Зайцева Е.А., профессор кафедры уголовного процесса Волгоградской академии МВД России, доктор юридических наук, доцент

О ВЛИЯНИИ РЕШЕНИЙ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
НА НОРМАТИВНОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

Подготовке УПК РФ, отразившего тенденцию к укреплению состязательных начал в уголовном судопроизводстве, предшествовала активная деятельность Конституционного Суда, которую профессор В.П. Божьев метко назвал «тихой революцией». Сущность этой «тихой революции» Конституционного Суда, постепенно и последовательно обозначавшего тенденцию на расширение действия принципа состязательности в уголовном процессе[1], заключалась в принятии ряда постановлений и определений, которые были направлены либо на укрепление равноправия сторон[2], либо на создание такого режима осуществления судебной деятельности, который бы исключал любую возможность выполнения судом несвойственной ему функции обвинения[3].

Прецеденты, созданные Конституционным Судом при решении вопроса о содержании и пределах действия принципа состязательности в уголовном судопроизводстве России, послужили важнейшим ориентиром для разработчиков УПК РФ, которые вслед за высшим судебным органом конституционного контроля нашей страны стали настойчиво претворять идею состязательности в уголовном судопроизводстве. Как точно подметил профессор А. В. Смирнов, «фейерверк решений Конституционного Суда РФ второй половины 90-х годов» прямо повлиял «на типологическую характеристику российского уголовного процесса» [4].

Концепция Конституционного Суда по проблеме реализации принципа состязательности сторон, предусматривающая тотальное установление пределов его действия во всех стадиях уголовного судопроизводства[5], была неоднозначно оценена юридическим сообществом. В частности В. П. Божьев в 2000 и 2004 гг., А. А. Давлетов в 2003 г. выступили с резкой критикой идеи «глобальной» состязательности уголовного процесса, подхваченной нашим законодателем в развитие позиции Конституционного Суда[6]. В качестве главного аргумента эти уважаемые ученые приводят чрезмерно расширительное толкование Конституционным Судом термина «судопроизводство» при определении пределов действия принципа состязательности сторон. Как представляется, они вполне обоснованно утверждают, что законодатель, при формулировании конституционного положения о том, что судопроизводство осуществляется «на основе состязательности и равноправия сторон», имел ввиду именно производство в судебных стадиях процесса (неслучайно данное положение помещено им в главу 7 Конституции РФ, где в ст.ст. 118-128 определяются принципы организации и осуществления судебной власти – а не досудебного производства по уголовным делам).

Дальнейшая ошибочная интерпретация этого конституционного положения в решениях Конституционного Суда, приведшая к расширенному толкованию термина «судопроизводство», нашла свое продолжение и в правовой позиции разработчиков УПК РФ. Как справедливо отмечает профессор А. А. Давлетов, «это уже не просто вопрос о юридическом термине. Это вопрос о судьбе российского уголовного процесса. Ведь словосочетание «судопроизводство», оказавшись в связке с конституционным требованием состязательности, предопределило масштаб, границы действия этого принципа»[7].

Точку зрения профессора В. П. Божьева о расширительном толковании высшим органом конституционного надзора положений ч. 3 ст. 123 Конституции РФ, оспаривает С. Бурмагин. Он утверждает, что «нельзя согласиться с мнением, что Конституционный Суд в указанных решениях вышел за пределы своих полномочий. Согласно ст. 106 Закона о Конституционном Суде РФ толкование Конституции РФ, данное Конституционным Судом, является официальным и обязательным для всех …, т.е. носит нормативный характер» [8].

Но при решении данного вопроса следует учитывать тот факт, что Конституционный Суд не является законодательным органом, создающим новые нормы уголовно-процессуального права[9], а сама правовая позиция Конституционного Суда не должна противоречить реальному смыслу толкуемых им норм и воле законодателя, выраженной в данных правовых предписаниях. Своими решениями, прекращающими действие ряда уголовно-процессуальных норм, Конституционный Суд не должен создавать такой режим правового регулирования уголовно-процессуальных отношений, который бы не «вписывался» в правовую традицию уголовно-процессуального права нашей страны, не должен создавать искусственную конструкцию «тотальной состязательности» и «прививать ее на российскую почву» смешанного судопроизводства. Любые новации в области права оказываются жизнеспособными и эффективно регулируют общественные отношения, если они соответствуют правовым обычаям народа, его менталитету.

Однако последнее время Конституционный Суд стал выполнять нормотворческую функцию, не только прекращая своими решениями действие тех или иных норм уголовно-процессуального права, но и создавая новые нормы. Примером тому может послужить его Постановление от 11 мая 2005 г. № 5-П по проверке конституционности положений ст. 405 УПК РФ. Пункт 2 данного решения фактически содержит новую уголовно-процессуальную норму. В нарушение положений ст. 79 ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» Конституционный Суд сам устранил пробел в правовом регулировании надзорной процедуры в УПК РФ, не дожидаясь пока Госдума разрешит проблему по существу. Полагаем, что в правовом государстве, основанном на принципе разделения властей, подобные «выходы» высшего органа конституционного контроля за пределы полномочий по толкованию Конституции РФ и по проверке законов - недопустимы.

Низкая активность законодателя, проволочки с принятием жизненно необходимых нормативных актов, запоздалая реакция на своевременные постановления КС РФ со стороны Государственной Думы не могут быть оправданием существующей ситуации, когда Конституционный Суд РФ, вопреки своему предназначению, выполняет функции другого органа – законодателя. Для легитимности законотворческой функции Конституционного Суда необходимо внести соответствующие дополнения в Конституцию РФ и в ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации». В противном случае вся нормотворческая деятельность данного органа оказывается вне правового поля.

Ученые, столкнувшись с этой парадоксальной ситуацией, пытаются «подвести теоретическую базу» под это новое направление деятельности Конституционного Суда, обосновать необходимость признания правовых позиций Конституционного Суда источниками права[10].

Тем не менее, практика Верховного Суда РФ свидетельствует об ином отношении к ряду правовых позиций Конституционного Суда РФ, которые были проигнорированы Верховным Судом при формулировании некоторых своих постановлений. Показателен в этом смысле случай, связанный с толкованием Верховным Судом РФ норм, регламентирующих кассационное производство.

В частности, комментируя ч. 4 ст. 377 УПК РФ, Пленум Верховного Суда РФ в п. 25 Постановления № 1 от 5 марта 2004 г. указал: «В соответствии с частью 4 статьи 377 УПК РФ при рассмотрении уголовного дела в кассационном порядке суд вправе по ходатайству стороны непосредственно исследовать доказательства в соответствии с требованиями главы 37 УПК РФ… Ведение протокола судебного заседания в суде кассационной инстанции законом не предусмотрено»[11].

Иная интерпретация этого законодательного установления содержится в определении Конституционного Суда РФ от 12 июля 2005 г. № 336-О: «отсутствие в статье 377 УПК Российской Федерации и в иных статьях данного Кодекса прямого указания на необходимость протоколирования заседания суда кассационной инстанции не препятствует принятию соответствующим судом решения о необходимости ведения такого протокола, что вытекает из положений части четвертой статьи 377 УПК Российской Федерации»[12].

Казалось бы, с учетом сложившегося отношения к правовым позициям Конституционного Суда, Пленум ВС РФ должен был принять во внимание его рекомендации при формулировании нового постановления, посвященного производству в судах второй инстанции. Однако Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 28 от 23 декабря 2008 г., отменившее п. 12, 21-26 ранее упомянутого Постановления № 1 от 5 марта 2004 г. в п. 14 содержало еще более «жесткое» толкование ч. 4 ст. 377 УПК РФ, не основанное на решениях КС РФ: «… под исследованием доказательств судом кассационной инстанции следует понимать проверку имеющихся в уголовном деле доказательств, исследованных судом первой инстанции. В связи с этим суд кассационной инстанции не вправе проводить допрос свидетелей, назначать судебные экспертизы и т. п.»

Безусловно, игнорирование Пленумом ВС РФ правовой позиции Конституционного Суда РФ по толкованию положений ч. 4 ст. 377 УПК РФ влияло на правоприменительную практику, которая стала формироваться в направлении, диаметрально противоположном устремлениям законодателя.

Еще в 2007-2008 г.г., до издания Постановления № 28, мы, совместно с аспирантом Э. О. Безмельницыной, проводили анкетирование прокурорских работников (опросили 121-го респондента из 5-ти регионов), в том числе и по вопросу о непосредственном исследовании доказательств в судах кассационной инстанции. На вопрос: «В Вашей практике при участии в судах кассационной инстанции реализовывались ли положения ч. 4 ст. 377 УПК РФ в части непосредственного исследования доказательств?», были получены следующие ответы: да, без ограничения - только 7%; да, с ограничениями, установленными Пленумом Верховного Суда РФ в п. 25 Постановления № 1 от 5 марта 2004 г. - 25% опрошенных; нет, не реализовывались - 68% ответов.

Данные анкетирования весьма показательны: благодаря Постановлению №1 от 5 марта 2004 г. судьи, выполняя его предписания, очень редко использовали возможности непосредственного исследования доказательств в кассационном производстве. Полагаем, что длительное действие Постановления № 28 от 23 декабря 2008 г. совершенно бы искоренило из судебной практики даже упоминания о ч. 4 ст. 377 УПК РФ.

Однако, 30 июня 2009 г. было принято новое постановление Пленума - № 12, которое было специально посвящено исключению из текста Постановления № 28 первого абзаца п. 14, запрещавшего непосредственное исследование доказательств в кассационной инстанции[13]. Это решение Пленума означает легализацию апелляционного режима исследования доказательств при рассмотрении дела кассационным судом: в Верховном Суде РФ возобладала взвешенная позиция по этому спорному вопросу, соответствующая правовым позициям Конституционного Суда РФ.

Какие выводы необходимо сделать из приведенного выше анализа?

Во-первых, следует разработать механизм автоматического признания не имеющими юридической силы не только законов, противоречащих Конституции, но и законов и подзаконных актов, противоречащих правовым позициям Конституционного Суда РФ, изложенным в его постановлениях и определениях.

Во-вторых, надлежит четче определиться с законодательной функцией Конституционного Суда РФ: либо наделить его соответствующими полномочиями, отразив их в ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», либо принять решение о невозможности формулирования им норм отраслевого законодательства. В последнем случае возникает потребность в закреплении механизма устранения выявленных КС РФ противоречий норм конституционным установлениям. Надо внести в регламент Государственной Думы процедуры максимально быстрого реагирования на решения Конституционного Суда, признающие определенные законы и нормы неконституционными. В Госдуме должна работать группа, регулярно анализирующая все решения КС РФ и отслеживающая эффективность работы комитетов Госдумы с этими решениями. Следует установить сжатые сроки разработки законодательных предложений, направленных на устранение выявленных КС РФ противоречий.

В-третьих, сами решения КС РФ должны быть выверенными, согласованными, созвучными концепции соответствующего законодательства, на совершенствование отдельных норм которого и направлены правовые позиции Конституционного Суда РФ.