная мысль различала деятельностный аспект (ссобирание + проверка доказательств) и интеллектуальный, то бишь оценку процессуальных и логических доказательств (фактов), а также оперирование фактами и построение выводов по делу.

В этой связи надо обратить внимание на два таких момента. Первый. Упомянутый юридический схематизм, сформированный в эпоху бурного развития естественных наук31 и обусловленного им соответствующего стиля мышления ученых, имплантировал в теоретическое сознание юристов довольно странное заблуждение: процессуальными доказательствами являются некие вещи, определенные материальные субстанции,

 

31 В этом плане не можем не согласиться с выводом проф. Л. Петровой, которая считает: существует необходимость пересмотра нашей гносеологии, имеющей до сих пор сциентичный характер и не учитывающей экзистенциальную природу мышления. Далее она справедливо подчеркивает, что модель естественнонаучного знания, по сути, без какого-либо основания гипостазирована в качестве модели знания в целом [53, с. 20 и след.].

 

(с. 46) которые содержат имманентно присущую им совокупность объективных признаков32; «собранные» доказательства, ясное дело, можно точно измерять и фиксировать, обеспечивая тем самым установление объективной истины как цели доказывания. Второй. В отечественной теории доказательств данный концепт пытались реализовать в рамках сформированного В. Дороховым в начале шестидесятых годов прошлого века информационного подхода к пониманию доказательств. Оценивая его плоды по прошествии многих лет, следует откровенно признать: Король-то голый! Как показывают мои многолетние тематические наблюдения, ничего нового – кроме кибернетического антуража – ни теории, ни практике он не дал (хотя сколько было в начале ожиданий радужных перспктив!).

Однако – ничего не попишешь – информационный подход к пониманию сути фактических данных, негативно сказался на «юридичности», «процессуальности» понимания как самого доказывания, так и его главного средства – доказательств, поскольку в такой модели информация (сведения) непременно трансформируются в сознании юриста из ценности юридической в ценность гносеологическую, познавательную, причем совершенно самодостаточную, ибо каждый прекрасно отдает себе отчет в ее роли в судопроизводстве: если информация ценная, если она говорящая, если с ее помощью раскрываются преступления, то процедура volens-nolens должна отодвинуться на задний план. Поэтому стоит ли удивляться, что допустимость доказательств как их единственная чисто юридическая характеристика de lege lata продолжает воспринимается и сегодня функционерами уголовного судопроизводства как ни к чему не обязывающая декларация или как фасадное украшение УПК. Даже нового, 2012 г. рождения ...

 

32 В 1965 Г. Щедровицкий пришел к важнейшему методологическому выводу: свойства объектов – это то, что содержится в деятельности, то, что ею было создано, а потом сворачивается и приобретает организационную форму существования в форме особых конструкций – объектов. Все характеристики, столь привычные для нас: «вещь обладает количеством», «вещь обладает величиной», «вещь обладает структурой», – все это характеристики вещей, полученные за счет того, что человечество создало особые, искусственные способы работы со знаками. И затем деятельность наделила эти объекты «свойствами», которые фиксируют и снимают в себе эти способы оперирования. [54, с. 199].

 

(с. 47) В свою очередь информационная трактовка доказательств привела и к ощутимому обеднению самой идеологемы процессуального доказывания, генетически выводимого из доказывания логического, как интеллектуального, творческого процесса опосредованного познания фактов прошлого. По сути, оно было редуцировано к определенной разновидности информационной работы, осуществляемой по схеме: «собирание» → «обработка» → «оценка» → «использование информации». Понятно, что здесь сердцу куда как милее будет не юридическая процедура, а конечный результат поисковых усилий – прагматическая информация, оценка пригодности которой правильно освещать обстоятельства уголовного производства будет доминировать над ее допустимостью. В такой схеме логической составляющей доказывания всегда будет уготована печальная доля познавательного маргинала. Итак, информация есть информация, как некогда лапидарно  выразился основатель кибернетики Н. Винер, а посему, наконец-то необходимо оставить ее в покое, прекратив отождествлять ее с доказательствами, а само доказывание – с информационным процессом: это вредно для здоровья уголовного процесса.

7. Обсуждаемая концептуальная рамка, более-менее удовлетворительно обеспечивая понимание сущности процесса изготовления процессуальных доказательств, в то же время из-за ее методологической ограниченности не может обеспечить выход теоретической мысли к «материнской плате», которой является – я в этом убежден – фундаментальная категория целенаправленной человеческой деятельности. Поэтому все внимание процессуалистов, к сожалению, продолжает фактически центрироваться не на исследовании деятельности доказывания в уголовном процессе как замкнутого юридического целого, а на ее части, создавая тем самым ситуацию, называемую в логике pars pro toto, когда часть чего-то объявляется основным содержательным наполнением уже упомянутого замкнутого целого.

      (с. 48) 8. В составе теории доказательств наряду с официально признанными и зафиксированными в научных текстах постулатами можно выделить фундаментальные положения, принимаемые так сказать, «на веру». Методолог В. Никитаев, исходя из последовательного различения сфер «жизненного» и «деятельностного» (юридического), называет их догмами юридического сознания. Речь идет так о так называемых догмах реставраврации; факта; юридического силлогизма; онтологической догме, а также догме примата материального над процессуальным. Автор справедливо отмечает, что они в немалой степени обусловливают как профессиональные представления постсоветских юристов о реальности, так и о самой идее права.

Так, по мнению В. Никитаева, догма реставрации – это представление о том, что правосудие «оправдывается» прошлым, что прошлое событие может быть реставрировано и представлено ​​как-бы очевидным, а коль скоро обстоятельства установлены и картина происшедшего выяснена, то тогда с этой «очевидностью» могут  сопоставляться различные суждения, полученные  иным, не основанном на «очевидности» способом, в результате чего может быть установлена ​​истинность или ложность этих суждений. Фундаментом догмы реставрации, как считает В. Никитаев, является архаическая концепция регрессивной структуры времени, в которой прошлое имеет наибольшую реальность и значимость (ценность), выступая в функции привилегированной точки отсчета. Свое главное, организационное значение догма реставрации приобретает через выраженное в. 68 УПК РСФСР 1960 г. отождествление предмета доказывания с усматриваемым событием.

Когда же речь заходит о догме факта, то, как полагает В. Никитаев, она заключается в утверждении, что факты существуют сами по себе, что определенного рода вещи как бы по своей природе являются фактами, даже если бы они и не были нам известны. Рассматриваемая догма, подчеркивает автор, только тогда действительно выполняет собственное предназначение, то есть обосновывает и обеспечивает догму реставрации, а затем и получает свое завершение, когда факты, фактические данные и доказательства  каким-то образом отождествляются. (с. 49) Поэтому только в случае такого основополагающего неразличения можно быть уверенным, что видишь «картину совершенного преступления».

Догма юридического силлогизма резко различает реальную и идеальную (логическую) действительности, причисляя факты исключительно к первой, а нормы права – ко второй из них; в же время подчеркивается, что норма постигается чисто логически, то есть не обращаясь к конкретным фактам, а сами они хотя и «доказываются», все равно они реальны, поскольку они суть того, что есть «на самом деле». Чтобы «запустить» силлогистической механизм нормы, дающий определенный, «индивидуализированный» результат (санкцию), необходимо отождествить данную в правовой норме схему юридического факта с реальным фактом или их совокупностью; при этом сама процедура отождествления двух этих противоположностей по данной «картине» никак не контролируется: просто в один прекрасный момент реальные факты «наворачиваются» на юридический факт. Таким образом то, что есть «на самом деле», считается приведенным в соответствие с гипотезой нормы, а полученное решение – автоматически единственно правильным (поскольку силлогизм!); отсюда следует, что выбор нормы предшествует квалификации фактов и предопределяет ее: юридические факты и нормы определяются относительно друг против друга.

Смысл онтологической догмы в том, как замечает автор, чтобы констатировать устройство мира как структуру юридических конструкций, полагая, что последние выражают как правовую, так и бытийственную (бытовую) сущность мира. Юристы как бы игнорируют, что юридические конструкции – это всего лишь модели, и склеивают, отождествляют модель с реальностью. Процедура подобного «склеивание», замечает он, является обычной для любого нерефлексивного сознания, однако в естественных науках используется метод эксперимента, который делает возможным в определенной мере выяснить, насколько груба ошибка, сделанная при отождествления модели с реальностью. В юридической практике, к сожалению, такого объективного метода нет, поэтому судья, вследствие постоянного неразличения юридических абстракций и реальности, (с. 50) утратив видение юридической формы или понимание реальности, не может проверить себя, а указать ему на его ошибку может только контрольная инстанция...

Догма примата материального над процессуальным звучит так: уголовно-процессуальное правоотношение служит средством установления уголовно-правового отношения. По мнению В. Никитаева, эта догма тесно связана с принципом материальной (объективной) истины, что влечет за собой преобразования материально-правовых конструкций в рамки или основание уголовного процесса, а их определение применительно к конкретным ситуациям – в цель, оставляя процессуальным нормам функцию средства или ограничений, которые, вообще-то говоря, можно и обойти в «интересах истины». Иными словами, если принять данную догму, то в конечном итоге это выхолащивает уголовный процесс и ведет к созданию псевдооснований для извинительного отношения к процессуальным нарушениям. Понятно: если процесс – средство, то средство может быть менее или более совершенным, в конце концов, могут быть и другие средства и т. п., лишь бы не страдал результат [55, с. 278-295].

8. Теория доказательств, исторически сложившаяся в недрах науки уголовного процесса, генетически тяготеет к решению своих проблем прежде всего на основе процессуального знания, привлекая также и возможности других юридических наук (уголовное право, криминология, криминалистика, гражданское право, гражданский процесс etc), освящая полученные результаты традиционными ссылками на положения философии диалектического материализма. Креативы же современного общенаучного знания учеными практически не привлекаются, в результате чего в теории доказательств происходит своеобразный броуновское движение процессуальной мысли в замкнутом пространстве от древних известных категорий и понятий. Поэтому плодами таким образом организованного интеллектуального творчества есть, как правило, типичные сентенции по образу упоминавшихся выше «уточнить», (с. 51) «усовершенствовать», «привести дополнительные аргументы», которые, конечно, никоим образом не меняют сути status quo и не провоцируют научную мысль к генерированию «ненормальных» идей и выработке новых теоретических схем и концептов 33.

9. Я настроен считать, что одним из магистральных направлений дальнейшего развития теории доказывания 34 может стать исследование проблем доказывания в уголовном процессе на основе фундаментальной категории «деятельность». Эта исследовательская гипотеза стала следствием научной рефлексии теоретико-методологических основ отечественной теории доказывания, в частности, упомянутых выше пяти догм юридического сознания, а также критических замечаний к содержанию последних, высказанных проф. А. Лариным [57]. Как мне представляется, и концептуальные идеи деятельностного подхода, и его несомненные достижения могут быть использованы для разработки новых теоретико-методологических основ как модернизированной теории доказывания 35, так и  (с. 52) современного уголовного процесса, способных не только декларировать, но и реально обеспечивать продуктивные ответы на вызовы современной преступности и общественные ожидания. Речь идет, в первую очередь, об осознанном переносе научной активности процессуалистов из области процессуальной догматики и комментирования позитивного права – несмотря на их полезную прагматику – в сферу приложения усилий по созданию концептуальных основ для осуществления корректировочных работ в действующем отечественном УПК 36.

Завершить представленное –  более чем несовершенное эссе –  хотел бы мудрыми словами проф. В. Спасовича: «Критика, опровержение – суть величайшие почести, которые могут быть оказаны мыслящему человеку».

 

33 Обоснованно критикуя в 2012 г. состояние отечественной теории доказывания. проф Л. Лобойко, сделал довольно пессимистический вывод: «Особого прорыва за последние пятьдесят лет в отечественной теории в сфере доказывания не произошло  [56, с. 130].

34 Начиная с 2002 г. российский процессуалист проф. А. Александров, не принимая традиционную «отражательную» схему познания как основу советской и постсоветской теории доказательств и, опираясь на идеи постмодернизма и постструктурализма, принципиально отвергает любую методологию как средство интеллектуального принуждения. В ряде своих публикаций этот незаурядный ученый аргументировано отстаивает идею создания новой теории доказательств. В основу своей научной позиции  проф. А. Александров предлагает положить когнитивную концептуалистику, которая, по его мнению, игнорирует междисциплинарные барьеры в научном исследовании, открывая пространство для привлечение таких отраслей научного знания как антропология, нейрофизиология, лингвистика, синергетика, психология, кибернетика, а также деятельностного подхода, аксиологии и риторики [58]. В среде отечественных процессуалистов идею развития, осовременивания теории доказательств поддерживает проф. Н. Шумило [59].

35 В 2010 г. в монографии «Доказывание в уголовном процессе: деятельностная парадигма. Теоретический анализ. Проблематизация. СМД-репрезентация» [60]. я попытался обосновать возможность использования идей деятельностной методологии как объяснительного принципа и основы для построения одного из вариантов новой теории доказывания в отечественном уголовном процессе. Насколько мне это удалось – судить читателям, однако один из научных результатов этого исследования – предложение отказаться от разделения функций следователя и дознавателя (с. 246-250) – реализована в недавно созданном Национальном Антикоррупционном Бюро Украины, где решено в процессуальном персонаже детектива совместить функцию оперативного работника и следователя.

36 Как мне кажется, проектная часть работы по изготовлению УПК 2012 г. осуществлялась не на основе хорошо отработанной теоретической модели уголовного процесса, а скорее методом поиска и эклектичного склеивания фрагментов процессуальных порядков различных типологий, на что я обращал внимание в 2010 г. [60, c. 9]. Уместно в этом плане подчеркнуть, что и В. Точиловский, оценивая УПК 2012 г., метко назвал его «гибридом процессуальных моделей» [61].

 

Список использованных источников

1. Юревич А. В. Структура теорий в социогуманитраных науках // Наука глазами гуманитария / отв. ред. В. А. Лекторский. – М.: Прогресс-Традиция, 2005. - С. 202-228.

2. Полани М. Личностное знание: на пути к посткритической философии. - М.: Прогресс, 1985. – 344 с. 

3. Порус В. Н. Явное и неявное знание. – [Электронный ресурс] - Режим доступа: iph.ras.elib / 3609.html

4. Филипенок С. А. Концепция личностного знания М. Полани в свете актуальных философских проблем: новые эпистемологические подходы // Вестник ТГПУ (TSPU Bulletin). – 2013. - № 5 (133). – С. 92-98.

5. Джуманбетова А. А. Об авторе / Спасович В. Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройстве и судопроизводством.- М.: ЛексЭст, 2001. - С. XIV-XVIII.

6. Спасович В. Д. О теории судебно-уголовны доказательств в связи с судоустройстве и судопроизводстве. – М.: ЛексЭст, 2001. – 112 с.

7. Бентам Иеремия. О судебных доказательствах / трактат Иеремии Бентама по изданию Дюмона; пер. с фр. И. Гороновичем. – Киев: [б. и.], 1876 ​​– 421 с.

8. Войтенко Д. А. Историческое развитие концепций обоснование в логике и философии права (от античности до начала XIX столетия). – Х.: ЧП Стеценко И. И., 2009. – 224 с.

9. Воробьев А. К пониманию судебных доказательств. – [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://pravorub.net/razdely/stati/k-ponimaniusudebnyh-dokazatelstv-238.html.

10. Владимиров Л. Е. Учение об уголовных доказательствах. – Тула: Автограф, 2000. – 464 с.

11. Гущев В. Е., Александров А. С. Народное обвинение в уголовном суде. – Нижний Новгород: Нижегородский. юрид. и-нт МВД РФ, 1998. – [Электронный ресурс] – Режим доступа: http: // kalinovskik.narod.ru/b/aleksandrov_1998/index.html.

12. Skarga B. Comte. – Warszawa: Wiedza Powszechna, 1977. – 283 s.

13. Степин В. С. Философия науки. Общие проблемы. – М.: Гардарики, 2006. – 384 с. – [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://gtmarket.ru/laboratory/ basis / 5321

14. Аксючиц В. Рождение посмодернизма из духа буддийской метафизики. – [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://pravoslavie.ru/jurnal/56985.html

15. Фойницкий И. Я. Курс уголовного судопроизводства. – СПб.: Альфа, 1996. – Т. 2. – 607 с.

16. Смирнов А. В. Великий учитель русских криминалистов // Фойницкий И. Я. Курс уговного судопроизводства. – СПб. : Альфа, 1996. – Т. 2. – С. 585-598.

17. Люблинский П. И. Вступительные статьи к книге Дж. Стифена Очерк доказательственного права. – СПб. : Сенатская типография, 1910. – C. XI-СXIII.

18. Лившиц В. Я. Принцип непосредственности в советском уголовном процессе. – М.;-Л. :  Изд-во АН СССР, 1949. – 208 с.

19. Обуховский В. А. Уголовные доказательства в истории и советском праве. – Х. : Юриздат НКЮ, 1926. – 188 с.

20. Чельцов-Бебутов М. А. Советский уголовный процесс. – Х.: Юридиздат НКЮ, 1929. –  Вып. 2. – 503 с.

21. Гродзинський М. Докази в радянському кримінальному процесі. Частина перша. – Х. : Рад. будівництво і право, 1933. – 86 с.

22. Вышинский А. Я. Теория судебных доказательств в советском праве. – М. : Госюриздат, 1950. – 308 с.

23. Kmiecik R. Prawo dowodowe. Zarys wykładu / red. Romuald Kmiecik. – Warszawa: Oficyna a Wolters Kluwer business, 2008. – 313 s.

24 Cieślak M. Zagadnienia dowodowe w procesie karnym. Tom I. – Warszawa: Wydawnictwo Prawnicze, 1955. – 415 s.

25. Теория доказательств в советском уголовном процессе / отв. ред. Н. В. Жогин. - 2-е изд. – М.: Юрид. лит, 1973. – 736 с.

26. Агутин А. В. Мировоззренческие идеи в уголовно-процессуальном доказывании: автореф. дисс. … докт. юрид. наук. – Н. Новгород : Нижегородск. акад.МВД России, 2005. – 52 с.

27. Погорецький М. Теорія кримінального процессуального доказування: проблемні питання // Право України. – 2014. – № 10. – С.12-25.

28. Мельник В. В. От теории доказательств в советской России к теории доказывания в Российской Федерации / Рецензия / Доказывание в уголовном процессе Российской Федерации (теория и правоприменительная практика) / под. ред. В. С. Афанасьева. – М. : Теис, 2012. – 184 с. // Гос-во и право. – 2013. – № 4. – С. 120-122.

29. Случевский Вл. Учебник русского уголовного процсса. Судоустройство-судопроизводство. – СПб., 1910 / Приводится по  «Хрестоматия по уголовному процессу России» / Автор-сост. проф. Э. В. Куцова. – М. : Городец, 1999. – 272 с.

30. Прохоров Ю. Б. Доказательства в уголовном процессе: гносеологическая и правовая интерпретация. – СПб. : Гос. ун-т технологии и дизайна, 2004. – 336 с.

31. Галустьян О. А. Допустимо ли использование теории уголовно-процессуального доказывания в качестве фундамента для иных видов процессуального доказывания? // Гос-во и право. – 2015. – № 6. – С. 124-125.

32. Нор В. Т. Проблеми теорії і практики судових доказів. – Л. : ЛДУ, 1978. – 111 с.

33. Михайлов И. В. Методические указания по теории судебных доказательств. – Одесса: ОГУ, 1991. – 92 с.

34. Тертышник В. М., Слинько С. В. Теория доказательств. – Х. : Б. в., 1998. – 233 с.

35 Коваленко Є. Г. Теорія доказів у кримінальному процесі України. – К. : Юрінком Інтер, 2006. – 632 с.

36. Гончаренко В. Г. Предмет доказывания в уголовном судопроизводстве // Вестник Акад. адвокатуры. - 2011. - №. - Число 1 (20). - С. 120-122.

37. Коваленко Е. Г. Научные основы уголовно-процессуального доказывания. – М.: Одиссей, 2011. – 448 с.

38. Лукашкина Т. В., Гуртиева Л. М. Теория доказательств в уголовном судопроизводстве. - Одесса: Феникс, 2012. – 54 с.

39. Теорія доказів: Підручник для слухачів магістратурі юридичних вишів / Антонов К. В., Сачко О. В., Тертшник В. М., Уваров В. Г. / За заг. ред. проф. В. М. Тертишника — К.: Алерта, 2015 – 294 с.

40. Плюто П. А. Время и люди (из архивов А. А. Богданова) // Социологические исследования. – 1992. – № 11. – С. 133-142.

41. Кантор К. Логическая социология Александра Зиновьева как социальная философия. – [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://zinoviev.org/az/alexander/club/karl-kantor.

42. Лунеев В. В. Проблемы юридических наук криминального цикла  // Гос-во и право. – 2007. – № 5. – С. 39-58.

43. Александров А. С., Никонов М. А. К основаниям теории доказательств в состязательном уголовном процессе // Вестник Волгоградский. Акад. МВД России. – 2013. – № 2 (25). – С. 68-77. // http://www.iuaj.net/node/1475

44. Воробьев А. В., Еньков А. Л., Силков П. Ю., Тихонравов Ю. В. «Дело Йукоса» как зеркало русской адвокатуры (комплексное исследование в защиту российской адвокатуры и правосудия). - М.: Изд-во «Цитадель». 2008. – [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://russian-lawyers.ru/zerkalo.shtm.

45. Курылев С. В. Основы теории доказывания в советском правосудии. – Минск: БГУ, 1969. – 203 с.

46. ​​Зинатуллин З. З. Уголовно-процессуальное доказывание. – Ижевск: Детектив-информ, 2003. – 261 с.

47. Якупов Р. Х. Уголовный процесс / под. ред. В. Н. Галузо. – М.: ЗЕРЦАЛО, 1998. – 448 с.

48. Галузо В. Н. Теория доказывания в уголовном процессе России (Исторический очерк) // Naukowa przestrzeń Europy - 2014: Materiały X Międzynarodowej naukowo-praktycznej konferencji. - Volume 11. Prawo. Przemyśl: Nauka i studia, 2014. – S. 3-10.

49. Лахути Д. Г. Сталин и логика // Вопр. филос. – 2004. – № 4. – С. 164-169.

50. Микешина Л. А., Опенков М. Ю. Новые образы познания и реальности. - М .: РОССПЭН, 1997. – 240 с.

51. Пашин С. А. Доказательства в российском уголовном процессе. - М. Комплекс-Прогресс, 1999. – 104 с.

52. Филимонов Б. А. Основы теории доказательств в германском уголовном процессе. – М .: Спарк, 1994. – 157 с.

53. Петрова Л. В. Фундаментальні проблеми методології права (философсько-правовий дискурс): Автореф. дис. ... докт. юрид. наук. – М .: Нац. юрид. акад. Украини, 1998. – 36 с.

54. Щедровицкий Г. П. Проблемы логики научного исследования / из архива Г. П. Щедровицкого. – Т. 7. – М.: Путь, 2004. – 400 с.

55. Никитаев В. В. Проблемные ситуации уголовного процесса и юридическое мышление // Состязательное правосудие: Тр. научно-практической. лабораторий / под ред. С. А. Пашина, Л. М. Карнозовой. – Вып. 1. – М .: Междунар. центр содейств. прав. реформе, 1996. – 424 с.

56. Лобойко Л. Н. Реформування кримінального-процесуального законодавства в Україні (2006-2011 рр). Частина 1. Загальні положення і досудове провадження. – К. : Істина, 2012. – 288 с.

57. Ларин А. М. / А. М Ларин – Рецензия / Состязательное правосудие. Труды научно-практических лабораторий / под ред. С. А. Пашина, Л. М. Карнозовой. Вып. 1. М.: Междунар. центр содейств. прав. реформе, 1996.  – 424. с. // Гос-во и право. – 1997. – № 10. – С. 123-126.

58. Александров А. С. «Похвала» теории формальных доказательств // Правоведение. – 2002. – № 4 (243). - С. 34-47. Его же: Новая теория доказательств. - [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.iuaj.net/node/406.

59. Шумило М. Є. Поняття «доказ» у Кримінальному процесуальному кодексі України:   спроба критичного переосмыслення ідеології нормативної моделі // Вісник Верховного Суду України. – 2013. – № 2 (150). – С. 40-48

60. Гмирко В. П. Доказування в кримінальному процесі: діятельнісна парадигма. Теоретичний аналіз. Проблематизація. СМД-репрезентація. - Дніпропетровск: Акад. митної служби України 2010. – 314 с.

61. Точиловский В. Новый УПК Украины - гибрид процессуальных моделей. - [Электронный ресурс] – Режим доступа: http: // interjustice.blogspot.com/2013/02/blog-post_23.html