Вандышев В.В., профессор кафедры уголовно-правовых дисциплин Санкт-Петербургской юридической академии, доктор юридических наук, профессор

НОРМЫ КОНСТИТУЦИИ РОССИИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КОНСТИТУЦИОННОГО СУДА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПО ИХ ЗАЩИТЕ И РЕАЛИЗАЦИИ

Проблемы необходимости создания, разработки полномочий и регламента функционирования Конституционного Суда были предметом исследования еще в Советском Союзе. Ярким и последовательным сторонником его создания и функционирования был Валентин Анатольевич Рянжин – профессор Ленинградского государственного университета, который в 60 – 70 годы прошлого века в своих лекциях и научных статьях обосновывал целесообразность существования Конституционного Суда. Однако усилия В.А.Рянжина и других сторонников рассматриваемого суда были в этот период бесплодны и бесперспективны, поскольку руководители государства внедряли в сознание граждан идеи о: а) правильности, обоснованности действующих законов; б) ненужности юристов; в) возможности разрешения конфликтов между гражданами и государством Коммунистической партией и ее органами на местах. В несколько иной форме идея о перепроизводстве юристов и экономистов поддерживается министрами и политологами современной России. Между тем, по числу юристов на 100000 населения Российская Федерация уступает не только экономически развитым государствам, но и Польше.

Наконец, давний спор был разрешен в пользу сторонников функционирования Конституционного Суда благодаря Конституции Российской Федерации, в основу разработки которой специалисты положили совершенно справедливо нормы Всеобщей декларации прав человека.[1] По некоторому мистическому совпадению Конституция Российской Федерации[2] принята в том же месяце с разницей в 45 лет. Конституция России установила, что судебная власть осуществляется посредством конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства (ст. 118). Данная норма предрешила решение вопроса о создании Конституционного Суда. Уже 21 июля 1994 года был принят Федеральный Конституционный Закон «О Конституционном Суде Российской Федерации».[3]

Конституционному Суду России предоставлены многочисленные и существенные полномочия, находящиеся в неразрывной связи между собой. Тем не менее, особый акцент судьи рассматриваемого суда в своей деятельности должны делать, на мой взгляд, на охране основ конституционного строя, прав, свобод и законных интересов граждан.

Многие положения Конституции России заслуживают уважения и положительной оценки. Очевидно, что подавляющее большинство граждан России поддерживает конституционные позиции, связанные с тем, что:

1) Россия есть демократическое федеративное правовое государство с республиканской формой правления. Правда, нужно иметь в виду, что правовое государство – это идеал, к которому должны стремиться государства. Одни из них находятся ближе к идеалу, другие – дальше. Россию можно обнаружить, к сожалению, лишь в конце списка государств второй группы (ст. 1);

2) человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства» (ст. 2);

3) в России признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности (ст. 8);

4) государственную власть в субъектах Российской Федерации осуществляют образуемые ими (то есть субъектами) органы государственной власти (ст. 11). Однако назначение губернаторов и руководителей республик находится в ведении Президента России, который вряд ли олицетворяет власть субъектов России;

5) права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием (ст. 18);

6) все равны перед законом и судом (ст. 19);

7) достоинство личности охраняется государством. Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию (ст.21);

8) судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон (ст. 123) и т.д.

Думается, что правам, свободам и законным интересам граждан в правовом государстве должны соответствовать обязанности государства. Реализация обязанностей нашего государства заключается в том, чтобы обеспечивать, защищать конституционный строй, гарантировать права, свободы и законные интересы граждан. Между тем, некоторые конституционные положения, как в недавние времена советской власти, остаются заявленными лозунгами, декларациями, меморандумами о намерениях государства. Предпримем попытку подтвердить эти выводы некоторыми суждениями.

В соответствии со ст. 20 Конституции России каждый имеет право на жизнь. Между тем, Россия занимает второе место (после Колумбии) по числу убийств на 100000 человек (В.И.Лукин). К началу 2009 года более 90000 убийств остаются не раскрытыми, а в целом остаются не установленными преступники, совершившие более 15 миллионов преступлений (А.И.Бастрыкин). Однако эти данные отличаются лукавством, поскольку отсчет идет от зарегистрированных преступлений и не учитывают латентный характер многих преступлений, в том числе убийств. Очевидно, что уровень преступности в стране будет снижаться, ибо этого потребовали от Р.Нургалиева – министра внутренних дел – Президент и Председатель правительства. Видимо, «сгоряча» министр пообещал обществу в течение одного месяца уничтожить коррупцию в своем ведомстве. Срок прошел, а позитивные результаты отсутствуют.[4] Еще в советские времена было установлено, что борьба с преступностью с помощью статистических (на бумаге) данных не приведет к реальной безопасности граждан. Приведенные данные свидетельствуют о низкой эффективность деятельности отечественного государства и его органов в правоохранительной сфере. К сожалению, данный печальный вывод подтверждают недавние факты: а) террористический акт в отношении президента Ингушетии; б) убийства ряда исламских религиозных деятелей; в) постоянное физическое уничтожение на Кавказе сотрудников силовых и правоохранительных органов; г) многочисленные случаи осуждения невиновных лиц. В 2008 году в качестве компенсации для жертв судебных ошибок из российского бюджета уже выплачено 94 миллиона рублей. Кроме того, Европейский суд по правам человека по искам россиян по различным основаниям взыскал с нашей страны четыре с половиной миллиона евро.[5]

Эти факты убедительно свидетельствуют, к сожалению, о деградации всей отечественной правоохранительной системы. Эта деградация началась давно и продолжилась даже после того как принцип состязательности и равноправия сторон был сформулирован в законе. Разумеется, М.С.Строгович и поколение его ученых не предполагали, что их идеи будут реализованы в законодательстве. Тем не менее, вряд ли они оценили бы положительно правовое регулирование состязательности в современном уголовном процессе.

Прискорбным явлением следует считать то, что из защитников интересов общества сотрудники силовых и правоохранительных органов, органов прокуратуры превращаются в рейдеров, убийц, разбойников и грабителей, мошенников и защитников руководителей организованных преступных сообществ.[6] При этом ни они по собственной инициативе, ни их руководители не приостанавливают соответственно свою или их деятельность на период служебного либо предварительного расследования. Так, генерал В.Шаманов продолжает поездки по воинским частям с инспекторскими проверками, несмотря на громкий скандал с использованием им в коммерческих интересах специальных подразделений министерства обороны.

Конституция России утверждает, что Российская Федерация – социальное государство, политика которого направлена на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь…(ст. 7). Настоящая проблема носит многоаспектный характер, начиная с понятия «достойная жизнь». Поэтому остановимся кратко лишь на некоторых составляющих. Во-первых, действующая система минимального размера оплаты труда никоим образом не обеспечивает достойной жизни. Тем не менее, правительство отказалось от его корректировки в 2010 году.[7] Во-вторых, рост цен на товары значительно выше объявленной инфляции. Это явление обусловлено нерепрезентативностью набора товаров в корзину, то есть манипулированием этим набором и, следовательно, уровнем инфляции.[8] К тому же Росстат не является самостоятельным подразделением, а находится в структуре правительства. Как здесь не вспомнить слова советского олимпийского чемпиона 1980 года: «Не имеет значения, как прыгнешь, важно, как судьи замерят» (приватная беседа). В-третьих, минимальный размер пенсии позволяет лишь не умереть с голоду. Вместо обещанной кандидатом в Президенты России Д.Медведевым реформы пенсионной системы пенсионеры получили только «валоризацию» пенсий, то есть ее индексацию. Разумеется, эту индексацию «съест» инфляция и предстоящая монетизация жилищно-коммунальных услуг, которая, по некоторым данным средств массовой информации, вряд ли будет отличаться от монетизации денежных льгот. При наличии массовых протестов населения (пенсионеров) депутаты вновь признают «виновными» журналистов, пенсионеров, не оценивших заботу партии и правительства, оппозиционные партии, и членов правительства, представивших «сырой» законопроект.

В соответствии со ст. 3 Конституции России высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы, которые ряд авторов называет мифом или фарсом. Достаточно отметить, что в одном из муниципальных округов Санкт-Петербурга из двадцати депутатов 19 представляют партию «Единая Россия». Достигается данный результат очень просто: избирательные комиссии под надуманными предлогами не регистрируют кандидатов в депутаты от других партий. Деятельность избирательных комиссий активно поддерживает «самостоятельная и независимая» судебная власть.

Конституция России указывает на обязанность каждого заботиться о сохранении исторического и культурного наследия, беречь памятники истории и культуры (ст. 44). Ярким выражением этой обязанности является современный облик центральной части Москвы и исторического центра Санкт-Петербурга. Данную обязанность должны выполнять, прежде всего, руководство городов и многочисленные комитеты администрации. Однако их правовой нигилизм позволил в Петербурге чуть ли не в четыре раза допустить «отклонение» по высоте небоскреба «Охта – центр». Исключения из правил – заразительны. И уже строительная корпорация «Донк» подала заявку разрешить ей в порядке исключения «отклонение» по высоте от правил на 30 метров еще двух высоток.[9] Правоохранительные органы никоим образом не реагируют на нарушение регионального законодательства.

Согласно ст. 19 Конституции все равны перед законом и судом. Однако в стране существует «каста неприкасаемых», количество членов которой постоянно возрастает (ст. 447 УПК). Иммунитет членов Федерального Собрания, судей и других должностных лиц настолько возрос в современной России, что превзошел иммунитет депутатов Верховного Совета Советского Союза. Практически в отношении них невозможно проводить оперативно-розыскную деятельность, возбудить уголовное дело, задержать в качестве подозреваемого и применить меру пресечения в виде заключения под стражу (ст. 448 – 450 УПК). Трудно найти логическое объяснение наличию в законе индульгенции высших должностных лиц субъекта Российской Федерации от ответственности за совершение преступлений небольшой и средней тяжести; наделение Президента России функциями судебной власти при решении вопроса о временном их отстранении от должности при обвинении в совершении тяжкого или особо тяжкого преступлений (ст. 114 УПК).

Перечень конституционных положений, которые реализуются не надлежащим образом, можно продолжать и дальше. Однако особого внимания заслуживают, на мой взгляд, позиции и решения Конституционного Суда, раскрывающие конституционно-правовую доктрину[10] в сфере уголовного судопроизводства.

Интерес к данной проблеме автора настоящей статьи обусловлен тем, что «в области уголовного права и процесса лежат границы для вторжения государства в область личной свободы граждан и потому научная разработка этих дисциплин может более всего обеспечить господство права».[11] В связи с этим следовало бы, на мой взгляд, обратить внимание на то, в какой мере конституционные положения реализуются в правоприменительной деятельности; в какой мере Конституционный Суд России поддерживает соблюдение норм Конституции России в правоприменительной практике? К сожалению, все чаще и чаще Конституционный Суд становится на сторону государства, а не на сторону «маленького» российского человека.

Прежде всего, специалистам следует разобраться с вопросом, являются ли решения Конституционного Суда России формальными источниками права вообще и уголовно-процессуального права в частности. Известно, что официальная доктрина признает ими только Конституцию Российской Федерации, законы, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры (ст. 1 УПК). Сторонники официальной доктрины, не обращая внимания на объективные социально-правовые реалии, отказывают в признании решений Конституционного Суда в качестве одного из источников права на том основании, что Суд не создает новых правовых норм, что соответствует, правда, не в полной мере действительности. Достаточно сослаться на решение Конституционного Суда по поводу соответствия нормам Конституции России положений ст. 405 УПК.

Однако очевидно то, что признание Конституционным Судом не конституционности той или иной правовой нормы влечет за собой прекращение ее действия в полном объеме или в какой-то ее части, изменение по существу ее содержания и применение непосредственно конституционных положений. Следовательно, изменение содержания правовой нормы можно рассматривать в качестве появления в законодательстве нового правового правила (положения). Представляется, что Конституционному Суду в одном из своих постановлений в уместной форме следует поддержать вторую точку зрения.

Очень часто специалисты при ознакомлении с решениями Конституционного Суда встречаются нередко со ссылками на конституционно-правовую позицию Суда, изложенную им в предыдущих решениях по разрешению жалоб физических и юридических лиц. Не отрицая возможности Суда ссылаться на ранее изложенные правовые позиции, мне хотелось бы обратить внимание на следующие обстоятельства. Во-первых, ни в решениях Конституционного Суда, ни в правовой литературе практически не разработано определение понятия «конституционно-правовой позиции». Во-вторых, правовые позиции Суда зависят от предмета жалобы, то есть его правовые позиции достаточно многообразны. В третьих, в силу отсутствия устоявшегося понятия «правовая позиция» и их множества правоприменители понимают их в рамках своего разумения, что влечет за собой противоречивые решения органов расследования и судебных учреждений. В связи с этим Конституционному Суду приходится официально разъяснять свои правовые позиции, в том числе Верховному Суду России.[12]

Думается, что некоторые решения Конституционного Суда подлежат расширительному толкованию, поскольку он по собственной инициативе не может выходить за пределы предмета жалобы. Так, Конституционный Суд в своем определении указал на то, что п. 2 ч. 3 статьи 56 УПК «не исключает его (адвоката или защитника подозреваемого, обвиняемого – В.В.) права дать соответствующие показания в случаях, когда сам адвокат и его подзащитный заинтересованы в оглашении тех или иных сведений. Данная норма также не служит для адвоката препятствием в реализации права выступить свидетелем по делу при условии изменения впоследствии его правового статуса и соблюдения прав и законных интересов лиц, довершивших ему информацию».[13] По существу Конституционный Суд установил два условия: а) добровольность участия адвоката или защитника в качестве свидетеля; б) недопустимость дачи показаний, ухудшающих положение подозреваемого или обвиняемого.

Очевидно, что процитированные положения в равной мере распространяются на адвокатов, оказывавших консультационные услуги, священнослужителей, членов Совета Федерации и депутатов Государственной Думы (п. 3 – 5 ч. 3 ст. 56 УПК). Разумеется, абсолютный запрет на допрос в качестве свидетелей касается лишь судей и присяжных заседателей в силу того, что им запрещено уголовно-процессуальным законом разглашать суждения, имевшие место при обсуждении и постановлении приговора (ч. 2 ст. 298 УПК). Следовательно, во-первых, отечественным законодателям уместно внести в ст. 56 УПК редакционные изменения ориентируясь на решение Конституционного Суда, разделив судей, присяжных заседателей и других участников уголовного процесса, указанных в данной норме; во-вторых, Конституционному Суду ничто не препятствует, на мой взгляд, со ссылкой на правовую позицию отметить, что принятое решение может подлежать расширительному толкованию.

Вряд ли можно обойти вниманием непоследовательность и противоречивость некоторых решений Конституционного Суда Российской Федерации. Так, в 2003 году Конституционный Суд указал на то, что п. 2 ч. 1 ст. 232 УПК РСФСР, допускавший возвращение уголовного дела прокурору для устранения существенных нарушений уголовно-процессуального закона, не противоречит нормам Конституции Российской Федерации, если это не связано с восполнением неполноты произведенного дознания или предварительного следствия. При этом было признано соответствие нормам Конституции России право суда разрешать вопрос о мере пресечения в отношении обвиняемого при направлении уголовного дела для дополнительного расследования.[14] Однако через некоторое время Конституционный Суд по существу дезавуировал первое из цитированных положений, признав неконституционными: а) сроки нахождения уголовного дела у прокурора; б) недопустимость производства следственных или иных процессуальных действий, не предусмотренных ст. 237 УПК.[15] Наконец, Конституционный Суд своим решением ликвидировал абсолютный запрет на ухудшение положения осужденного в стадии судебного надзора, указав на то, что поворот к худшему возможен в срок, не превышающий одного года со дня вступления судебного решения в законную силу.[16]

Таким образом, с достаточной степенью уверенности можно утверждать, что Конституционный Суд России: 1) не возражает против того, чтобы вопросы о применении, об изменении или отмене меры пресечения суд разрешал по собственной инициативе, хотя из положений ст. 15 УПК следует вывод о том, что рассмотрение этих вопросов должно быть инициировано сторонами обвинения или защиты; 2) возродил институт дополнительного расследования, который пытались ликвидировать разработчики проекта нового уголовно-процессуального закона; 3) опосредованно поддерживает вопреки международным документам «неразумные сроки» предварительного расследования и осуществления российского правосудия.[17]

Между противоречивыми интересами государства и граждан (обвиняемых и их защитников, потерпевших и их представителей) должен быть независимый, беспристрастный арбитр, который должен иметь в виду не только требования норм Конституции России, но и права, свободы и законные интересы граждан. В настоящее время таким арбитром является Конституционный Суд Российской Федерации, решения которого не подлежат обжалованию, но могут быть предметом научного обсуждения.

В этом плане особый интерес представляет проблема обеспечения в уголовном судопроизводстве конституционного принципа состязательности.

Законодатель установил (ст. 15 УПК), что: 1) функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга и не могут быть возложены на один и тот же орган или одно и то же лицо; 2) суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Суд создает необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав; 3) стороны обвинения и защиты равны перед судом. Рассматриваемое положение детализировано в ст. 244 УПК, согласно которой стороны вправе: а) заявлять отводы и ходатайства; б) представлять и исследовать доказательства; в) выступать в прениях и т.д.

Конспективный анализ законодательства свидетельствует о том, что стороны обвинения и защиты в сфере уголовного судопроизводства равны не только перед судом, но и законом. Однако выясняется, что «закрепленные в ней (Конституции России – В.В.) принципы, прежде всего принцип формального равенства или правовой справедливости, а также права и свободы должны интерпретироваться и наполняться более богатым конкретным социальным содержанием, соответствующим каждому новому историческому этапу развития».[18] Трудно найти обоснованные аргументы против данной позиции в глобальном масштабе. В то же время возникает вопрос, каким образом эту глобальную идею Конституционный Суд России будет воплощать применительно к проблемам, возникающим в сфере правоприменительной практики по уголовным делам.

В частности, в соответствии со ст. 86 УПК стороны уголовного судопроизводства вправе собирать доказательства. Конспективный анализ положений настоящей нормы указывает на их декларативность, поскольку они не только не расширили, но и ограничили возможности стороны защиты. Данный вывод обусловлен следующими обстоятельствами: 1) в законе официально закреплено неравенство прав участников уголовного судопроизводства. Трудно логически объяснить большее количество прав защитника в сравнении с правами потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика и их представителей; 2) стороны по существу могут лишь находить источники информации, что не возбранялось, кстати, и в советское время; 3) процессуальный закон не установил форму закрепления сведений, полученных от источников информации, за исключением должностных лиц государственных органов; 4) государство слишком объемно трактует тайну, которую следует охранять от участников уголовного судопроизводства. Понятно, что сторона защиты получить соответствующие сведения не в состоянии, а следователи и судьи отказывают в удовлетворении соответствующих ходатайств; 5) информация, полученная сторонами, становится доказательствами лишь после приобщения ее должностными лицами к материалам уголовного дела. Однако дознаватели, следователи и судьи в большинстве случаев не желают приобщать представленные сторонами материалы к уголовному делу, если они противоречат версии стороны обвинения. Поэтому среди защитников бытует мнение о том, что ни сторону обвинения, ни суды не интересует установление объективной истины по уголовному делу.

В рамках существующего правового регулирования явно, очевидно существует неравенство сторон. В частности, суды первой инстанции вопреки требованиям ст. 271 УПК не допускают к рассмотрению в судебном разбирательстве заключения (или акты) экспертов или специалистов, препятствуют их допросу, если они явились в судебное разбирательство.

Данное неравенство сторон поддержал, к сожалению, Конституционный Суд России.

Суть конфликта и соответственно спора заключалась в том, что по заявлению обвиняемого государственное экспертное учреждение провело исследование материалов и объектов и выдало ему экспертное заключение. Однако следователь отказался приобщить это заключение эксперта к материалам уголовного дела, сославшись на то, что процессуальным основанием назначения и производства экспертизы является его постановление. В связи с этим обвиняемый обратился в Конституционный Суд России с просьбой о признании ряда норм уголовно-процессуального закона противоречащим нормам Конституции России. Конституционный Суд поддержал позицию следователя, указав на то, что закон предусматривает механизм защиты прав обвиняемого в плане назначения и производства экспертизы,[19] который на практике не реализуется. Таким образом, данным решением Конституционный Суд поддержал государство. Возможно, это решение продиктовано мнением В.Зорькина о том, что: а) Конституционный Суд должен защищать государство; б) «защита Конституции в отрыве от политической системы, от имеющейся реальной государственности, обусловленной сотнями причин, от общественной ситуации – нонсенс».[20] Если справедливость первого тезиса не вызывает сомнений, то второй – по крайней мере, спорен, ибо в нем не нашлось место «маленькому человеку». Между тем, трудно поверить в то, что судьям Конституционного Суда не известны результаты социологических исследований, которые на протяжении почти 50 лет указывают на то, что 10 – 12% граждан осуждены к лишению свободы незаконно и необоснованно. Недавно эта цифра была практически подтверждена указанием на незаконность и необоснованность осуждения 80 – 100 тысяч человек ежегодно.

При анализе рассматриваемого решения возникает несколько вопросов.

Одним из них является вопрос, почему Конституционный Суд России поддерживает сторону обвинения, несмотря на то, что в уголовно-процессуальном законе сформулирован принцип состязательности, распространяющий свое действие на досудебное производство. Представляется, что Конституционному Суду было необходимо признать не соответствующими Конституции России ряд положений процессуального закона и допустить возможность обращения в экспертные учреждения не только должностных лиц, но и граждан – участников уголовного судопроизводства – в силу равноправия сторон. Тем более, не является секретом то, что многие должностные лица правоприменительной системы установили тесные связи с руководителями ведомственных экспертных учреждений и экспертами, которые при исследованиях «не замечают» результатов, противоречащих выводам стороны обвинения.

При изложенном авторском подходе судьям будет сложно рассматривать уголовные дела о преступлениях, в материалах которых находятся противоречивые суждения специалистов в широком смысле этого термина. Однако закон предусматривает механизм разрешения противоречий между заключениями специалистов путем назначения повторной экспертизы и т.п.

Второй вопрос заключается в том, почему Конституционный Суд России своими решениями слабо поддерживает необходимость установления по каждому делу объективной истины. Такой подход законодателя к правовому регулированию указанных вопросов повлек за собой ряд негативных последствий. Так, органы расследования полагают, что не они, а сторона защиты должна осуществлять обнаружение оправдательных доказательств и смягчающих обстоятельств. Даже некоторые разработчики Концепции судебной реформы заявили, что суды не должны устанавливать истину по уголовному делу, ибо решение должно быть принято в пользу той стороны, аргументы которой представляются им более убедительными.

Наконец, Конституционный Суд России сформулировал положение о возможности применения в уголовном судопроизводстве аналогии, которое является, на мой взгляд, правильным. Между тем, после опубликования рассмотренного решения Конституционного Суда суды стали широко использовать аналогию права и закона. Так, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда России при рассмотрении конкретного дела на основании аналогии в своем решении указала на то, что отказ нижестоящего суда в приобщении к материалам дела заключения специалиста и его допросе не является существенным нарушением процессуального закона, в силу чего его решение не подлежит отмене или изменению. Коллегия даже не вынесла частное определение в адрес суда, нарушившего требования ст. 271 УПК.

Таким образом, Конституционный Суд Российской Федерации отказал в праве граждан – участников уголовного судопроизводства на обращение к специалистам в различных областях науки, техники, искусства и ремесла, что не может не вызывать у специалистов чувство обоснованной тревоги.

Дискуссионность настоящей статьи не вызывает сомнений. Тем не менее, если она послужит хотя бы поводом для обсуждения рассмотренных проблем в научной литературе, то ее автор сочтет, что его скромная задача решена более или менее удовлетворительно.