Александров А.С., Александрова И.А. Юридическая наука в России: «академическая» и «полицейская»
Опубликовано Anrc в Вс, 06/05/2018 - 23:02
Александров А.С., Александрова И.А.
Юридическая наука в России: «академическая» и «полицейская» //Юридическая наука, образование и практика: актуальные вопросы. Сборник научных статей. Выпуск 10. – Н. Новгород: Изд-во Нижегородского университета, 2018. – С. 8-23.
«Есть ли жизнь на Марсе?»
События последних лет, происходящие в общественно-политической, культурной и научной жизни России, можно охарактеризовать как очередное «подмораживание» после «оттепели». Жупел экстремизма стал реальным фактором управления публичной речью, средством уголовно-правовой маркировки проявлений инакомыслия и возражения властям. И вообще судебная практика по уголовным делам по обвинению в преступлениях, предусмотренных статьями 148, 280, 280.1, 282-282.2, 354.1 УК РФ, впечатляет людей с тонкой психической организацией, склонных к научному творчеству. Этот и другие болезненные симптомы[1] заставляет вспомнить советские времена: официальную цензуру и самоцензуру, которые в равной степени определяли не только формат научного дискурса, но и его контент[2].
Дело, в общем-то, привычное. Русская юридическая наука от рождения сервильна («партийна»), пуглива, лукава[3] и … продажна. Такие родовые черты юридической науки как игнорирование инакомыслия, проявление опережающей лояльности, догматизм, боязнь новизны, просто интеллектуальные лень и трусость, самым пагубным образом отразились и на развитии нашего законодательстве в постсоветское время[4].
В условиях относительной свободы последних 30 лет (когда власти решали другие проблемы), оставшаяся без присмотра юридическая наука в основном просто тихо деградировала.
Бывали, конечно, исключения. А главное была надежда, что русская юридическая наука станет частью мирового научного пространства и станет играть принципиально иную роль в развитии отечественного права – опять же как части европейского права.
Не случилось.
Сейчас одних томит неопределенность ситуации (угроза сильнее воплощения), и они впали в оцепенение. Другие полностью смирились с возвратом абсолютного запрета на критику, отменой свободы выражения мысли.
Поддержим слабеющих духом, тех, кто уже считает возможным лишь выражение верноподданических чувств и ура-патриотические «аллилуйя» любым произведениям «законотворца» (которого еще называют «взбесившийся принтер ГД»).
Авторы достаточно хорошо помнят советские времена, чтобы сравнить то, что было тогда и что сейчас и сделать вывод о том, что еще не вечер. Еще поиграем на научном поле Российской Федерации. В команде демократов и либералов…
Ведь условия игры формально не изменились.
Напомним: «Каждому гарантируется свобода литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества, преподавания» (ч. 1 ст. 44 Конституции России).
И да сказано было президентами РФ, прежним и нынешним: «Россия вперед!», «Свобода лучше, чем не свобода»[5], «не следует превращать в священную корову каноны уголовно-процессуального законодательства»[6]. Мы должны изменить государство, исключить все рудименты советского правосознания[7].
Так что сохраняется преемственность в генеральной линии развития нашей российской государственно-общественно-культурной формации, а именно: в сторону демократии. И кому как не ученым снизу поддерживать эту «официальную политику» руководства государства.
Еще Д.А. Медведев указывал на безынициативность, дефицит новых идей, нерешенные вопросы, низкое качество общественной дискуссии, в том числе критических выступлений. Общественное согласие и поддержка обычно выражаются молчанием. Существующие интеллектуальные практики «лишь воспроизводят текущую модель, но не развивают ее»; «демократические институты в целом сформированы и стабилизированы, но их качество весьма далеко от идеала»[8].
Мы разделяем эти оценки вместе со многими другими российскими интеллектуалами, которые справедливо отмечают, что существующие духовные подпорки тела российского общества («духовные скрепы» по-другому), несмотря на силу стереотипов или даже архетипов, сгнили. А новых идеологем не создано. Изношенность организационной, идейной и эстетической «инфраструктуры» российской культуры, возникший гигантский экономический и моральный кризис идей грозят грядущими катастрофами[9].
Значит и на верху, и внизу есть единство в понимании необходимости демократических преобразований и создание научно-правового фундамента этих преобразований. Несмотря на похолодание отношений с Западом, мы должны продолжить идти курсом, взятым в конце 1980-х годов в государственно-правовых реформах.
Мы считаем, что на настоящий момент именно в научных и образовательных заведениях системы МВД России и сосредоточена юридическая наука. Она не только сопоставима с тем, что есть в академических научных заведениях, но и по многим критериям опережает их.
Появились ли в современных университетах творцы, которые бы создавали культурные образцы новой формации? Мы считаем, что нет.
Наш первый тезис именно в этом: только у нас (в полицейских академиях, университетах и институтах) и «делается» наука. Только там вы сможете найти тех, кто определяет лицо современной юридической науки.
Почему так получилось? Попробуем объяснить далее. Для этого надо поднять историю отечественной правовой науки и вообще духовной, мыслительной практики.
Для нас идеалом русской науки является дореволюционная юридическая наука конца 19 начала 20 веков. Тогда сформировалась классическая научная парадигма: освоена западная научная правовая традиция и творчески осмыслен опыт толкования и применения отечественного законодательства. Именно тогда сформировался тонкий слой интеллектуалов – университетских профессоров, которые овладели мастерством создания текстов по правовой проблематике. Среди них были те титаны юридической мысли, написавшие тексты, которые составляют теоретическую основу и для наших упражнений в научном письме.
Но получила ли русская юридическая мысль самобытность в ту пору? Стала ли она определять своеобразие нашего государственно-правового строя и правовой культуры? Вряд ли. Она всегда была калькой западной юридической науки. Как и прочие явления русской культуры.
Мы разделяем мнение П. Чаадаева: «Мы так удивительно шествуем во времени, что по мере движения вперед пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной. Внутреннего развития, естественного прогресса у нас нет, прежние идеи выметаются новыми, потому что последние не вырастают из первых, а появляются у нас откуда-то извне»[10].
Этому созвучна мысль современного историка К. Галеева: «Беспомощность недемократических режимов ярче всего проявляется в их зависимости от интеллектуального импорта. Они не способны ни производить собственные парадигмы, ни критически рассматривать чужие (для этого им нужны демократические оазисы), а могут лишь механически заражаться популярными теориями, родившимися в более «мягкотелых» странах»[11].
Если бы не культурная интервенция с Запада, санкционированная Петром 1, и последующие (инициируемые сверху) реформы (судебные и прочие) с целью перенять западные правовые стандарты, то мы развивались бы по другому типу, скажем - мусульманского права.
Между тем, все правовые системы, основанные на христианском учении (т.е. не мусульманская, не африканская, не «варварская») имеют, как ни странно это может показаться патриотично настроенным сторонникам проекта «русского мира», одну общую основу – римскую. Там источники и составные части европейской юриспруденции. И любому юристу надо бы знать «классические постулаты», которые и определяют мировоззрение юристов в развитых правовых порядках, а не выдумывать «свои», самобытные[12].
Итак, есть мнение (не более того), что самобытной – русской юридической науки нет. Не считать же советскую юридическую науку проявлением русского мира…
Это скорее казус, недоразумение, случившееся в назидание более разумным западным соседям, которое эволюционным путем развивают унаследованную от римлян систему.
Но ведь верно есть инаковость, отличающая нас от западных европейцев-христиан. Это факт, с которым не будем спорить.
Сами по себе наборы ценностей, «духовные скрепы» одинаковы для всех культур. Однако именно западная цивилизация выработала механизм актуализации этих ценностей – в общественной практиках – политической, судебной, научной и пр.[13] Полагаем, что проблема типологии права – это проблема «процессуальная»: она в началах организации (речевой) интеллектуальной жизни.
Вся штука, вся химия науки о праве (правосудии) именно в понимании этого «процесса», «механизма его работы». Он, в общем и целом, называется «демократия», и включает состязательность, открытость дискуссии, гласность, свобода мнений, конкуренция и справедливое вознаграждение лучших – победителей в игре.
Посмотрим на данную процедурную проблему через призму отличий восточного христианства (православия – «ортодоксального вероучения») от западного.
Мы не будем оригинальны в утверждении, что матрица культуры–права-науки – в религии нации. По мнению идеологов «русского мира», православие есть основа нашей духовной жизни, а значит и правовой. Эту версию мы можем принять и развить из нее несколько следствий.
Всякая научная (тем более юридическая)практика (мыследеятельность) зародилась в виде богословия. Толкование текста закона – как базовый способ существования юридической мысли происходит от гомелитики – толкование некоего сакрального текста (Библии, Корана и пр.), нахождение в нем «сокровенного смысла». А на самом деле создание «нового», но в русле определенной традиции.
Местом зарождения научно-правового дискурса надо считать церковные учреждения. Где были первые очаги европейской науки? В монастырях[14]. Там вырабатывались практики и модели поведения, которые позднее стали основой для мысле-деятельности – научного творчества в университетах.
Различия в креативности, способности к реформациям двух ветвей христианского учения и богословия отразились и на двух моделях юридического дискурса: западного и восточного. Принципиальная разница состоит в процедуре канонизации, принятой у католиков и у православных. Для того чтобы определить, следует ли причислить покойника к лику святых, католические церковные власти (на протяжении XVI по XX веков) назначали двух адвокатов: «адвоката Бога» и «адвоката дьявола», так чтобы первый подбирал аргументы в пользу канонизации, а второй — против нее. В православной же церкви состязательность процесса канонизации исторически отсутствовала, а это значит, что решение о причислении к лику святых спускается вниз в готовом виде. Но откуда оно спускается? Выходит, что решение зависит от «своеволия» одного-единственного человека.
Это только один из моментов, характеризующих способ существования и развития западной разновидности христианства, которое сейчас существует в виде множества церквей, учений, сект, и продолжается модернизироваться и в обрядовом отношении и в символе веры. Русское православие проявило на протяжении веков удивительную косность[15]. Наиболее значимый раскол произошел по инициативе патриарха Никона и наиболее значимая оппозиция официальному учению РПЦ в виде староверов с Аввакумом во главе была консервативной реакцией не него и выражением желания «жить по старине». У них ереси, сомнения в верности ортодоксии, привели к Реформации, у нас еретики сопротивлялись никоновской «Реформации», и не создали ничего нового в интеллектуальном смысле.
На наш взгляд, из этого примера можно сделать несколько выводов. Во-первых, получается, что модель организации научной деятельности в вузах МВД совпадает с исконной – православной традицией отбора лучших культурных образов, и вообще способа развития определенной «когнитивной модели». Это хорошо - в том плане, что оказывается, у нас, полицейских, имеются самые что ни на есть русские условия для «духовных подвигов». Хотя есть и второе обстоятельство – негативное: плохо то, что такого вот рода юридическая наука (как искусство письма, как литературный жанр изящной словесности) пришла к своему логическому завершению: в виде догматики, схоластики научному дискурсу о праве пребывать уже недостаточно.
Возьмем конкретный пример. «Юридическая техника», ставшая сутью нижегородской школой ТГП, ее предметом и ее методом, это пример схоластики: возведенная в абсолют технология производства юридического текста, без относительно к его смыслу и привязке к реальности. Это даже не текстоведение (закона), не гомелитика-толкование смысла текста закона, а некая «грамматология», учение о том, как писать текст закона. Ну сколько можно об одном и том же? То же самое можно сказать о нижегородской школе криминалистики[16]. К «реальному праву» образцы такого творчества (хотя бы они и являлись изысканным интеллектуальным продуктом) не имеют отношения.
Посмотрите вокруг. К настоящему времени на Западе сложился совершенно иной – прагматический – тип научных исследований, нацеленный на достижение конкретного результата и, как минимум, личного успеха ученого. Так, в США практикуются методы – социологии, математики, экономического анализа. У нас, как и в момент своего возникновения в 19 веке, юридическая наука отрабатывает один – позитивистский, нормативистский подход. Другие подходы не привились, как не ортодоксальные, не привычные[17].
Для западной научной традиции характерно многообразие правовых школ, учений, теорий. Там, царствует толерантность на грани равнодушия. Маргинальные и даже экстремистские (с точки зрения российских стандартов) учения, вроде школы «Критической правовых исследований» (CLS)[18] вскипают там пеной … и проходят без следа (в отсутствии грантов).
Далее, возьмем университеты, которые приняли у монастырей эстафету в качестве научных центров, где формируется благоприятная среда для создания научных направлений (учений), их конкуренции, деятельности отдельных ученых. Институт демократически организованного университета – есть институциональная основа научной жизни. И это не случайно, а закономерно, поскольку вся университетская жизнь построена на началах демократии, коллегиальности, конкуренции. А студенчество – та среда, в которой рождаются ученые и их идеи, потому что студенческие массы (потом спонсоры, грантодатели) оплачивают науку[19].
С момента своего возникновения в средние века европейские университеты были относительно автономными, самоуправляемыми, демократическими учреждениями. Это были территории свободы в условиях несвободы монархии. И короли, императоры, папы уважали университетские свободы и более того позволяли университетским докторам активно участвовать в церковной и государственной политике ( в виде экспертов-специалистов теологии).
Почему демократические институты, основанные на принципе состязательности, так важны для науки? Потому что они представляют собой мозг любой организации. На западе правящая элита веками культивировала институт университетов, где властвовал состязательный принцип отбора научного продукта на основе коллегиальности принятия решений, чтобы иметь независимое экспертное – научное мнение.
В России никогда не было и сейчас нет таких университетов[20]. Российские (царские, советские и еще более – современные российские) университеты не могут равняться с европейскими – у них исторически не было той свободы, что была у их западных аналогов; они никогда и не стремились к ней (поскольку в финансовом отношении полностью зависят от власти)[21].
Разумеется, милицейское (полицейское) учебное/научное заведение по самой своей природе не могло и не может претендовать на аналог «университета». Только слово «университет». Порядок назначения на административные должности, внутренний распорядок, организация учебного процесса – все подчинено единоначалию. И в этом плане мы можем констатировать фактическое сходство организации наших вузов с академическими. И там и там несвобода. Но у нас честнее: у нас открытое единоначалие и служебная дисциплина, у них при формальной свободе – скрытая несвобода, клоунада а не демократическое самоуправление. Та «несвобода», которая, на наш взгляд, стимулируют у нас науку, отравляют общественно-научную университетскую жизнь, поскольку извращает саму институциональную природу университета. И материальное содержание у нас лучше. Так что, жалко вас…
«Вся Россия - наш сад». Вся российская наука – полицейская наука. Понятно, что в полицейской науке преимущество имеют те, кто по своему правовому статусу являются полицейскими. Поэтому следующий тезис, который мы утверждаем, состоит в том, что принципиальной разницы в организации научного процесса в академических вузах и вузах МВД России нет. И если брать современную русскую полицейскую науку, то она ярко представлена в секциях нижегородской правовой школы.
Так случилось в силу ряда обстоятельств. Напомним о них.
Во времена русского классического правоведения ни о какой полицейской науке говорить не приходилось. Милицейская наука – это советское изобретение. Как атрибут совершенно уникальной структуры – системы вузов МВД СССР. Решение о целесообразности, о котором можно спорить, но, тем не менее, это уникальный тип учебного заведения, которое естественным (если угодно «неестественным») путем культивировало свои научные кадры. Изначально лишенное атрибутов классического университета, оно, тем не менее, на определенном историческом отрезке стало прибежищем для всей российской юридической науки.
Со времени своего создания, постепенно в лице своих лидеров, типа Академии управления МВД СССР, Омской, Волгоградской, Горьковской и других высших школ милиции, милицейские вузы стали играть все более заметную роль в советской юридической науки – несвободной, управляемой извне (минпросвещения, мвд) и изнутри – по партийной линии. А ряд авторов – Р.С. Белкин, Г.М. Миньковский, Н.А. Стручков и многие другие стали не то, чтобы конкурентно способными, но даже лидировали в своих специальностях, как правило «криминального цикла» (12.00.09. , 12.00.08); что отвечала профилю научно-учебных заведений МВД СССР. Они стали основателями научных школ, не утративших своего влияния до сих пор в государствах СНГ.
Однако в целом в те старые добрые «позднесоветские» времена на фоне таких научных центров как Институт государства и права АН СССР, ВНИИ Генпрокуратуры СССР, классические университеты с их юрфаками, и юридические институты – Свердловский, Харьковский милицейская наука была «золушкой» на большом научном балу. Лидерами юридической науки были представители этих учреждений, там создались модели для подражания, там организовывались мероприятия всесоюзного масштаба, где формировалась научная среда.
Наконец, только там были диссертационные советы… А это уже серьезно: это дисциплинарная, властная инстанция, которая производит иерархизацию научных кадров, контроль за качеством научного продукта. Ее ценность в общественной природе и коллегиальном способе принятия решения. К сожалению, все эти плюсы обесцениваются тем, что решения «диссоветов» не окончательны, а сами они встроены в оправу исполнительной власти государства (Минобр) и полностью зависят от него. Не «диссовет» (собрание ученых мужей), а исполнительная власть государства, экспертный совет ВАК являются у нас главным приемщиком научного продукта и ценителями научных дарований. И в этом отношении, как академические университеты, так и ведомственные вузы опять же равны в своем бесправии и профанации демократического порядка отбора научного продукта. Принцип единоначалия, вертикали власти определяет всю организацию научной деятельности в России. И это опять-таки вполне естественно для МВД.
Открытие «диссоветов» в вузах МВД завершило формирование как самодостаточной, автономной системы научного производства в области правоведения (главным образом). И сделало частью общей системы научного производства, в качестве равноправного субъекта с «классическими университетами».
В период разрухи 1990-х годов академическая наука пришла в упадок (по экономическим причинам). Она просто состарилась и вымерла. Таким образом по чисто физическим причинам юридическая наука смогла выжить в учебных заведениях МВД РФ. И сейчас они доминируют не потому что так сильны, а потому что конкурентов нету-с.
В целом же мы можем констатировать, что у нас толком никогда не было организованной свободы, называемая демократией, без которой невозможна наука. Из-за православия у нас сложились демократические институты публичной речедеятельности ни в одной из общественно-значимых сфер, включая законодательство, правосудие. Юридическая наука как один из жанров совещательной публичной речи не имела традиционных для западного общества площадок в виде «монастырей», «университетов». Существующая в неизменном виде с советских времен система стандартов и процедур производства научного знания (защита диссертаций) ориентирована на бюрократию, а не на потребителя – студентов, массы юристов, общество. Ведомственная юридическая наука является частью этого авторитарного механизма организации науки. В силу своих особенностей она имеет ряд преимуществ над своими цивильными партнерами.
Все столичные научные центры в запустении. Чем могут похвастаться наши коллеги из столичных юридических вузов. Да ничем[22]. Нечего им предъявить «ни городу ни миру»[23]. Если кто не согласен с этой оценкой, то пусть покажете свои достижения.
В целом авторитет науки и вообще статус науки в современном российском обществе низкий; очаги активности наблюдаются только там, где есть деньги. Поэтому только такая разновидность научного производства как производство диссертаций стала наиболее восстребованной[24]. Но она же развратила постсоветскую юридическую науку, сделала ее не нужной обществу и государству, а нужной только отдельно взятым лицам, кто «оплачивает музыку».
Поскольку российские ученые самоорганизоваться не смогли, власть логично прибегла к привычному дисциплинарному воздействию (кнуту): ужесточению требований к процедуре защиты и оформлению документов.
Научные массы нуждаются во внешнем управлении. В крепкой руке начальника. Все это изначально присуще милицейской/полицейской науке. В этом наша сила по отношению к партнерам-конкурентам. Но качество научной продукции, выпускаемой нами, остается под вопросом. Ведь на практике о ней, как правило, даже не догадываются (несмотря на «внедреж»).
Были, были у нас отдельные выдающие правоведы. Но как не было так и нет правоведения в виде независимого, объективного «ведения» о реальном праве, ориентированного на коллективного субъекта оценки – потребителя, общества потребления (а не на «начальника» в лице клерка из управленческого аппарата). В результате – незавидные научные результаты. И власть сама знает о креативных возможностях доморощенной юридической науки. Поэтому в случае разработки правовой политики, стратегии предпочитает обращаться за советом не в официальные научные центры, а к экспертам со стороны[25]. Вот оно где – импортирование зарубежного опыта! Это общий принцип: недемократические, закрытые режимы заимствуют готовые, чужие «интеллектуальные образцы» и пытаются делать их «своими» (с разным успехом).
Историк советской[26] и российской науки – Л. Грехэм уже в наши дни объяснил, почему Россия отстает от Запада в технологическом развитии и уровне инноваций во всех сферах общественного производства. Главная проблема кроется в российском обществе, которое в своей массе, не разделяет западных либеральных ценностей и неспособно ценить «инноваторов», в отсутствии общественных же институтов, гарантирующих развитие науки и внедрения ее результатов в практику[27]. Образно эту проблему Л. Грэхэм обозначил как «молоко без коровы»: научное знание без института организации науки; научный потенциал не будет реализован без прямой обратной связи между потребителями научного продукта и учеными. На протяжении последнего столетия, российская власть игнорировала демократию и пыталась насильно модернизировать общество, что только усугубляло последствия проблемы «молоко без коровы». Попытки идти своим путем, то есть создавать недемократические структуры стимулирования и внедрения инноваций – бессперспективны, такова еще одна идея этого эксперта, с которой мы также согласны.
Как показывает история демократия — это единственный работающий механизм долгосрочного планирования. Поэтому недемократические организации искусственно создают инкубаторы идей и иматации демократических процедур[28]. Хотя это паллиатив, а не решение проблемы.
Есть ли «настоящий» способ ее решения? По мнению американского ученого, Россия может стать страной с успешной коммерческой наукой, если она реформирует общество. Есть два способа проведения такой реформы: первый из них очень простой, но нереальный для осуществления, а второй — практически сложный и крайне долговременный. В первом случае России должна стать обычным западным государством и провести все необходимые для этого реформы. Понятно, что сегодня крайне сложно представить себе даже гипотетическую возможность такой трансформации, так как это противоречит российским традициям и интересам многих высокопоставленных людей. Второй способ - постепенная модернизация России силами самого общества. Большие надежды в связи с этим Грэхем возлагает на зарождающийся средний класс, сообщество профессионалов, которое должно «трансформировать Россию из страны подданных в страну граждан. Свободные люди, представители среднего класса, ученые позволят заменить экономику «инноваций по приказу» на экономику знаний. Впрочем, как отмечает профессор, такие надежды пока эфемерны — политическая ситуация в стране развивается сегодня в противоположном направлении, и Россия, по его мнению, будет оставаться в ловушке «форсированной модернизации» из-за ее нежелания становиться «нормальным демократическим государством»[29].
Таковы реалии, исходя из которых, мы переходим к выводам.
Как показал опыт наших соседей по СНГ, вставших на путь евроинтеграции, они воспользовались услугами западных экспертов при создании национальных криминально-процессуальных кодексов.
Своими силами ничего создать не смогли. Там и науки в принципе, судя по всему, не осталось. Ведь этим государствам подобная роскошь не по карману.
Действующий УПК РФ не адекватен современным потребностям. Создать новый – нет интеллектуальных ресурсов (из тех, которыми располагает и которым доверяет власть в традиционных центрах).
Есть предложение. Не дожидаться, пока созреет наша уголовно-процессуальная доктрина в столичных мозговых центрах, обратиться в НА МВД России. При наличии официального заказа и соответствующей оплаты эту работу могла бы сделать нижегородская школа процессуалистов. В принципе профессор А.С. Александров и сам бы справился.
А вообще, мы хотели бы сказать: академическим вузам, университетам надо стать, наконец, тем, чем они должны стать – в гуманитарной сфере, в сфере правоведения. Центрами научной мысли, дискуссии. Мы нижегородцы в этом тоже можем вам помочь.
[1] О большом терроре, разумеется, даже мыслей нет. Но мы помним М.Фуко: «Насилие испрашивается с низу». Пока на собраниях трудящихся не принимают резолюции «Расстрелять врагов народа», толпа не кричит «Распни его». Хотя, возможно, где-то уже чалится новый «Пароход философов». И «философы» примечают это.
См., напр.: Эту страну спасут только массовые расстрелы – URL: http://www.novayagazeta.ru/politics/74506.html
[2] На этом фоне меры, принимаемые МВД в 2015-16 гг., типа: срочно убрать из социальных сетей свои фото в форме, дать подписку о соблюдении различных ограничений при опубликовании своих работ, в том числе – размещения текстов в сети Интернет и т.д. и т.п. слегка «плющат» психику. Есть от чего загрустить некоторым представителям ППС из учреждений МВД.
[3] Пресловутое двоемыслие, когда реальность создаваемая наукой, далека от неприглядного правового быта.
[4] Подробнее см.: Александров А.С. Духless русского уголовно-процессуального права // Уголовное судопроизводство. – 2010. – № 1. – С. 2-12.
[5] Медведев Д.А. Россия, вперед! // РГ. – 2009. – 11 сентября.
[7] Путин В.В. О наших экономических задачах [Электронный ресурс] // Ведомости. 2012. 30 января. – URL: http://www.vedomosti.ru/politics/news/1488145/o_nashih_ekonomicheskih_zadachah
[8]Медведев Д.А. Россия, вперед! // РГ. – 2009. – 11 сентября.
[9] См.: Дондурей Д., Серебренников К. В поисках сложного человека // РГ. – 2009. – 7 октября. – 188 (5012).
[10]Чаадаев П.Я. Письмо первое / Избранные сочинения и письма. – М., 1991. – С. 28.
[11] Галеев К.Недемократические режимы зависят от интеллектуального импорта // Н***я газета. 2016. 4 июля. № 71 - http://www.novayagazeta.ru/comments/73702.html
[12] Подробнее см.: Александров А.С. Состязательность и объективная истина //Библиотека криминалиста. Научный журнал. 2012. № 3. С. 142-157.
[13] Общество основано на нескольких видах публичной речи: совещательной (парламентской), хвалебной (пиар) и судебной (юрисдикционной в широком смысле). В совокупности они образуют коммуникативно-познавательную модель (модель рече-мысле-деятельности»), которая позволяет определенным образом вырабатывать и принимать решения по вопросам, имеющим общественное значение. Есть демократическая коммуникативно-познавательная модель, предполагающая коллегиальное принятие решение по результатам открытой, состязательной процедуры обсуждения вопроса, и есть автократическая модель: единоличное принятие решение в закрытом режиме, который иногда прикрывается имитацией публичного обсуждения вопроса.
[14] Обстановка в заведениях МВД РФ сродни монастырской. Она дисциплинирует, и она креативна. Где как не в стенах средневековых европейских монастырей рождались как мягкие формы инаковости (францисканцы, бенедиктианцы и пр.), так и извращения ортодоксального католицизма – ереси и ересиархи (все эти Дольчино, Абеляр, Саваноролла, Гусс и пр.)? Инакомыслие выковывается в ответ на тотализирующую практику ортодоксии (схоластики) – вплоть до отрицания официальной догмы. Эти «мутации» дали материал для эволюции католицизма: появления монаха Лютера и Реформации, которая дала новую жизнь западной церкви и духовно-мыслительной практики. В общем-то вся западная этика и право сформировались в ходе этой эволюции западного извода учения Христа. Роднит христианского монаха и российского полицейского-ученого то, что оба они на полном обеспечении, связаны жесткой дисциплиной и выполняют совместно разные коллективные обряды. При этом у них остается уйма свободного времени и энергии, которую можно направить (при желании) на науку. В этом причина расцвета милицейской науки в конце 20-начале 21 веков в России, о чем скажем дальше. Есть еще женский фактор. Его отсутствие стимулировало европейского монаха к духовной – научной практике (сублимация либидо). То же было и в советских высших школах (в них не было женщин, почти). И напротив, феминизация есть симптом упадка системы. Феминизация внешний признак оглупления. Горе тому учреждению, где засилье женщин. Феминизация указывает на то, что данный ареол обитания стал не интересен мужчинам. Они откочевали туда, где можно делать деньги и получать власть. Все упирается в деньги в конце-концов. В ГВШ МВД доцент, кюн получал около 500 руб., а врач в поликлинике – 120-130, следователь прокуратуры – 140, инженер на заводе – 120 и т.д. Наука в советское время было прибыльным дельцем. Оттуда туда и лезли активные мужики (вроде Березовского). А ведь еще и квартиры давали ученым мужам. И в Москве…
[15] Показательна в этом плане иконопись, стандарты которой не изменились за все время существования РПЦ. А в Европе из иконописи родилось искусство Возрождения… Римский папа не помешал этому, а наоборт...
[16] Подробнее см.: Александров А.С. Семь смертных грехов современной криминалистики// Следователь. 2011. 3 (155). С. 44-47; Александров А.С. «Ответ Керзона» современным криминалистам // Юридическая наука и практика. Вестник Нижегородской академии МВД России. – 2011. – № 2 (15). – С. 303-310.
[17] Исключения есть: психологическая школа права Петражицкого, экономическая теория права Стучки-Пашуканиса.
[18] Которой баловался и профессор А. Александров.
[19] Напомним, какую огромную роль в университетах испокон веков играют дискуссионные клубы. Студенты должны разбиться на две равные команды и защищать противоположные точки зрения. Главное здесь — создать относительный баланс сил, обеспечивающий рассмотрение всех ключевых аргументов в ходе дебатов.
[20] Судя по бурной молодости В.И. Ульянова-Ленина в царских университетах была атмосфера студенческого кампуса. В нынешних университетах дух свободомыслия отсутствует напрочь: нет и студенчества, как социальной группы, готовой «выйти на улицы» и повлиять на политическую повестку дня, как их западные собратья в 1967 году, действительно изменившие мир. И это весьма показательно в том плане, что для науки нужна аудитория, независимый коллективный судья – студенчество ближайший круг этой «универсальной аудитории» (auditorium universalis). Мы пишем прежде всего для студентов, и они должны давать оценку нашим текстам – выбором кафедры, лектора, набора учебных дисциплин, учебника. Такого механизма нет не только в вузах МВД, но и в академических университетах.
[21] Вместо коллегиальности, выборности, самоуправления на деле мы наблюдаем псевдовыборность ректоров, деканов, завкафедрами. Одни и те же персонажи десятилетиями сидят в своих креслах в отсутствии какой-либо конкуренции и критики. Есть имитация общественной деятельности и самоорганизации. Бесконтрольность ректората и страшный разрыв в образе жизни верхушки университета и «кафедрального планктона».
[22]У нас если и есть «прорывы» в псевдонаучной юридической деятельности, так это в сфере пропаганды и дешевого пиара. Актуальное вложение интеллектуальных усилий – патриотизм, он восстребован со стороны властей. Но это конъюнктурщина – в исполнении столичных вузов не увлекает. Карьера г-на Маркина, пиар-менеджера СК РФ, в этом плане весьма показательна: клоун уехал, а цирк пока остался. А более ничего забавного на унылом интеллектуальном пейзаже российской юридической мысли не наблюдается.
[23] Единственный научный центр, где мы можем найти прообраз будущей юридической науки – Институт проблем правоприменения (Санкт-Петербург). Они выдают научный продукт о реальном праве как социальном явлении… и пока вне конкуренции
[24] Именно на этом участке сосредоточена основная активность мыслителей. На остальное времени и сил уже не хватает. Заметим, что именно в этой вертикали, основанной на анонимизации выработки решений, как на колу сидит все российское правоведение.
[25] Механизм выработки современной уголовной политики противодействия преступности описан в работах нижегородских правоведов.
См., напр.: Александрова И.А. Уголовная политики обеспечения экономической безопасности и противодействия коррупции / Дис. … д-ра юрид. наук. Н. Новгород, 2016. С. 89-112; . Александров А.С., Александрова И.А., Терехин В.В. Шесть критических эссе о праве и правосудии. // Постклассическая онтология права: монография / под общ. ред. И.Л. Честнова. СПб.: Алетейя, 2016. С. 661-674.
[26] В своей главной работе о советской науке Л. Грэхем уделил толику внимания и советскому правоведению, в целом дав ему невысокую оценку.
См.: Грэхем Л. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе: Пер. с англ. — М.: Политиздат, 1991.
[27] Грэхем Л. Молоко без коровы //РГ. 2014. 05 июня - http://rusplt.ru/society/innovatcii-10332.html
[28] Галеев К. Указ. соч.
[29] Грэхем Л. Молоко без коровы //РГ. 2014. 05 июня - http://rusplt.ru/society/innovatcii-10332.html
»
- войдите для комментирования
|
|
В науке нашей
В науке нашей есть отличие:
С попсою связь ее близка.
У нас профессор Александров,
У них Никита Джигурда!
и джигурдою - тоже
В науке нашей нет постыдных стилей
легко играю ими и верчу
И Джигурдою быть могу и Нехорошевым
Быть только скучным не хочу
Вот в том и суть
Вот в том и суть-
Что удивить-то нечем.
И все фамилии хоть как не искажай,
Лишь пафос в этом может быть замечен,
И безграничное похвальство через край!
этос хороших россиян
И логос есть
И пафос , если надо, будет
И наши люди мужеством полны
Но с этосом«хороших россиян» – проблема
Тут возникает когнитивный диссонанс