Султанов А.Р. Последствия лжи в процессе и материальном праве
Опубликовано kbk в Сб, 17/07/2021 - 11:57
В практике нередко приходится сталкиваться с тем, что сторона открыто врет либо явно скрывает доказательства, которые у нее есть. Есть только общая норма о том, что нужно добросовестно пользоваться своими процессуальными обязанностями.
Немецкие процессуалисты обосновывали право на ложь в процессе: «никто не обязан вооружать противника против себя». Тем не менее в итоге категорический императив Канта получил отражение в Гражданском процессуальном уложении Германии. Не существовало обязанности быть правдивой для стороны в отечественном процессе. В обществе разрушается доверие к суду, который принимает ложь. Как следствие, суды утрачивают легитимность. Вступление в силу решения, основанного на лжи, рождает новый спор. На практике же сегодня является даже нормой, когда одна из сторон прямо во время судебного заседания «достает из кармана» новые доказательства для эффекта неожиданности другой стороны - сокрытие доказательств является нормальной практикой. И если решение основано на ложных доказательствах, а ранее сокрытые суд не принимает как новые, получается, что пересмотр дела не будет возможен. Поэтому пока в судах можно будет лгать, суды будут завалены.
Последствия лжи в процессе и материальном праве
«Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царствие Божье, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад».
В. С. Соловьев Право и нравственность. Очерки прикладной этики.
Всем процессуалистам, получившим образование в советское время, была известна фраза К. Маркса из статьи «Дебаты по поводу закона о краже леса»: «…материальное право, однако, имеет свои необходимые, присущие ему процессуальные формы… Судебный процесс и право так же тесно связаны друг с другом, как, например, формы растения связаны с растением, а формы животных - с мясом и кровью животных. Один и тот же дух должен одушевлять судебный процесс и законы, ибо процесс есть только форма жизни закона, следовательно, проявление его внутренней жизни»[1].
В настоящее время, ссылка на К. Маркса в научной статье воспринимается как дурной тон. По всей видимости, после долгих лет обязательных цитирований классиков марксизма и ленинизма наука устала от этих цитат, не простив «ленинский силлогизм»[2] - «учение Маркса всесильно, потому что верно»[3]. Однако, мы полагаем уместным вновь вспомнить об этой цитате, поскольку она все же, на наш взгляд, заставляет вспомнить о необходимости одновременного развития материального и процессуального права, об их взаимосвязанности.
Можно смело утверждать, что материальное право России в последние годы развивается в направлении усиления принципа добросовестности. Мы можем видеть это в новых положениях Гражданского кодекса РФ, которые сделали принцип добросовестности основополагающим принципом гражданского права, подкрепленным установлением конкретных правовых последствий. Налоговое право также развивается в направлении противодействия злоупотреблениям в области налоговых правоотношений[4].
Дискутируя со своими оппонентами в судебном процессе, ссылаясь, прежде всего, на положения ч. 2 ст. 125 АПК РФ, предусматривавшие возможность заявления ходатайств об истребовании доказательств от ответчика или других лиц, мы неоднократно сталкивались с тем, что стороны настаивали на якобы имеющимся их праве предоставлять суду только то, что они считают нужным и не раскрывать имеющиеся у них доказательства, если они этого не хотят, равно как и говорить об обстоятельствах дела так как им выгодно, а не так как на самом деле обстояли дела[5].
Действительно, как ни удивительно, наше процессуальное законодательство, кроме общей нормы о том, что лица, участвующие в деле, должны добросовестно пользоваться всеми принадлежащими им процессуальными правами ( ч. 2 ст. 41 АПК РФ), не содержит норм, как в других правопорядках, обязывающих правдиво выступать перед судом и полностью раскрывать все доказательства. Как отмечает Д.Б. Абушенко: «Там, где законодатель полагает необходимым именно правдивое сообщение суду какой-либо информации, он на это прямо указывает (см., например, нормы о показаниях свидетеля - ч. 1 ст. 70, ст. 176 ГПК РФ, ч. 4 ст. 56 АПК РФ»)[6].
В задачах судопроизводства в арбитражных судах, закрепленных в ст. 2 АПК РФ закреплены, в частности, задачи, которые безусловно не могут достигнуты при допущении сторонам лжи в процессе:
«ст. 2… 4) укрепление законности и предупреждение правонарушений в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности;
5) формирование уважительного отношения к закону и суду;
6) содействие становлению и развитию партнерских деловых отношений, формированию обычаев и этики делового оборота».
Проблема лжи в процессе в разное время поднималась и российскими учеными[7], равно как активно обсуждалась и зарубежными юристами. Так, немецкий процессуалист Рихард Шмидт даже соглашался на наличие «права на ложь» в процессе, полагая, что главное это полная свобода сторон и принцип состязательности[8]. Его сторонники придерживались мнения о том, что в состязательном процессе, основанном на постулатах римского судопроизводства: "Nemo tenetur armare adversarium (suum) contra se" (никто не обязан вооружать своего противника против себя самого) и "Nemo tenetur prodere seipsum (seipsum prodere)" (никто не обязан предавать себя самого), недопустимо вводить какие-либо ограничения в отношении сторон в части выбора ими средств нападения или защиты, в том числе путем запрещения представления суду информации, не соответствующей действительности, и установления за эти действия юридических санкций[9].
Данная точка зрения не возобладала, проиграв категорическому императиву, выведенному Иммануилом Кантом, требующим быть правдивым с другими и запрещающим ложь. В действующем Гражданском процессуальном уложении Германии в ст. 138[10] закреплена обязанность сторон давать объяснения и по фактам и обязанность говорить правду[11]. Причем и у этого подхода можно найти римские корни - "Fraus et jus nunquam cohabitant" ("Обман и правосудие никогда не совмещаются").
Однако, в российском гражданском процессуальном законодательстве, даже в то время, когда от суда требовалось установить объективную истину не было установлено требования о правдивых показаниях сторон.
Хотя, надо отметить, что некоторые ученые предлагали «введение процессуальной процедуры принятия перед судом клятвы-присяги сторонами говорить в суде правду и ничего, кроме правды… предоставить возможность применения судом таких процессуальных мер борьбы с ложью (в случаях доказательного разоблачения лжи), как предупреждение стороны о недопустимости использования ложных сведений и о возможных негативных последствиях злоупотребления (ложью), а также в виде наложения процессуального штрафа (по усмотрению суда в размере, кратном минимальному размеру оплаты труда), прекращения производства по делу, вынесения решения в пользу противоположной (добросовестной) стороны»[12].
Однако, по настоящее время подобных мер законодатель в процессуальных кодексах не предпринял.
В тоже время, в Гражданском кодексе РФ принцип добросовестности стал главенствующим и содержит достаточно много норм о негативных последствиях в случае лжи.
К сожалению, лжи в арбитражных судах и судах общей юрисдикции с появлением данных норм не стало меньше.
Хотя надо отметить, что данная проблема с определенной регулярностью поднимается научной общественностью[13], не можем не согласиться, что «право на ложь в суде» является фактором, дестабилизирующим правосудие[14].
Немного о праве на ложь в процессе с точки зрения философии
Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звездное небо надо мной и моральный закон во мне.
И. Кант
Полагаем возможным кратко рассмотреть доводы И. Канта, поскольку, по справедливому замечанию В.С. Соловьева, «ни один философ до Канта не утверждал, что основополагающая заповедь «не лги» есть одновременно и «источник права», всякого права, «основанного на договорах»[15].
Мы вынуждены ограничиться весьма кратким рассмотрением идей И. Канта, вокруг которых по настоящее время до сих пор не утихают споры.
«Правдивость в показаниях, которых никак нельзя избежать, есть формальный долг человека по отношению ко всякому[16], как бы ни был велик вред, который произойдет отсюда для него или для кого другого; и хотя тому, кто принуждает меня к показанию, не имея на это права, я не делаю несправедливости, если искажаю истину, но все-таки таким искажением, которое поэтому должно быть названо ложью (пусть не в юридическом смысле), я нарушаю долг вообще в самых существенных его частях: т.е. поскольку это от меня зависит, я содействую тому, чтобы никаким показаниям (свидетельствам) вообще не давалось никакой веры и чтобы, следовательно, все права, основанные на договорах, разрушались и теряли свою силу; а это есть несправедливость по отношению ко всему человечеству вообще. …Определение лжи, как умышленно неверного показания против другого человека, не нуждается в дополнительной мысли, будто ложь должна еще непременно вредить другому, как этого требуют юристы для полного ее определения (mendacium est falsiloquium in praejudicium alterius). Ложь всегда вредна кому-нибудь, если не отдельному лицу, то человечеству вообще, ибо она делает негодным к употреблению самый источник права[17].
В. С. Соловьев обратил внимание на этот момент, который на наш взгляд, весьма важен поскольку речь идет об источнике права. И. Кант использовал в своей стать заповедь «не лги», однако не указывал ее в качестве источника права, а лишь указал, что «ложь делает негодным к употреблению самый источник права». Полагаем, что Кант здесь имел ввиду в качестве источника права «доверие» - «fides»[18].
«Fides»[19] - [вера, доверие], собственная честность и доверие к чужой честности, верность данному слову, нравственная обязанность всех людей [и следовательно, не зависящая от римского гражданства] выполнять свое обязательство, в чем бы оно ни выражалось. Поэтому fides стала опорой всех правоотношений между гражданами и негражданами Pима. [ - ius gentium] и одним из основных творческих элементов римского правового мышления[20].
Современные исследователи подчеркивают, что «fides» означает веру и доверие в смысле веры данному слову со стороны третьих лиц и доверие как соблюдение верности своему слову. Это первая грань, определяющая как бы нижний предел человеческих отношений с точки зрения римского воззрения на существующий порядок вещей. Вместе с тем без уважения к самому себе и своему честному слову в Риме не мыслилось ни одно правовое отношение»[21]. Считается, что fides является основой понимания норм римского права и как бы опорой всех правоотношений в Риме. Оно олицетворяет собой ожидание правильного поведения и тем самым выполнения данных обещаний и корреспондирующее этому доверие тому, что обещание будет исполнено[22].
Конечно же, мы здесь под источником права понимаем не нормативный акт, а скорей нечто, что вообще порождает право, откуда проистекает[23] само право, откуда право черпает силы для своего развития.
Как отмечают исследователи: «по своей сущности категория fides занимает место вне правопорядка, но она всякий раз вновь и вновь вторгается в правовую сферу, и под её непосредственным и решающим влиянием происходит формирование правовых предписаний. Это становится возможным благодаря развитию права и в ходе такого развития»[24]. Российские цивилисты также обращали внимание на то, что "доверие составляет необходимый элемент всякой сделки»[25]. Безусловно, состояние доверия можно рассматривать как юридический факт или элемент юридического состава[26], поскольку утрата доверия может быть юридическим фактом для расторжения договорных отношений[27]. Доверие – это «предпосылка правового общения»[28].
Мы позволили себе несколько углубиться в истоки поскольку, на поверхности разошедшиеся круги, взбудораженные волнами различных событий и интерпретаций с целью не прояснить, а объяснить, оправдать, покрытые пеной устоявшихся избитых клише, воспринимаемых за аксиомы, лишают возможности видеть ситуацию такой какая она есть.
А ситуация довольно проста – суд не создан для того, чтобы, действуя на основании лжи, выносить несправедливые далекие от правды решения, которые к тому же были бы обязательны для всех[29].
Главная и единственная задача правосудия – охрана права в борьбе с неправдой[30]. Как справедливо отмечал В.А. Рязановский -«Государство существенно заинтересовано в том, чтобы действительный кредитор мог получить удовлетворение от действительного должника, и чтобы такое положение являлось общим правилом. Следовательно, процесс должен быть так организован, чтобы суд мог установить действительное отношение между сторонами, найти материальную правду»[31].
Неправда – это, то, что разрушает доверие – основу общества. В том числе, и подрывает доверие к суду, который принимает ложь. Не говоря уже о том, что ложь разрушает и самого человека.
Прав был Кант, когда писал, что «неправдивость есть нарушение обязанности к самому себе». Современные философы отмечают: «Истиной для вас является то, что вы видели сами. И когда вы теряете это, вы теряете всё. Что такое целостность личности? Целостность личности — это знание того, что вы знаете (то, что вы знаете, — это то, что вы знаете). И это мужество, достаточное для того, чтобы знать, что именно вы видели, и сказать об этом. Это и есть целостность личности. И нет никакой другой целостности»[32]. Исследователи правды в отечественной мысли, отмечают, что «вследствие выявления логики становления и развития правды в отечественной мысли становится ясным, что данная идея является системообразующей в общественном сознании как в ценностном, так и его нормативном строе. По своей сути идея правды совпадает с идеей права»[33].
Конечно же, последние цитаты имеют больше отношения к этике. Нельзя при помощи права сделать человека честным и правдивым. «Право в интересах свободы дозволяет людям быть дурными, не вмешиваясь в их вольный выбор между добром и злом; оно только в интересах общего блага препятствует дурному человеку пребывать торжествующим злодеем, опасным для самого существования общества. Задача права вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царствие Божье, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад»[34].
Поэтому, мы будем говорить только о лжи, которая должна быть запрещена правом и прежде всего о лжи в суде.
Тот, кто, считает допустимой ложь в суде, допускает победу неправды в суде, тем самым позволяя превращению лжеца в торжествующего злодея, при соучастии суда.
Надо отметить, что в цитируемой нами статье Канта также речь шла «о правдивости (честности) в показаниях. Каждый раз оговаривает это. Слово «показание» фактически является в статье термином, повторяемым на 4–5 страницах текста, по крайней мере, 10 раз. Оно, на мой взгляд, подобрано переводчиком очень точно, имея в виду, что это русское слово («показание») употребляется именно в юридическом, правовом аспекте (если, конечно, речь не идет о данных измерительных приборов). Термин, переведенный как «показание» в немецком оригинале обозначен тремя словами: «Deklaration», «Erklaerung», но чаще всего (в восьми случаях) «Aussage». Все они подразумевают публичные, официальные заявления, в особенности перед судом (о чем в одном месте кантовского текста говорится прямо). Это не просто высказывания, а именно показания, т.е. обязывающие высказывания, которые человек делает с сознанием ответственности и готовности отвечать за них»[35].
Допущение лжи в суде подрывает доверие к суду, к его способности выносить справедливые судебные акты. Суды, потеряв доверие, закономерно утрачивают легитимность[36].
Соответственно, ложь вредна поскольку подрывает возможность выполнения функции правосудия.
Полагаем, что допущение лжи в судебном процессе противоречит самим основам правосудия. «Гражданский процесс является не зависящим от произвола; здесь действует неизменный закон, и произвол влияет на проявление закона только в частностях; всякие попытки организовать гражданский процесс в противность основному закону оказывались безуспешными…»[37]. «… закон, вытекающий из природы человека, неизбежно требующей удовлетворения своих потребностей, в дальнейшем неизбежно порождающей между людьми столкновения в области частно-правовых отношений, с другой стороны закон самосохранения государства, неизбежно требующий водворения спокойствия в правоотношениях граждан. Пока будет существовать государство, признающее личность человека – этот основной закон гражданского процесса будет оставаться неизменным, определяющим процесс законом»[38]. Современные философы также обращают внимание на то, что «если краткосрочная цель правосудия в том, чтобы прервать конфликт,[39] то не состоит ли долгосрочная цель в том, чтобы восстановить социальные узы, положить конец конфликту, установить мир?»
Ложь, безусловно, является барьером в достижении этих целей. Вынесение несправедливого судебного решения, не основанного на правде, не способно сделать конфликтную ситуацию бесконфликтной. «Руководимая правдой личность отличается не только тем, что держится правил, исполняет обязанности и настойчива в правопритязаниях, но и тем, что берется не принимать фальши, даже если она узаконена»[40].
Вступление в силу судебного решения, основанному на лжи, по одному спору лишь порождает новый спор между теми же сторонами. Суды оказались завалены исками. Работая в перегрузке, суды порой стали относится к рассмотрению дел более формально, решения их стали более поверхностными, не проникающими в суть конфликта. Некоторые же судьи, даже не пытаясь разрешить конфликт, по всей видимости, полагая, что это невозможно и что это не является целью судебного процесса, стали озабочены лишь тем, как вынести решение, которое устояло бы в вышестоящих инстанциях[41].
Более того, в недрах судебной системы вновь проросло желание вообще не мотивировать судебные акты[42]. Ранее в начале 20 века Н.В. Крыленко обосновывал тем, что мотивирование судебных актов, является обременительным для простых рабочих, посаженных народными судьями, что требование мотивирования не соответствует воззрению на суд, как на суд народной совести, что закон настолько доверяет судьям, что не требует объяснять почему тому или иному доказательству придана вера, или наоборот ее не придано[43].
Хотя, конечно же, сейчас инициаторы этого не указывают в качестве проблемы сложность написания мотивированных судебных актов, а указывают перегрузку судов.
Однако, мотивированность судебных актов является одним из средств, посредством которого поддерживается доверие к нижестоящим и вышестоящим судам[44]. Юридическая сила суда в социальной реальности подтверждается качеством его решений, а не только критерием легальности[45].
Функцией мотивированного решения является продемонстрировать сторонам, что их выслушали[46].
Возможно, «разрешение лжи в процессе» привело к потере у судов этой ценности процесса – зачем слушать ложь? Зачем ее описывать в судебном акте?
Таким образом, мы наблюдаем вначале допущение лжи в процессе, затем тотальное недоверие к сторонам, влекущее снижение уважения к правам сторон, а потом деформацию правосудия, грозящее вообще перестать быть таковым[47] .
При этом материальное право относится отрицательно к лжи и обману. В.Ф. Яковлев - один из создателей Арбитражного процессуального кодекса РФ, отмечал, что «метод гражданского процессуального регулирования является продолжением гражданско-правовой позволительности»[48].
Наш Гражданский кодекс РФ предусматривает негативные правовые последствия равно как в ситуации с прямым обманом при заключении сделки (ст. 179 ГК РФ), при даче заверений ( ст. 431.2 ГК РФ) и даже сокрытии информации( обмана путем умолчания) ( ст. 179, ст. 431.2, ст. 10 ГК РФ).
Полагаем, что появление термин «заверение»[49] в какой-то степени обусловлено ранее нами упомянутым источником права - «fides».
Что не удивительно, поскольку «bona fides» произошло от «fides». И.Б. Новицкий, характеризуя принцип «bona fides», указывал: добросовестность или добрая совесть по этимологическому смыслу таит в себе такие элементы, как знание о другом, о его интересах; знание, связанное с известным доброжелательством; элемент доверия, уверенность, что нравственные основы оборота принимаются во внимание, что от них исходит каждый в своем поведении[50].
Очевидно, что принцип добросовестности не совпадает с запретом злоупотребления правом. Он шире, он не просто запрещает действия на причинение вреда. В частности, он предусматривает, что «при установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию ( ч. 3 ст. 307 ГК РФ)» .
Соответственно, положения 1 абз. ч. 2. ст. 41 АПК РФ, требующие от лиц, участвующих в деле добросовестно пользоваться всеми принадлежащими им процессуальными правами, не должно восприниматься лишь как прелюдия к абз. 2 ст. 2 ст. 41, гласящей, что злоупотребление процессуальными правами лицами, участвующими в деле, влечет за собой для этих лиц предусмотренные АПК РФ неблагоприятные последствия.
Отличаются ли объяснения сторон в гражданском процессе от заверений об обстоятельствах в материальном праве
Одна только заповедь: не лги (даже из самых благочестивых намерений), глубоко укорененная в основе философии как учения о мудрости, могла бы не только способствовать вечному миру в ней, но и сохранить его на все будущее время.
И. Кант Благая весть о близком заключении договора о вечном мире в философии (1796).
Процессуальный правовой институт доказывания и доказательств оценивается исследователями как межотраслевой, включающий, в том числе, и нормы гражданского права[51]. Можно утверждать, что нормы о добросовестности Гражданского кодекса РФ также влияют на процесс выявления обстоятельств дела при судебном разбирательстве.
Не можем не согласиться с тем, что истина представляет собой безусловное, всеобщее и необходимое условие организации жизнедеятельности человека[52], в том числе, и при заключении сделок и при судебном разбирательстве.
Если заверения об обстоятельствах – это уверение, обнадеживающее заявление о фактах, то объяснения сторон в процессе несколько шире и включают в себя помимо утверждений о фактах, также правовую квалификацию. Впрочем, это не просто уверение равноправного субъекта, а заверение, адресованное суду, с надеждой на то, что оно будет положено в основание судебного акта.
Таким образом, объяснения сторон за исключением части в которой они высказывают свое суждение о правовой квалификации обстоятельств, по своей сути являются заверениями об обстоятельствах, данных публичному органу, с целью оказать влияние на отправление правосудия.
И в том и в другом случае мы наблюдаем процесс передачи заведомо ложной информации, который можно назвать дезинформацией[53], а юрист, не зашоренный российским правоприменением, не признающим обман суда стороной уголовным правонарушением, мог бы назвать передачу заведомо ложной информации интеллектуальным подлогом.
Ложное заверение равноправному субъекту, порождает у обманутого право признать недействительной сделку, заключенной на основании данного заверения, либо отказаться от такой сделки или требовать убытков, а обманувшее лицо не может ожидать, что «договор должен соблюдаться» (Рacta sunt servanda) – его права, основанные на сделке совершенной в результате обмана, не будут защищены правом.
Логично полагать, что фактической санкцией за реализацию попыток … злоупотребления сторонами в виде заведомой лжи может быть вынесение решения в пользу противоположной (добросовестной) стороны[54]. Однако, не всегда ложь вскрывается в ординарных инстанциях, когда еще можно представлять доказательства.
Соответственно, возникает вопрос может ли лицо, которое использовало в процессе ложь для своей защиты рассчитывать на защиту под сенью принципа правовой определенности (res judicata)? Или может ли ложь создавать правовую определенность?
Ложь и правовая определенность…
Что основано на лжи, не может быть правом.
К. Победоносцев
Принцип правовой определенности имеет своей целью обеспечить участников соответствующих отношений возможностью точно спрогнозировать результат своих действий и, в том числе, дать надежду, что права данных лиц будут защищены, что при разрешении спора действия правоприменителя также будут прогнозируемы и предсказуемы и не будут меняться от случая к случаю, и не будут меняться от региона к региону. Этот принцип призван гарантировать стабильность.Судебная система, стремящаяся выполнять стабилизирующую функцию, создавать уверенность в справедливости и надежности законов, объективности и предсказуемости правосудия, также работает на принцип правовой определенности, который в свою очередь является элементом принципа верховенства права[55].
ЕСПЧ, оценивая судебные толкования, не однократно разъяснял, что «Для совместимости судебного толкования с требованиями Конвенции необходимо, чтобы его результаты соответствовали природе правонарушения, а решения суда были разумно предсказуемы»[56], поскольку судебные толкования также обеспечивают правовую определенность – предсказуемость судебных решений для лиц, участвующих в деле.
Таким образом, res judicata – это лишь одна грань принципа правовой определенности, который является лишь одним из элементов принципа верховенства права.
Мы сами неоднократно[57] ссылались на правовые позиции Европейского Суда по правам человека, согласно которых «одним из основополагающих аспектов верховенства права является принцип правовой определенности, который, среди прочего, требует, чтобы принятое судами окончательное решение не могло бы быть оспорено. Правовая определенность подразумевает недопустимость повторного рассмотрения однажды решенного дела»[58].
Однако, очевидно, что принцип правовой определенности, берущий корни из аксиомы римского права: resjudicataproveritatehabetur (cудебное решение должно приниматься за истину), никогда не имел цели превращать ложь в истину.
Безусловно, лицо, которое пошло на ложь в суде не может и не должно рассчитывать на то, что решение, основанное на лжи не будет пересмотрено. Полагаем, что лицо, которое пошло на обман, самим фактом обмана поставило себя в положение, что вскрытие обмана лишит его всех преимуществ, которые оно получило благодаря лжи, в том числе, риску того, что решение, основанное на лжи будет отменено.
В Древнем Риме было известно, что судебные решения основанные на лжи теряют свойства неоспоримости. В можем вспомнить пример, приведенный в кн. 49 Дигест Юстиниана: «Ульпиан… в 14-й книге «Комментариев к эдикту» …Если по поводу завещания предъявлен иск по тайному соглашению, то следует рассмотреть, имеет ли силу решение судьи. И божественный Пий в ответ на жалобу о том, что связанные между собой лица по тайному сговору действовали во вред легатариям и вольноотпущенникам (по завещанию), разрешил последним подать апелляцию. И сегодня мы пользуемся тем правилом, что они могут подавать апелляцию, а также вести дело у того самого судьи, который рассматривает (вопрос) о завещании, если они подозревают, что наследник ведет дело недобросовестно».[59]
Несколько лет назад мы в жалобе в Конституционный Суд РФ, оспаривая положения АПК РФ, ограничивающие подачу жалоб для лиц, не привлеченных к рассмотрению дела[60], писали, что «…помимо обязанности суда верно определить состав лиц участвующих в деле, определенными процессуальными правами и обязанностями обладают и лица, участвующие в деле. Понимая, что решение затрагивает права лиц, не участвующих в деле, и, не предпринимая никаких мер для их привлечения к рассмотрению дела, лица, участвующие в деле, не вправе рассчитывать на то, что судебное решение создаст правовую определенность, защищаемую принципом «resjudicata»[61].В данной жалобе мы оспаривали процессуальные сроки, которые также служат правовой определенности, но не должны быть средством для торжества неправовой определенности и несправедливости.
ЕСПЧ, ратуя за правовую определенность, сам защищается от лжи – в формуляре для обращения в ЕСПЧ, заявитель заверяет, что вся изложенная в жалобе информация является достоверной с учетом его осведомленности на момент подписания жалобы. Более того, существует обширная практика ЕСПЧ, трактующая намеренное искажение фактов и представление ЕСПЧ сфальсифицированных доказательств, злоупотреблением правом по смыслу п. 3 ст. 35 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Европейский суд неоднократно подчеркивал недопустимость указания в жалобах и состязательных документах заведомо ложных фактов, а также предоставления фальшивых доказательств. Если Европейский суд обнаруживает, что жалоба намеренно основана на фактах, не соответствующих действительности, или в подтверждение представлены сфальсифицированные доказательства, жалоба отклоняется со ссылкой на злоупотребление правом по смыслу п. 3 ст. 35 Конвенции[62].
Более того, жалоба может быть отклонена ввиду злоупотребления правом, если при описании фактов упущены или искажены важные для правильного разрешения дела обстоятельства. Непредставление стороной документов (информации), существенно влияющих на правовую оценку обстоятельств, важных для правильного рассмотрения дела, расценивается Европейским судом как злоупотребление правом по смыслу п. 3 ст. 35 Конвенции[63].
В случае нарушения заявителем обязанности, установленной в п. 6 ст. 47 Регламента Европейского суда, об уведомлении Европейского суда о любом изменении важных для разрешения дела обстоятельств, Европейский суд отклоняет жалобу ввиду злоупотребления правом по смыслу п. 3 ст. 35 Конвенции[64].
Полагаем, что хорошей иллюстрацией последствия использования лжи в процессе может быть Постановление Европейского Суда по правам человека от 6 июля 2006 г. по делу "Жигалев (Zhigalev) против Российской Федерации" (жалоба N 54891/00).
Данное дело было начато в ЕСПЧ по интересному правовому вопросу об ограниченности статуса третьего лица в судебном разбирательстве, инициированном прокурором, в частности невозможности заявить о применении заявления о сроке давности.
По нашему мнению, установление сроков давности также направлено на внесение правовой определенности[65]. Впрочем, это не только наша точка зрения, так профессор Шершеневич Г.Ф: «Действительное основание давности заключается в том, что общество нуждается в прочном порядке и всякая неопределенность отношений, способная колебать приобретаемые права, возбуждает против себя протест. На этом основывается ограничение собственника при строгом осуществлении его права собственности в торговом обороте, на этом же основывается и давность. С течением времени утрачиваются доказательства, умирают свидетели; и возбужденный через много лет спор способен нарушить целый ряд установившихся отношений. По воле законодателя время прекращает такую неопределенность»[66].
Первое впечатление при ознакомлении с Решением ЕСПЧ о приемлемости, было, что прокурор подал заявление в суд, указав Жигалева в качестве третьего лица с целью обойти право последнего на заявление срока давности.
Но когда мы знакомились с текстом Постановления ЕСПЧ, то увидели в одном из пунктов, что заявитель в своем интервью курской газете "Друг для друга" (номер от 22 февраля 2005 г.) Жигалев утверждал: "Когда я только составлял заявление, "добрые люди" советовали: мол, где ты видел, чтобы кому-нибудь удавалось обмануть государство? Видимо, так же думали и представители России в Суде".
Власти Российской Федерации подчеркнули, что никто никогда не пытался оспорить долю Жигалева в крестьянско-фермерском хозяйстве "Луч". Напротив, именно Жигалев пытался захватить имущество других членов хозяйства, которое никогда ему не принадлежало.
В процесс в качестве третьей стороны вступили также члены крестьянско-фермерского хозяйства "Луч", которые утверждали, что причиной различных споров между ними и Жигалевым являлся тот факт, что Жигалев считал себя единственным владельцем имущества крестьянско-фермерского хозяйства "Луч", а других членов хозяйства - наемными работниками, что в действительности не имело оснований. Жигалев не позволял другим членам хозяйства принимать участие в управлении хозяйством и распределять доходы хозяйства. Фермеры неоднократно направляли жалобы прокурору Курской области на нарушения Жигалевым их прав…
Члены крестьянско-фермерского хозяйства "Луч" утверждали, что целью подачи Жигалевым жалобы в Европейский Суд было завладение землей, принадлежащей другим членам хозяйства. Его жалоба не имела оснований ни по вопросам фактов, ни по вопросам права и, соответственно, должна быть отклонена.
ЕСПЧ в данном деле вначале пришел к выводу к выводу, что нарушение статьи 1 Протокола N 1 к Конвенции отсутствовало, а затем сделал вывод о том, что поскольку у заявителя не было права на имущество, подлежащего защите, то и право на суд его не было нарушено[67].
В качестве, одного из примеров того, что ЕСПЧ ставит справедливость выше принципа правовой определенности можно привести Решение ЕСПЧ от 23 марта 2006[68] о восстановлении в списке жалоб, ранее исключенных решением ЕСПЧ по делу «Алексенцева и 28 других против России» (жалобы №№ 75025/01, 75026/01, 75027/01, 75028/01, 75029/01, 75030/01, 75031/01, 75032/01, 75033/01, 75034/01, 75035/01, 75036/01, 75037/01, 75038/01, 75136/01, 76386/01, 76542/01, 76736/01, 77049/01, 77051/01, 77052/01, 77053/01, 3999/02, 5314/02, 5384/02, 5388/02, 5419/02, 8190/02 и 8192/02) от 4 сентября 2003 года. Из текста решения ЕСПЧ от 4 сентября 2003 видно, что ЕСПЧ расценивал заявление Российских Властей о выплате денежных средств, которые по мнению властей компенсируют материальный и моральный вред и все издержки заявителей, как одностороннее заявление. То есть, заявление, которым власти берут на себя определенные обязательства независимо от волеизъявления других лиц. Из текста заявления российских властей можно было сделать вывод о том, что оно является односторонним заявлением, а не офертой к заявителям о заключении мирового соглашения.
Однако, как в дальнейшем выяснилось, это заявление о выплате денежных средств не было односторонним заявлением и порождало для заявителей возможность получения выплат только при условии подписания мирового соглашения, а при неподписании заявители не получали ничего. Полагаю, что ЕСПЧ был крайне удивлен таким толкованием и все же надеялся, что российские власти выплатят указанные в заявлении суммы заявителям, по все видимости именно это и послужило основанием для проведения дополнительных консультаций
Очевидно, что ЕСПЧ с 2003 года по 2006 надеялся, что заявители все же получат обещанные денежные средства. Мягкость и тактичность формулировок в решении от 26 марта 2006, где ЕСПЧ писал:
«При вынесении Решения от 4 сентября 2003 г. об исключении настоящих жалоб Европейский Суд отметил готовность властей Российской Федерации выплатить определенные денежные суммы заявителям в качестве компенсаций морального вреда, причиненного посредством длительного неисполнения судебных решений, вынесенных в их пользу. Однако власти Российской Федерации поставили выполнение своих обязательств в зависимость от отзыва заявителями своих жалоб и заключения мировых соглашений…»,
отнюдь не означает, того, что ЕСПЧ не понимает, что с ним слукавили.
В конечном итоге, когда стало очевидным, что денежные средства не будут выплачены, жалобы были восстановлены в списке подлежащих рассмотрению[69].
Таким образом, вряд ли можно утверждать, что ложь порождает правовую определенность. Всякий обман вреден государству», т.к. без доверия «нравственная связь между людьми невозможна, а всякое правоотношение… вырождается» [70]
Очевидно, что лицо скрывающее информацию от суда или искажающую информацию должно понимать, что вскрытие этого факта само по себе лишит его возможности ссылаться на res judicata.
ЕСПЧ неоднократно разъяснял, что «Конвенция в принципе позволяет возобновить рассмотрение окончательно разрешенного дела, если открыты новые обстоятельства. Например, статья 4 Протокола N 7 к Конвенции прямо позволяет государствам устранять ошибки при уголовном судопроизводстве. Приговор, в котором проигнорированы ключевые доказательства, также может рассматриваться как ошибка судопроизводства. Однако полномочия по пересмотру должны осуществляться в целях исправления грубых судебных ошибок или ошибок при отправлении правосудия, а не просто как «завуалированное обжалование»[71].
Будет уместным завершить данный раздел упоминанием, что «правовая определенность» - это термин, который существовал задолго до ЕСПЧ. В начале XX века профессор Т.М. Яблочков обращал внимание на то, что «нарушение права, а вовсе не «правовая определенность» есть исходная историческая идея необходимости создания суда, и никем не доказано, что эта идея в течение истории изменилась»[72]. Там где суды не смогли восстановить нарушенное право, поверив лжи, не может быть правовой определенности.
Правовые последствия выявления лжи после вступления в силу судебного решения
Fraus omnia corrumpit ( ложь разрушает все)
Выявление лжи во время судебного процесса подрывает доверие к стороне, и суд может отказать в защите недобросовестной стороне процесса. Если ложь вскрылась после вынесения судебного решения, то у апеллянта имеется возможность приобщить к материалам дела доказательства этого, с указанием причин почему этого невозможно было сделать в первой инстанции.
Ситуация, когда доказательства, показывающие ложь, появились после вступления решения в законную силу, в настоящее время в процессуальных кодексах однозначно не разрешена.
В советское время не было никаких препятствий в предоставлении в надзорную инстанцию новых документов, равно как обращение не было ограничено сроками. Предоставление новых документов в надзор расценивалось как расширение прав сторон и советский демократизм[73] . В настоящее время, надзор, осуществлявший пересмотр в кассационно-ревизионном порядке ушел в прошлое.
Система пересмотра в кассационном и надзорным порядках в настоящее время модернизирована, и данные инстанции суды права, а не факта и не принимают никаких новых доказательств, даже доказывающих очевидность судебной ошибки, очевидность лжи одной из сторон и т.д.
При таких обстоятельствах, можно было бы рассчитывать, что судебную ошибку можно будет пересмотреть в процедуре пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам[74].
Однако, если Вы заявляли в суде о лжи другой стороны, для пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам при вскрытии доказательств, подтверждающий факт лжи, может быть непреодолимым препятствием наличие ранее выработанного подхода судами, что «новые доказательства, подтверждающие или опровергающие факты, которые были предметом рассмотрения суда, к существенным для дела обстоятельствам законом не относятся»[75].
Данное доктринальное положение было основано на том, что суд должен при рассмотрении дела выяснить объективную истину, и не выявление всех доказательств было виновной судебной ошибкой. Соответственно, появление новых доказательств не могло открывать дорогу для процедуры самоконтроля (пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам), а было основанием для обращения в надзорную инстанцию с просьбой отменить решение. То есть, было основанием для инстанционного пересмотра. Отголоски этого подхода до сих пор можно встретить в работах современных процессуалистов несмотря на то, что процедура инстанционного пересмотра видоизменена и не позволяет после апелляционной инстанции приобщать новые доказательства. В частности, в Учебнике по гражданскому процессу МГУ, можно прочитать, что «доказательства, обнаруженные после вынесения решения, могут служить основанием для пересмотра дела в порядке надзора»[76].
Этот подход, лишь соответствует сформировавшемуся в советское время отношению к судебным ошибкам и рассмотрению процедуры пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам лишь к процедуре пересмотра в порядке самоконтроля, а не процедуры исправления судебных ошибок.
Однако, этот подход преодолеть крайне сложно, новые доказательства, показывающие ложь стороны, не рассматриваются судами в качестве вновь открывшихся обстоятельств.
По нашему мнению, решение, основанное на лжи, является судебной ошибкой, поскольку результат правоприменительных действий суда в этом случае не совпадает с целевыми установками, закрепленными в нормах процессуального права[77].
Как неоднократно отмечал Конституционный Суд РФ: «…правосудие по самой своей сути может признаваться таковым лишь при условии, что оно отвечает требованиям справедливости и обеспечивает эффективное восстановление в правах (статья 14 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 года; статья 8 Всеобщей декларации прав человека 1948 года). Справедливость как основополагающая идея находит свое закрепление и во вводных положениях к Конституции Российской Федерации. Ошибочное судебное решение не может рассматриваться как справедливый акт правосудия и должно быть исправлено»[78].
Мы всегда полагали, что наличие пробела в правовом регулировании не может и не должно быть препятствием для осуществления правосудия и исправления судебных ошибок[79].
Конституционный Суд РФ также неоднократно выражал аналогичные правовые позиции: «При отсутствии других механизмов установление в законе фактического запрета обращаться к органам судебной власти за защитой от ошибочных решений в случаях, не подпадающих под признаки пункта 4 части второй статьи 384 УПК РСФСР, означает для человека обязанность подчиниться незаконному, необоснованному осуждению. Лишение права оспаривать такое осуждение явно умаляет достоинство личности. Между тем в соответствии со статьей 21 Конституции Российской Федерации «ничто не может быть основанием для его умаления»[80].
Нам могут возразить, что данные правовые позиции были выражены относительно норм уголовного процесса и имеют отношение к порядку рассмотрения уголовных дел. На что, мы можем возразить, что обязанность подчиниться судебному акту, основанному на лжи, обязанность уступить «торжествующему злодею» умаляет чувство достоинство ничуть не меньше чем незаконное, необоснованное осуждение.
Мы также можем привести правовые Конституционного Суда РФ, выраженные при рассмотрении вопроса о конституционности норм АПК РФ: «из статьи 46 (часть 1) Конституции Российской Федерации во взаимосвязи с ее статьями 2, 15 (часть 4), 17 (части 1 и 2), 18, 21 (часть 1), 45 (часть 1), 46 (части 2 и 3), 55 и 56 (часть 3) следует, что ошибочное судебное решение не может считаться правосудным и государство обязано гарантировать защиту прав и свобод человека и гражданина от судебной ошибки. Отсутствие возможности пересмотреть ошибочный судебный акт умаляет и ограничивает право каждого на судебную защиту, что недопустимо. Поэтому законодатель, устанавливая порядок осуществления правосудия, обязан предусмотреть механизм (процедуру) исправления таких ошибок, в том числе на стадии пересмотра судебного решения по вновь открывшимся обстоятельствам».
Удивительно, что данным правовым позициям достаточно много лет, а законодатель так и выполнил данной обязанности.
Председатель Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькин, выступая в эфире "Эха Москвы"[81], за несколько лет до реформы системы пересмотра судебных актов в порядке надзора обращал внимание: «может мы придем к тому, что надзора не будет, но тогда нужно систему приводить к тому, чтобы была возможность пересмотра по новым и вновь открывшимся обстоятельствам в нормальном цивилизованном русле, потому что сейчас, при таком соединении многое блокировано и по одной процедуре, и по другой».
Во время реформы системы надзора законодатель[82] данную проблему не увидел. И мы имеем то, что имеем.
Безусловно, данная проблема должна быть разрешена законодателем. В тоже время, необходимо отметить, что запрет на пересмотр по вновь открывшимся обстоятельствам при предоставлении новых доказательств сформирован не законодателем, а судебным толкованием.
В других странах, предоставление новых документов, новых доказательств допускается в качестве основания для ревизии судебного решения, о чем справедливо замечают российские процессуалисты[83]. В других странах не вводят искусственного различения между новыми доказательствами и вновь открывшимся обстоятельствами.
Надо отметить, что ЕСПЧ, анализируя российскую практику пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам в деле "Праведная против Российской Федерации», установил, что «Процедура отмены окончательного судебного решения предполагает, что имеются доказательства, которые ранее не были объективно доступными и которые могут привести к иному результату судебного разбирательства. Лицо, желающее отмены судебного решения, должно доказать, что оно не имело возможности представить доказательство до окончания судебного разбирательства и что такое доказательство имеет значение для разрешения дела. Такая процедура была закреплена в статье 333 Гражданского процессуального кодекса РСФСР и схожа с подобными процедурами, существующими в других правовых системах многих стран - членов Совета Европы. Данная процедура сама по себе не противоречит принципу правовой определенности в той мере, в какой она используется для исправления судебных ошибок».
В данном деле ЕСПЧ, исходил из того, что представление новых доказательств является основанием для пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам, причем по всей видимости он сделал вывод основываясь на буквальном тексте процессуального закона и знанием аналогичных процедур других стран, участниц Совета Европы. Причем нельзя обвинить ЕСПЧ в отсутствии должного анализа и смешении разных правовых явлений, поскольку в ЕСПЧ, также провел демаркационную линию между вновь открывшимися обстоятельствами и новыми обстоятельствами в целом ряде дел о снижении пенсионных выплат в процедуре пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам на основе разъяснения государственного органа[84]. Так например, «в деле Булгакова против Российской Федерации[85] первым был вопрос о том, может ли документ, изданный после завершения судебного разбирательства, рассматриваться как "вновь открывшееся обстоятельство". Европейский Суд обратил внимание на то, что важно отличать "вновь открывшиеся обстоятельства" от "новых обстоятельств", и разъяснил, что обстоятельства, которые касаются дела, существуют на момент судебного разбирательства, остаются скрытыми от судьи и становятся известными только после завершения судебного разбирательства, являются "вновь открывшимися", а обстоятельства, которые касаются дела, но возникают только после завершения судебного разбирательства, являются "новыми". Европейский Суд пришел к выводу, что в данном деле судом были перепутаны эти понятия»[86].
Ключевым для ЕСПЧ в деле "Праведная против Российской Федерации» для отнесения к вновь открывшимся обстоятельствам был факт скрытости доказательств от судьи и то, что они стали известными только после завершения судебного разбирательства. Подход очень похожий на принятый российским законодателем при разрешении вопроса о приобщении доказательств в апелляционной инстанции: «дополнительные доказательства принимаются арбитражным судом апелляционной инстанции, если лицо, участвующее в деле, обосновало невозможность их представления в суд первой инстанции по причинам, не зависящим от него, в том числе в случае, если судом первой инстанции было отклонено ходатайство об истребовании доказательств, и суд признает эти причины уважительными ( ч. 2 ст. 268 АПК РФ).
Полагаем, что данное сходство не случайно. Как справедливо отмечал И.М. Тютрюмов – «просьбы о пересмотре имеют целью охранение материальной справедливости в разрешении дел по существу и в этом отношении сходны с апелляцией»[87]. Цель просьбы о пересмотре – отмена решения и замена его другим, соответствующим по своему содержанию настоящим обстоятельствам дела[88].
Если же доказательство было сокрыто и от суда, и от стороны, то оно хоть и служит доказательством уже ранее заявлявшегося обстоятельства в суде, если оно является важным для правильного и справедливого решения, оно должно быть принято и дело должно быть рассмотрено заново с учетом этого доказательства[89]. Такой подход, может обеспечить определенную защиту от лжи в процессе, делая ее невыгодной.
Безусловно, это лишь один из сравнительно легких способов повлиять на ситуацию с ложью в процессе, который не является единственным действием, которое должно быть предпринято.
Однако, это реализация данного подхода может быть достаточно быстро осуществлена толкованием высших судебных инстанций, либо Верховного Суда РФ, либо Конституционного Суда РФ[90], которое может заложить вектор искоренения лжи[91] в гражданском процессе и повышения доверия к суду.
Благополучие страны, а также ее состязательная способность на фоне других стран определяются одной универсальной культурной характеристикой – присущим ее обществу уровнем доверия[92].
Полагаем, что наличие эффективных средств защиты от лжи в процессе соответствует принципу поддержания доверия граждан к закону и действиям государства – мы ждем от судов справедливости, а не поощрения лжи и обмана.
Султанов Айдар Рустэмович, начальник юридического управления ПАО «Нижнекамскнефтехим», член Ассоциации по улучшению жизни и образования
ã 2019 Султанов Айдар Рустэмович
Опубликовано в Вестник гражданского процесса. 2019. Т. 9. № 5. С. 230-262.
[1] Маркс К. Дебаты по поводу закона о краже леса // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. I. С. 158.
[2] В. И. Ленин. Три источника и три составных части марксизма// Полное собрание сочинений. Том 23. https://leninism.su/works/61-tom-23/2315-tri-istochnik
[3] В качестве редкого исключения можем назвать недавно опубликованную книгу: Право, закон и суд в ранних трудах Карла Маркса (к 200-летию со дня рождения К. Маркса): сборник статей / Т.Я. Хабриева, В.В. Лазарев, А.С. Автономов и др.; отв. ред. В.В. Лазарев. М. Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации, 2019. 304 с.
[4] Отметим, что чаще всего идет речь лишь о злоупотреблениях налогоплательщиков, хотя бывают ситуации, когда можно и должно говорить о злоупотреблениях налоговых органов, об этом, в частности, говорит применение в налоговых спорах общеправового принципа добросовестности и его составляющей - принципа эстоппель, который предполагает недопустимость осуществления противоречивых действий и поведения, см. Анищенко Д.Е. Эстоппель в налоговом праве // Налоговед. №4.2019. С. 23-31; Определение ВС РФ от 21.02.2017 № 305-КГ16-14941; Определение СКЭС ВС РФ от 2 июля 2019 года № 310-ЭС19-1705 и др.
[5] Особенное возмущение вызывало такое поведение представителей государственных органов.
[6] Абушенко Д.Б Проблемы взаимовлияния судебных актов и юридических фактов материального права в цивилистическом процессе: Монография. 2013.
[7] Розин Н. Ложь в процессе // Право: Еженедельная юридическая газета. 1910. № 48. С. 2898; Бугаевский А. Ложь в гражданском суде // Право: Еженедельная юридическая газета. 1909. № 12. С. 736; Гедда А.Н. Недобросовестность сторон в гражданском процессе: Заметки из судебной практики // Журнал Министерства юстиции. 1910. № 1. С. 7-8; Юдин А.В. Имеют ли стороны право на "ложь" в гражданском процессе?//Российская юстиция. 2006. № 6. С. 32-34; . Молчанов В.В. Об ответственности в гражданском судопроизводстве // Арбитражный и гражданский процесс. 2010. N 10. С. 28 - 31. и др.
[8] Бугаевский А. Ложь в гражданском суде // Право: Еженедельная юридическая газета. 1909. № 12. С. 736
[9] Молчанов В.В. Об ответственности в гражданском судопроизводстве // Арбитражный и гражданский процесс. 2010. N 10. С. 28 - 31
[10] Гражданское процессуальное уложение Германии. М.2006 С. 54.
[11] Полагаем сразу же акцентировать внимание на то, что "требуется так называемая субъективная правда; объективная правда не требуется. Только осознанная ложь нарушает данный принцип». Жалинский А., Рерихт А. Введение в немецкое право. М. 2001. С. 523.
[12] Коваленко А.Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. М., 2002. С. 200.
[13] Научно-практический круглый стол «МОГУТ ЛИ СУДЕБНЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ ИЛИ СТОРОНЫ В ГРАЖДАНСКОМ СПОРЕ ЛГАТЬ СУДУ О ФАКТАХ СПОРА?» http://m-logos.ru/publications/nauchno-praktichesky_kruglyi_stol_mogut_li_sudebnye_predstaviteli_ili_storony_v_gragdanskom_spore_lgat_sudu_o_faktah_spora/ ( дата обращения 18.06.2019).
[14] Терехин В.А. Право на ложь в суде как фактор дестабилизации правосудия / В.А. Терехин, В.В. Захаров // Электронный научный журнал «Наука. Общество. Государство». 2015. Т. 3, № 3 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://esj.pnzgu.ru ( дата обращения 18.06.2019).
[15] Соловьев В.С. Категорический императив нравственности и права. М. 2005. С. 80.
[16] Сноска, сделанная И. Кантом: «Здесь я не могу довести свое положение до такой остроты, чтобы сказать: «Неправдивость есть нарушение обязанности к самому себе». Ибо оно относится уже к этике; а здесь речь идет о правовой обязанности. Учение о добродетели видит в этом нарушении только полную негодность, обвинение в которой лжец на себя навлекает».
[17] Кант И. О мнимом праве лгать из человеколюбия //Трактаты и письма. М., 1980. С. 232-237.
[18] Российскому юристу более известен термин «bona fides» - «добрая совесть», который произошел от fides .
[19] Не можем не отметить, что в Древнем Риме Fides — это также богиня согласия, верности.
[20] Бартошек М. Римское право: (Понятие, термины, определения). М., 1989. С. 131-132.
[21] Карлявин И.Ю. Методологическое значение категорий fides (совесть) и bona fides (добрая совесть) в римском частном праве//Lex Russica. N 1. 2015 г.
[22] Нам К.В. Принцип добросовестности: развитие, система, проблема теории и практики. М.2019. С.13
[23] Конечно же, термин «источник права» всего лишь метафора, которая все же позволяет отразить сущность явления. «…Если посмотреть на эту метафору с позиций сегодняшнего дня, то нельзя не признать, что она выражает и ту мысль, что закон не самодостаточен, что существует и еще некᴏᴛᴏᴩый фактор, кᴏᴛᴏᴩый не только определяет, но в известном смысле и санкционирует закон» - Рубанов А.А. Понятие источника права как проявление метафоричности юридического сознания//Судебная практика как источник права. М.1997. С.45-46.
[24] Waldstein W. Entscheidungsgrundlagen der klassischen romischen Juristen // Aufstieg und Niedergang der romischen Welt: Geschichte und Kultur Roms in Spiegel der neueren Forschung. B. 15. Herausg. von Hildergard Temporini und Wolfgang Haase. Berlin, Neu York, 1976. S. 68-69. Цит. По выше упомянутой статье И. Ю. Карлявина.
[25] Иоффе О.С. Советское гражданское право. Л.1958. С. 208.
[26] Коциоль Х. От обязательства на основании сделки к ответственности за утрату доверия // Вестник гражданского права. 2013. №5. С. 264-265, 271-281.
[27] Гражданское право: Учебник. В 2 т. / Отв. ред. проф. Е.А. Суханов. Т. I. М. 2004. С. 337.
[28] Дождев Д.В. Добрая совесть (bona fide) как принцип правового общения // Проблемы ценностного подхода в праве: традиции и обновления / отв. ред. В.С. Нерсесянц. М., 1996. С. 40.
[29] См. подробнее Афанасьев С.Ф. Проблема истины в гражданском судопроизводстве. Дисс. канд. юрид. наук. Саратов. 1998; Докучаева Т. В. Гражданско-процессуальная доктрина истины в России конца XIX - XX веков (Историко-правовое исследование). Дисс. канд. юрид. наук. М. 1999.
[30] Розин. Н.Н. Процесс, как юридическая наука// Журнал Министерства Юстиции. Октябрь 1910. С. 43.
[31] Рязановский В.А. Единство процесса. М., 1996. С.34.
[32] Хаббард Л.Р. Целостность личности. https://www.scientology.tv/ru/series/l-ron-hubbard-library-presents/personal-integrity.html (дата доступа 02.07.2019).
[33] Уткин Г. Н. Идея правды в отечественной правой мысли. Авторефер. дисс. канд. юрид. Наук. М. 2008 .С.10.
[34] В. С. Соловьев Право и нравственность. Очерки прикладной этики//Антология российской естественно-правовой мысли. Том 2. М. 2019. С. 79.
[35] Гусейнов А.А. Что говорил Кант, или Почему невозможна ложь во благо?// Логос. №5. 2008. С. 116
[36] Гаджиев Г.А. Закон «О Конституционном Суде РФ»: новеллы конституционного судопроизводства 2010 г. // Журнал российского права. 2011. №10. С. 25
[37] Малинин М.И. Теория гражданского процесса. Одесса. 1881. С.5.
[38] Указ. соч. С.8.
[39] Рикер. П. Справедливое. М. 2005. С. 259.
[40] Арановский К. В. Аксиология правды в русском мировоззрении и государственное право// Правоведение. С. 189
[41] Султанов А.Р. О проблеме мотивированности судебных актов через призму постановлений Европейского суда по правам человека// Международное публичное и частное право. 2008. N 2. С. 11-14.
[42]Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 3 октября 2017 года № 30 «О внесении в Государственную Думу Федерального Собрания Российской Федерации проекта федерального закона «О внесении изменений в Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации, Арбитражный процессуальный кодекс Российской Федерации, Кодекс административного судопроизводства Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» http://vsrf.ru/Show_pdf.php?Id=11612
[43] Крыленко Н.В. Судоустройство Р.С.Ф.С.Р. Лекции по теории и истории судоустройства. М. 1924. С.78.
[44] Султанов А.Р. Мотивированность судебного акта как одна из основных проблем справедливого правосудия//Закон. 2014. № 8. С. 114-118.
[45] Гарапон А. Хранитель обещаний: суд и демократия. М. 2005. С.270.
[46] Постановлении Европейского Суда по правам человека от 22 февраля 2007 г. Дело "Татишвили (Tatishvili) против Российской Федерации" (жалоба N 1509/02).
[47] Султанов А.Р. Правосудие не может быть немотивированным!// Закон. 2018. № 1.С. 38-49; Султанов А.Р.
Упрощение судопроизводства, или по ком звонит колокол? //Вестник гражданского процесса. 2018. Т. 8. № 5. С. 79-102.
[48] Яковлев. В.Ф. Гражданско-правовой метод регулирования общественных отношений//Яковлев В.Ф. Избранные труды. Т.2., М.2012. С .89
[49] Заверение — Обнадеживающее заявление, уверение. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова.
[50] Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права//Вестник гражданского права. Т. 6. 2006. С. 124-181
[51] Челышев М.Ю. Система межотраслевых связей гражданского права: цивилистическое исследование: автореф. дис. … докт. юрид. наук. Казань, 2009. С. 370.
[52] Корнев Г.П. Идеонормативная концепция истины. Философия и применение. М. 2006. С. 77.
[53] Здесь мы использовали данный термин, взятый из информатики, и использованный в книге Корнев Г.П. Идеонормативная концепция истины. Философия и применение. М.2006. С 221.
[54] Коваленко А.Г. Институт доказывания в гражданском и арбитражном судопроизводстве. М., 2002. С. 198.
[55] Султанов А.Р. Правовая определенность в надзорном производстве ГПК РФ и практика Конституционного Суда РФ//Право и политика. 2007. № 5. С. 30-39.
[56] S.W. против Соединенного Королевства от 22.11.1995 п.36, Кокинаккис против Греции от 25.05.1993 п.52.
[57] Султанов А.Р. Правовая определенность и судебное нормотворчество//Законодательство и экономика, N11. 2007; Султанов А.Р. Правовая определенность и уважение судебного решения, вступившего в законную силу, по делам об оспаривании действий государственных органов//Законодательство и экономика. N 8. 2011; Султанов А.Р. Борьба за правовую определенность или поиск справедливости. М. 2015. ( электронный вариант доступен для бесплатного скачивания http://m-lawbooks.ru/index.php/product/a-r-sultanov-borba-za-pravovuyu-opredelennost-ili-poisk-spravedlivosti/?fbclid=IwAR0uHLPXKEQ5kx7Fyp2r-zqCSvtMmcppg2bcP9l-3bSLUKRLayNKNQ6tkeY ) и др.
[58] Султанов А.Р. Будущее системы защиты прав и свобод человека и Россия//Адвокатские вести №3-4. 2010. С. 22-25.
[60] Конституционный Суд РФ согласился с нашим подходом и Определением №234-О-П от 16.01.2007 определил, что «Взаимосвязанные положения части 2 статьи 117 и части 2 статьи 276 АПК Российской Федерации — по своему конституционно-правовому смыслу в системе норм действующего арбитражного процессуального законодательства и с учетом правовой позиции, выраженной Конституционным Судом Российской Федерации в Постановлении от 17 ноября 2005 года, — не предполагают отказ в удовлетворении ходатайства о восстановлении пропущенного срока подачи кассационной жалобы лишь по причине истечения предусмотренного ими предельно допустимого срока подачи соответствующего ходатайства лицам, не привлеченным к участию в деле и узнавшим о решении арбитражного суда по истечении шести месяцев с момента его вступления в силу».
[61] Султанов А.Р. О правах лиц, не участвующих в деле, и процессуальных сроках с точки зрения Конституции РФ //Адвокатская практика. 2007. № 5. С. 17-22.
[62] Афанасьев Д.В. Обзор практики европейского суда по правам человека по вопросу злоупотребления правом на подачу жалобы//Законодательство. 2009. №6.
[63] Там же. См. Решения ЕСПЧ по делам Al-Nashif and others v. Bulgaria; Kerechashvili v. Georgia
[64] Там же. Решение ЕСПЧ Hadrabova and others v. the Czech Republic.
[65] Султанов А. Р. Правовая определенность и антимонопольное законодательство//Арбитражная практика. №4.2007.
[66] Султанов А. Сроки давности в антимонопольном праве // Корпоративный юрист. 2009. N 7. С. 38 - 41.
[67] Обычно, ЕСПЧ устанавливал нарушение ст. 6 Конвенции, а лишь потом ст. 1 к Протоколу №1 к Конвенции.
[68] Которое было подвергнуто критике, как допускающее отход от правовой определенности в статье Берестнев Ю.Ю., Виноградов М.В. Практика Европейского Суда по правам человека: принцип правовой определенности или quod licet jovi, non licet bovi?//Российская юстиция. N 11. 2006.
[69] Султанов А.Р. Правовая определенность и справедливость, или "Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав.... Закон. №9. 2007. С. 157-164.
[70] Ильин И.А. сущности правосознания // Теория государства и права. М., 2003. С. 370.
[71] Постановление ЕСПЧ от 18 января 2007 г. по делу "Булгакова (Bulgakova) против Российской Федерации" (жалоба N 69524/01).
[72] Яблочков Т.М. Судебное решение и спорное право // "Недостаточное обоснование" требования (иска или возражения). Петроград, 1915. С. 36.
[73] Клейнман А.Ф. Обжалование и опротестование судебных решений и определений, не вступивших в законную силу // Избранные труды. Том 2. Краснодар. 2009. С.641.
[74] Султанов А.Р. О возобновлении производства ПРИ ВЫЯВЛЕНИИ НОВЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ СКРЫТЫХ ОТ СУДА ДРУГОЙ СТОРОНОЙ// Вестник гражданского процесса. 2019. №4.
[75] Эта позиций является преобладающей в судебной практике, что подтверждается Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 11 декабря 2012 г. № 31 «О применении норм Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации при рассмотрении судами заявлений, представлений о пересмотре по вновь открывшимся или новым обстоятельствам вступивших в законную силу судебных постановлений» (п. 9) (Бюллетень Верховного Суда РФ. 2013. № 2, а также п. 4 Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 30 июня 2011 г. N 52 "О применении положений Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации при пересмотре судебных актов по новым или вновь открывшимся обстоятельствам".
[76] Гражданский процесс: Учебник для вузов / Под ред. М.К. Треушникова. М., 2014. С. 688. Автор гл. 33 - В.М. Шерстюк; Терехова Л.А. Новые и вновь открывшиеся обстоятельства в гражданском и административном судопроизводстве: монография. Москва: Проспект, 2017. 144 с.
[77] Жилин Г.А. Правосудие по гражданским делам. Актуальные вопросы. М. 2010. С. 9
[78] Постановление Конституционного Суда РФ от 2 февраля 1996 г. N 4-П "По делу о проверке конституционности пункта 5 части второй статьи 371, части третьей статьи 374 и пункта 4 части второй статьи 384 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобами граждан К.М.Кульнева, В.С.Лалуева, Ю.В.Лукашова и И.П.Серебренникова"
[79] Султанов А.Р. Жажда правосудия или жажда справедливости//// Евразийский юридический журнал. 2009. №11. С.64-77.
[80] Постановление Конституционного Суда РФ от 2 февраля 1996 г. N 4-П.
[81] Выступление 21 мая 2005 в эфире «Эха Москвы». По материалам РИА-Новости
[82] Который рассматривал проект, подготовленный Верховным Судом РФ.
[83] Рожкова М.А., Глазкова М.Е., Савина М.А. Актуальные проблемы унификации гражданского процессуального и арбитражного процессуального законодательства / Под ред. М.А. Рожковой. М., 2015 // СПС "КонсультантПлюс; Терехова Л.А. Новые и вновь открывшиеся обстоятельства в гражданском и административном судопроизводстве: монография. Москва: Проспект, 2017. 144 с.
[84] Часть из них упомянута в п.3.1. Постановления Конституционного Суда РФ от 17 октября 2017 г. N 24-П "По делу о проверке конституционности пункта 5 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Д.А. Абрамова, В.А. Ветлугаева и других".
[85] Постановление Европейского Суда по правам человека от 18 января 2007 г. Дело "Булгакова (Bulgakova) против Российской Федерации" (жалоба N 69524/01). Текст Постановления опубликован в Бюллетене Европейского Суда по правам человека. Российское издание. N 10/2007.
[86] Султанов А.Р. Пересмотр решений суда по вновь открывшимся обстоятельствам и res judicata//Журнал российского права. 2008. N 11. С.
[87] Тютрюмов И.М. Гражданский процесс. Юрьев. 1925. С. 494.
[88] Энгельман И.А Учебник русского гражданского судопроизводства. Юрьев, 1904. С. 421.
[89] Султанов А.Р. Как повысить уважение к суду, или пересмотр возможен//Актуальные проблемы теории и практики конституционного судопроизводства. Выпуск IV. Казань. С. 210-217.
[90] Султанов А. Р. О НЕКОНСТИТУЦИОННОСТИ ТОЛКОВАНИЯ СТ. 311 АПК РФ, НЕДОПУСКАЮЩЕГО ПЕРЕСМОТРА ПРИ ВЫЯВЛЕНИИ НОВЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ СКРЫТЫХ ОТ СУДА ДРУГОЙ СТОРОНОЙ// Вестник Гуманитарного университета. 2019. № 2 (25) С. 52-61.
[91] Безусловно, каждый шаг в этом направлении должен быть тщательно продуман.
[92] Фукуяма Ф. Доверие. М. 2004. С.20-21.
»
- войдите для комментирования
|
|