В статье делается попытка научной юридико-лингвистической экспертизы постановления Конституционного Суда РФ от 14.07.2015 № 21-П. В ней содержится комплексная оценка тех базовых аргументов, которые приведены судьями Конституционного Суда России в обоснование своих выводов. По мнению авторов статьи, в этой аргументации выражается стилистика, пафос новой правовой политики. Они полагают, что при неизменности правовой идеологии более значимы языковые средства ее выражения, а значит и метод правового регулирования.

Ключевые слова: постановление Конституционного Суда России от 14.07.2015 № 21-П, правовая политика, аргументация, юридическая лингвистика.

Александров А.С. Босов А.Е. О «гармонизации российского права» и преодолении «конвенционно-конституционных коллизий» средствами риторики // Судебная власть и уголовный процесс. 2017. № 4. С. 84-93.

Босов Артём Евгеньевич, кандидат филологических наук, доцент кафедры судебной экспертизы юридического факультета Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского

Александров Александр Сергеевич, д.ю.н., профессор, профессор кафедры уголовного процесса Нижегородской академии МВД России

О «гармонизации российского права» и преодолении «конвенционно-конституционных коллизий» средствами риторики

Полностью статья опубликована в журнале: Судебная власть и уголовный процесс. 2017. № 4. С. 84-93.

Мы не рабы слов, потому что мы хозяева текста.

Харальд Вайнрих. Лингвистика лжи

— Да это же просто чепуха! — крикнула Алиса (она к этому времени настолько выросла, что не побоялась перебить самого Короля). — Я отдам напёрсток тому, кто объяснит, про что тут говорится! Тут нет ни на вот столечко смысла!

Льюис Кэрролл. Алиса в стране чудес

— Не вижу в этом большого смысла, — сказал Кролик.

— Нет, — сказал Пух скромно, — его тут нет. Но он собирался тут быть, когда я начинал говорить. Очевидно, с ним что-то случилось по дороге.

Алан Александр Милн. Винни-Пух и Все-Все-Все

Предметом логико-семантического анализа, предпринятого авторами стало постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 14.07.2015 № 21-П[1] (далее — КС, Постановление).

Основной тон всему Постановлению задан в пункте 3: «…постановление Европейского Суда по правам человека не может считаться обязательным для исполнения, если в результате толкования конкретного положения Конвенции о защите прав человека и основных свобод, на котором основано данное постановление, осуществленного в нарушение общего правила толкования договоров, смысл этого положения разойдется с императивными нормами общего международного права (jus cogens), к числу которых, безусловно, относятся принцип суверенного равенства и уважения прав, присущих суверенитету, а также принцип невмешательства во внутренние дела государств».

В статье отражена попытка комплексной (правовой, лингвистической и логической) оценки тех базовых аргументов, которые приведены в обоснование приведённого тезиса. На наш взгляд, они выражают не только идеологию, но стилистику[2], риторику новой правовой политики выразителем которой стал КС.

Очевидно, принятие Федерального конституционного закона от 14.12.2015 № 7-ФКЗ[3], только первый шаг в реализации новой правовой политики на ближайшую, а может и долгосрочную перспективу. Неизбежен пересмотр некоторых доктринальных положений, сформировавшихся в 1990-е годы; например, об иерархии источников права. Подлежат ревизии положения о значении международно-правовых стандартов в российской правовой системе. Даже отмена части статьи 15 Конституции РФ в части положения о приоритете международно-правовых норм над национальными теперь реально. И это при том, что система ценностей, как таковых официально сомнению не подвергается: «в непростое время глобальных изменений Россия не может и не имеет права полностью выйти из европейского правового поля»[4]. Мы будем говорить о риторике права, системе речевых средств, в которых выражается новая правовая идеология.

Аргумент № 1. Согласно статье 35 Конвенции о защите прав человека и основных свобод Европейский Суд по правам человека может принимать дело к рассмотрению только после того, как были исчерпаны все внутренние средства правовой защиты. Тем самым защита прав и свобод, определенных в разделе I Конвенции, осуществляется Европейским Судом по правам человека на основе принципа субсидиарности, из которого, как неоднократно отмечал и сам Европейский Суд по правам человека, вытекает обязанность государств, ратифицировавших Конвенцию, гарантировать каждому защиту признанных ею прав, прежде всего в собственном внутреннем правопорядке и по отношению к органам национальной судебной системы (постановления от 29 марта 2006 года по делу «Мостаччьуоло (Mostacciuolo) против Италии (№ 2)» и от 2 ноября 2010 года по делу «Сахновский против России»).

Первое предложение является логической предпосылкой, истинность которой сомнению не подвергается. Та же идея выражена в главной части следующего сложноподчинённого предложения с помощью термина «принцип субсидиарности». Несмотря на безусловную выверенность посылки, вывод, который следует из неё, представляется небезупречным.

Сославшись на позицию самого Европейского Суда по правам человека (далее — ЕСПЧ), КС утверждает, что указанная в приведённом отрывке обязанность государств-участников Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее — Конвенция) следует («вытекает») из принципа субсидиарности. Между тем, принятие Конвенции Высокими Договаривающимися Сторонами и учреждение ЕСПЧ как международного судебного института означают, скорее, обратное: присоединившиеся к Конвенции государства оценили уже сложившиеся внутренние механизмы правовой защиты и собственным волеизъявлением признали юрисдикцию вновь принятой Конвенции и допустили возможность дополнительного судебного контроля со стороны специально созданного ЕСПЧ.

Наше сомнение в смешении причины и следствия подкрепляется при обращении к русскоязычному тексту постановления ЕСПЧ от 02.11.2010 по делу «Сахновский (Sakhnovskiy) против Российской Федерации» (жалоба № 21272/03), на которое, кстати, ссылается КС в подтверждение своего тезиса: «Государствам должна быть предоставлена возможность исправить допущенные нарушения до рассмотрения жалобы Европейским Судом; однако «принцип субсидиарности не означает отказа от контроля результатов, полученных за счет использования внутренних средств правовой защиты» (см. Постановление Большой Палаты от 29 марта 2006 г. по делу «Джузеппе Мостаччуоло против Италии» (Giuseppe Mostacciuolo v. Italy) (№ 2), жалоба № 65102/01, § 81)» (пункт 76).

В этом же пункте постановления ЕСПЧ приведена мысль, которая, по меньшей мере, не соотносится с выдержкой из пункта 3 Постановления: «Кроме того, принцип субсидиарности не может толковаться как позволяющий государствам избегать юрисдикции Европейского Суда».

Последнее замечание к Аргументу № 1 — лингвистического характера. Чтобы установить смысл сложной конструкции, её обычно раскладывают на более мелкие в синтаксическом и семантическом отношении единицы (простые предложения, словосочетания), значение каждой из которых устанавливается отдельно. Следуя этому методу, мы упростили текст до такого сочетания: обязанность гарантировать защиту прав по отношению к органам национальной судебной системы.

Под «органами национальной судебной системы», очевидно, подразумеваются суды. Во всяком случае, этот вывод вполне соотносится как с главой 7 Конституции Российской Федерации («Судебная власть»), так и с нормами Федерального конституционного закона от 31.12.1996 № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации»: иных органов, которые бы осуществляли правосудие от имени государства, просто нет. Если это так, то непонятно, с какой целью в Постановлении — непереводном русскоязычном документе — используется столь замысловатая перифраза слова «суды». Наконец, совсем неясно, что означает защита прав [граждан] по отношению к национальным судам. Предположения тут могут быть самые необычные и разнообразные, например: защита (= самозащита) граждан в судах [суд — место получения защиты], защита граждан [которую они получают] от судов [суд — субъект защиты], защита граждан от судов [суд — субъект, нарушающий права]. Однако все эти и другие возможные догадки едва ли помогут решить основную задачу и выяснить, какую же мысль заложил КС в предлог «по отношению».

Сочетание по отношению к органам национальной судебной системы выполняет в предложении синтаксическую функцию однородного обстоятельства:

гарантировать защиту → (где?/как?) → (i) в правопорядке и (ii) по отношению,

и — в силу связи по однородности и использования соединительного союза «и» — должно дополнять и (или) развивать смысл первого однородного обстоятельства (в… правопорядке), однако этого не происходит, в связи с чем мы заключаем, что использование однородных членов здесь неправомерно.

Как видим, грамматика всего предложения также не проливает света на смысл сочетания гарантировать защиту прав по отношению к органам национальной судебной системы, поэтому в условиях, когда исчерпаны все варианты толкования семантики, продиктованные языковой формой, правильнее всего предположить, что в этом сочетании нет никакого смысла.

По нашим многолетним наблюдениям, российский читатель, тем более если перед нами ортодоксальный законник, скорее согласится вырвать и бросить от себя око, чем поддаться соблазну и подумать, что в акте КС — этих светских скрижалях, составленных на вершине юридического Синая, — нет смысла. Читателю намного проще и спокойнее думать, что это он не дотягивает до текста…

Однако пассажи, когда смысл, по меткому выражению Винни-Пуха, собирался быть, но с ним что-то случилось по дороге, далеко не единичны (в том числе в научных и официально-деловых текстах), и они подробно рассмотрены в специальной литературе. Языковые единицы «пустой семантики» образно названы профессором Б.Ю. Норманом идеологическими фантомами и словами-призраками[5]. Употребление таких слов и сочетаний приводит к внутреннему алогизму высказывания и к аномальности лексической и грамматической семантики. Подобные примеры традиционно фиксировались в политически маркированных текстах, однако многочисленные случаи десемантизации демонстрируют и тексты юридические, в том числе судебные[6].

К слову, в следующем (после приведённого в качестве Аргумента № 1) абзаце Постановления предпосылка и следствие находятся, так сказать, на своих местах: «…такая, — по существу, дополнительная к национальному механизму судебной защиты прав человека — роль Европейского Суда по правам человека в Российской Федерации предопределяется необходимостью осуществления судебной защиты в первую очередь всеми судами Российской Федерации…».

Объяснить причину столь резкой смены векторов на таком узком участке текста можно лишь одним: в действительности автора (авторов) текста не интересует, А следует из В или В — из А. Ни первая, ни вторая импликация не служит прямым аргументом в пользу главной темы Постановления. Перед нами лишь «фоновые» высказывания, они обильны, сложны по форме (лексически и грамматически), содержат ссылки на источники информации (постановления ЕСПЧ), их практически невозможно оценить по шкале «истина — ложь», поэтому они эмоционально нейтральны (не вызывают явного отторжения у адресата) и идеально подходят для того, чтобы создать иллюзию научности, аргументированности текста.

Прототипической фразой для всех подобных высказываний можно считать слова Наимудрейшего из фильма-сказки «Волшебная лампа Аладдина»: «Поистине, сон — не есть не сон, а не сон — не есть сон. Итак, не про сон сказать, что это сон, — всё равно что про сон сказать, что это не сон. Говоря коротко, про не сон — сон и сон — про не сон».

Аргумент № 2 заключён в пункте 2.2 Постановления. Вначале КС провозглашает: (а) «Поскольку Конвенция о защите прав человека и основных свобод как международный договор Российской Федерации является составной частью ее правовой системы, постольку государство обязано исполнять вынесенное на основании положений Конвенции постановление Европейского Суда по правам человека по жалобе против России в отношении участвующих в деле лиц и в рамках конкретного предмета спора».

Такая позиция вполне соотносится с положениями Конституции Российской Федерации (частью 4 статьи 15; далее — Конституция), Федерального закона от 15.07.1995 № 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации» (преамбулой и статьёй 5) и с постановлением Верховного Суда Российской Федерации от 10.10.2003 № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». Все эти акты исходят из приоритета правил международного договора над нормами национального законодательства. До принятия Постановления данный принцип считался незыблемым в теории права.

Однако уже в следующем абзаце Постановления появляется любопытная оговорка: (b) «Вместе с тем, как следует из Конституции Российской Федерации, ее статей 4 (часть 1), 15 (часть 1) и 79, закрепляющих суверенитет России, верховенство и высшую юридическую силу Конституции Российской Федерации и недопустимость имплементации в правовую систему государства международных договоров, участие в которых может повлечь ограничения прав и свобод человека и гражданина или допустить какие-либо посягательства на основы конституционного строя Российской Федерации и тем самым нарушить конституционные предписания, ни Конвенция о защите прав человека и основных свобод как международный договор Российской Федерации, ни основанные на ней правовые позиции Европейского Суда по правам человека, содержащие оценки национального законодательства либо касающиеся необходимости изменения его положений, не отменяют для российской правовой системы приоритет Конституции Российской Федерации и потому подлежат реализации в рамках этой системы только при условии признания высшей юридической силы именно Конституции Российской Федерации».

Два слова о том, почему мы употребили слово «оговорка». На первый взгляд — в (b) нет никакого отступления от (a).

В (b) использованы всё те же языковые средства: выражению простой мысли служит слишком сложный синтаксис, кроме этого употребляются дискурсивные слова (ДС), о функционировании которых следует сказать подробно, потому что именно они и являются материальными носителями основной интриги текста Постановления[7].

Лексическое значение ДС почти невозможно установить со словарной точностью, но при этом они привносят бездну смысловых обертонов, безошибочно сообщая адресанту те чувства адресата, которые не принято вербализовывать в ни в рамках официально-делового стиля, ни — эже — в судебном письменном дискурсе:

вместе с тем — сомнение в правильности ранее сформулированной мысли присутствует уже в начале оформления новой,

может (повлечь или допустить и нарушить) — предположение о возможности события, наступление и ненаступление которого в равной степени неважно для автора,

тем самым — придание указанному воображаемому событию статуса логического следствия,

потому — установление причинно-следственной связи (об этом скажем ниже),

только (при условии), именно (Конституции) — выделение единственной истинной посылки.

Перечисленные ДС вкупе с точными ссылками на незыблемый авторитет — Конституцию (тот же риторический приём, что и в Аргументе № 1) дают понять читателю, что ЕСПЧ покусился ни много ни мало на национальный суверенитет России, иные основы конституционного её строя и на самое Конституцию. Умозрительная возможность такой угрозы (может повлечь — допустить — нарушить) позволяет не только обосновать произвольный (и вполне реальный) отказ от исполнения принятых по международному договору обязательств, но и установить новеллу в национальном праве о приоритете Конституции над всеми иными актами, включая международные.

…

КС, безусловно, прав в одном: со временем подходы к одному и тому же могут меняться. Так, например, в постановлении от 14.01.1992 № 1-П Конституционный Суд РСФСР на четырёх страницах убедительно, просто и смело доказал, что Указ Президента РСФСР от 19.12.1991 № 289 «Об образовании Министерства безопасности и внутренних дел РСФСР» не соответствует Конституции РСФСР «с точки зрения установленного в Российской Федерации разделения законодательной, исполнительной и судебной властей, а также закреплённого Конституцией РСФСР разграничения компетенции между высшими органами государственной власти и управления РСФСР».

Такая вот «содержательная конкретизация»…

About the "harmonization of Russian law" and the overcoming "the Convention-constitutional conflicts" by rhetoric means

Alexander Alexandrov, Doctor of Law, Professor, Department of Criminal Procedure of the Nizhny Novgorod Academy of the Bosov Artem Evgenievich, Candidate of Philology, Associate Professor of Forensic Law Faculty of Nizhni Novgorod State University.

annotation

This article attempts to research the legal-linguistic examination of the Constitutional Court of the Russian Federation from 7/14/2015 number 21-P. It contains a comprehensive assessment of the basic arguments that are given by the judges of the Constitutional Court of Russia to support its conclusions. According to the authors, this argument is expressed in the style, the pathos of the new legal policy. They believe that more important linguistic means of expression, and therefore legal regulation method when legal ideology immutability. Keywords: decision of the Constitutional Court of Russia from 07.14.2015 number 21-P, legal policy, argumentation, legal linguistics.